Камю: сочинение

Сочинение: Альбер Камю. Миф о Сизифе. Эссе об абсурде

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

«САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ИНСТИТУТ ГУМАНИТАРНОГО ОБРАЗОВАНИЯ»

Факультет экономики и управления

Кафедра менеджмента и маркетинга

по специальности 080507.65 Менеджмент организации

по дисциплине: «Этика и эстетика»

На тему: «Альбер Камю. Миф о Сизифе. Эссе об абсурде»

Выполнила: студентка 2 курса

Научный руководитель Беляев В.В.

Связь абсурдности с самоубийством

Альбер Камю в своей работе пытается ответить на единственный по его мнению имеющий значение философский вопрос: «Стоит ли жизнь труда быть прожитой?». Если удастся ответить на него, то станет понятно, в чём же все-таки смысл жизни. Камю рассматривает самоубийство не как социальный феномен, а связывает его с индивидуальным мышлением: “самоубийство подготавливается в безмолвии сердца”. И то, что люди называют причинами самоубийства чаще всего просто повод, таким образом, даже друг, случайно выпаливший неподходящее слово может подтолкнуть наружу горечь и скуку в душе самоубийцы.

Любому из нас знаком мир, который поддаётся объяснению, пусть даже если оно нелепо. Что же делать, если всё вокруг внезапно лишается иллюзий, необходимых для жизни? В этом случае можно говорить о чувстве абсурдности, оно и является тем несогласием между человеком и его жизнью. «Все когда-либо помышлявшие о самоубийстве люди сразу признают наличие прямой связи между абсурдностью и тягой к небытию».

Так автор исследует связь между абсурдностью и самоубийством. Но её осознание не решает саму проблему, потому что зачастую, те, кто говорит нет”, поступают так, будто сказали “да”, и наоборот, самоубийцы часто уверены, что жизнь имеет смысл. И взгляд на жизнь как на бессмыслицу совсем не равен утверждению, что она не стоит того, чтобы ее прожить.

Здесь хочется сразу же задать встречный вопрос автору, силён или слаб тот человек, который что решается на суицид? В поисках ответа на эту дилемму, конечно, невозможно принять однозначное решение. Камю, естественно, не обходит этой темы стороной: «В принципе для человека, который не жульничает с самим собой, действия регулируются тем, что он считает истинным». Потому сам для себя он, вероятнее всего, решает в какую сторону склоняется его поступок. Но разве это не слабость, когда индивид выбирает самый лёгкий способ – не решение, а уход от проблемы? И разве не сила, заглушить присущий любому живому существу инстинкт самосохранения, заставить наложить руки на себя? Ведь мы привыкли жить ещё раньше, чем привыкли мыслить. Абсурдно, что самоубийца выходит и силён в какой-то мере, и слаб, вне зависимости от нависшей над ним ситуации. А вот придерживается ли он логики, или следует за порывом чувств, здесь автор даёт понять: «Всегда просто быть логичным, но почти невозможно быть логичным до самого конца. Столь же логичным, как самоубийцы, идущие до конца по пути своего чувства».

Примером можно привести героиню произведения Анри Барбюса «Нежность». Девушка незнатного происхождения разорвала отношения с лордом, понимая, что не может выйти замуж за любимого. Он получает письма от неё, на следующий день, через один, четыре, шесть и одиннадцать лет спустя. Она пишет о том как любит и живёт без него, и как тяжело восстановиться после этой трагедии. Последнее послание приходит через двадцать лет, в нём говорится о том, что она попросила высылать её письма, написанные одним днём, через определённое время, поставив дату на конвертах будущими числами. И на самом деле она покончила жизнь самоубийством после разрыва отношений на следующий день. Своими действиями она попыталась оградить его от сильнейших страданий, подумала о любимом человеке, в то время как часто самоубийцы забывают о близких, которым принесут горе своим поступком. Хотя дело совсем не в этом, она была логична до самого конца, продумав каждую мелочь, хотя и следовала по пути чувства.

Чтобы подытожить свои рассуждения об абсурде, Камю приводит миф о Сизифе. Боги решили наказать Сизифа за его неподчинение, земные влечения и неподдельную симпатию к миру, приговорив ежедневно поднимать огромный булыжник на вершину горы, откуда эта глыба неизменно скатывалась вниз. Они полагали будто нет на свете более ужасной кары, чем выполнение ненужной безнадёжной работы. Поэтому героя мифа можно спросмотреть человеком абсурдным.

В тот момент, когда возникает пауза между нескончаемыми терзаниями, к герою наконец-то возвращается сознание. Вся трагичность этой истории и состоит в том, что поведение Сизифа осознанно. Тогда можно без тени сомнения провести параллель между современными людьми и героем мифа, ведь зачастую, жизнь также трагична и в то же время абсурдна. Большинство людей выполняет однообразные действия, не создавая нового и даже не помышляя об этом.

Сизифа следует всё же представлять счастливым по мнению Камю, так как его сознание ясное, он пытается победить судьбу, и в итоге обращает мучения в отраду. Его счастье в том, что он теперь борется за вершину, вспоминая о жизни и мире, в которые влюблён.

На этом примере ясно видно воздействие абсурда на человеческую жизнь. Превосходящий мир, о котором говорит Камю, это и есть терзания, которые испытывает герой неся свою тяжёлую ношу. Но именно то, что сознание Сизифа трезво, помогает герою бороться с миром, потому как он понимает что это его собственный выбор, где он руководит. Счастливый он потому, что уясняет и признаёт удручающие условия, но именно так становится выше тех обстоятельств, в которые поставлен.

Таким образом, разобрав само понятие абсурда, Камю выделяет из него первостепенные следствия: ясный рассудок, с чьей помощью и следует противостоять миру, душевная легкость, или свобода, а также разнообразный жизненный опыт. Значит, умный, подключающий сознание, человек абсурда превращает в постоянный регламент жизни то, что являлось тяжким бременем, и соответственно отклоняет самоубийство.

В результате трудов разума возникает чувство абсурда, позволяющее переоценить своё предназначение. Камю даёт известной греческой легенде новое дыхание, связав её с идеей рутинности работы современных людей. Потому что практически нет пользы в статистике, бухгалтерии, бюрократии – они лишь ходят по кругу, выполняя однообразные действия, вместо того, чтобы создавать новые.

В заключение к рассуждениям хочется привести монолог Гамлета

«Кто снес бы плети и глумленье века

Когда б он сам мог дать себе расчет Простым кинжалом?

Кто бы плелся с ношей,

Чтоб охать и потеть под нудной жизнью,

Когда бы страх чего-то после смерти,

Безвестный край, откуда нет возврата

Земным скитальцам, — волю не смущал,

Внушая нам терпеть невзгоды наши

И не спешить к другим, от нас сокрытым?»

абсурдность самоубийство сизиф барбюс

Самоубийство абсурдно само по себе, уже только потому, что никто с того света не возвращался, и не может поведать нам, действительно ли это уход от проблем. Там, за этой тонкой границе неизведанный нами мир, и ни один человек не сможет доказать, что там лучше, или же хуже.

Самоубийство это осознание своей безнадёжности и подавленности. Но в тоже время это смелый шаг в бездну, откуда нет возврата. Жизнь каждого из нас абсурдна в какой-то мере. Каждый сражается с преградами судьбы, стремясь подчинить её себе. Безусловно, существуют «стены» для разума индивида. Мир не может разрешить человеку догнать его, познать истину бытия. Мы не всемогущи, это изобличают нам всякий раз, как только кто-то пытаться побороть стены. На его пути сразу же возникают новые. Рассудительным мнит себя только тот, кто ещё не видит собственных стен, рубежа потенциалам разума. Любопытен также тот факт, что абсурд наличествует только при борьбе и разногласии. Потому как даже кратковременное примирение его убивает.

В жизни каждого из нас наступает момент, когда мы стараемся постигнуть смысл своего существования. Для чего мы нужны на этой земле, для чего рождены на свет, каково предназначение и как должны прожить свою жизнь? Часто людям кажется, что что-то безвозвратно покидает их жизнь, и вроде нужно что-то с этим делать, но что именно и каким образом? Чаще всего эти проблемы остаются открытыми, нерешенными, так как нам элементарно не хватает времени поразмыслить над ними. Рутинные дела затягивают нас в свою огромную чашу. У нас работа, семья, мы захвачены общественными делами. Люди, чьё размеренное существование было подкошено смертью близких, разорением или болезнью, то есть те, в чью жизнь вмешались внешние факторы, ищут выход. Чаще всего этот выход помогают найти окружающие люди, либо внутренний «стержень» человека помогает ему оправиться и не сломаться. Но имеет место и самоубийство. Это происходит тогда, когда уже нет надежды и сил бороться.

По моему мнению, бессмысленно делать шаг навстречу бездне, которая, всё равно, рано или поздно, тебя настигнет. Понятно одно, если жизнь подарена человеку, значит в ней есть смысл. Не стоит лишать себя удовольствия попробовать прожить её так, чтобы в итоге понять, что это того стоило.

Экзистенциальное восприятие мира в повести А. Камю «Посторонний»

Школьное сочинение

В литературном отношении XX век стал веком духовного поиска. Обилие литературных течений, возникших в то время, тесно связано с обилием новых философских доктрин во всем мире. Яркий пример тому — французский экзистенциализм, представителем которого является выдающийся мыслитель и писатель, лауреат Нобелевской премии 1957 года Альбер Камю.

Экзистенциализм (от латинского existentia — существование) — это одно из направлений философии субъективного идеализма. Основной категорией в экзистенциализме является понятие существования, которое отождествляется с субъективными переживаниями человека и провозглашается первичным по отношению к бытию. Экзистенциализм противопоставляет человеку общество как что-то чуждое, враждебное, что разрушает его индивидуальность, ограничивает свободу личности. По мнению экзистенциалистов, главной целью научного прогресса должно быть не развитие интеллекта, а эмоциональное воспитание.

Экзистенциализм, возникший после Первой мировой войны в Германии, а в период Второй мировой войны — во Франции, свои идейные истоки черпает в учении датского ученого философа-иррационалиста Серена Кьеркегора. Основные положения экзистенциалистов выражены в творчестве Ж. П. Сартра, французского писателя, философа и публициста, которого считают главой французского экзистенциализма. Основными темами его творчества являются одиночество, поиски абсолютной свободы и абсурдность бытия. Альбера Камю называют его учеником и последователем.

Философские труды и художественные произведения Альбера Камю взаимно дополняют друг друга, а его теоретические труды истолковывают сущность бытия и дают ключ к пониманию его художественных произведений. В эсееистике, прозе и драматургии Камю неизменно присутствуют мысли об абсурде (“абсурд царит”), о всевластии смерти (“познание себя — познание смерти”), ощущение одиночества и отчуждения от “омерзительного” внешнего мира-(“все мне чуждо”). “Циклом абсурда” назвал Камю весь первый период своего творчества. В это время им были написаны повесть “Посторонний” (1942), философское эссе “Миф о Сизифе” (1942), драмы “Калигула” и “Недоразумение” (1944). Все они раскрывают абсурдность человеческого существования к жизни вообще.

Огромное влияние на формирование взглядов Камю и на все его творчество оказала культура Средиземноморья, которая была воспринята им как основа ранней пантеистической концепции личности. Она базировалась на почти обожествленной’ вере в радость бытия, отождествлении Бога и природы, в которой растворено божественное начало. Увлечение языческими культурами и дохристианскими заветами отразилось в сборнике “Бракосочетание”. Постепенно под влиянием событий истории Камю переходит к концепции человека абсурдного, которая предопределит все нараставший интерес писателя к экзистенциализму. Концепция человека абсурдного подробно разработана Камю в эссе “Миф о Сизифе” и повести “Посторонний”. Через призму этих двух книг нетрудно представить себе круг вопросов и ракурсы, рассматриваемые школой литературы экзистенциализма, сложившейся во Франции в 40-е годы прошлого века.

“Миф о Сизифе” — “эссе об абсурде”, в котором Альбер Камю, собрав свои размышления о смерти, отчужденности даже от самого себя, о невозможности определить, расшифровать существование, об абсурде как источнике свободы, роль героя абсурдного мира отводит легендарному Сизифу. Труд Сизифа абсурден, бесцелен; он знает, что камень, который по велению богов тащит в гору, покатится вниз и все начнется сначала. Но в том-то и дело, что он знает — а значит, поднимается над богами, над своей судьбой, значит, камень становится его делом. Знания достаточно, оно гарантирует свободу. Поведение главного героя определяется всесильным абсурдом, обесценивающим действие.

Повесть “Посторонний” — это своеобразная исповедь главного героя. Все пространство в ней занято единственным вариантом выбора, который совершает единственный герой романа. Мерсо все время говорит о себе. Это постоянное “я” подчеркивает отсутствие общности людей, “коллективной истории”, потребности в других людях.

Герой Камю “не от мира сего” потому, что он принадлежит совершенно иному миру — миру природы. Не случайно в момент убийства он ощущает себя частью космического пейзажа, говорит о том, что его движения направляло само солнце. Но и до этого мгновения Мерсо предстает естественным человеком, который может подолгу и без всякой как будто причины смотреть на небо. Мерсо — словно пришелец на нашей планете, инопланетянин, а его родная планета — море и солнце. Мерсо — романтик, но “романтик-экзистенциалист”. Слепящее солнце Алжира освещает поступки героя, которые невозможно свести к социальным мотивировкам поведения, к бунту против формальной нравственности. Убийство в “Постороннем” — еще одно “немотивированное преступление”. Мерсо в одном ряду с Раскольниковым. Различие между ними в том, что Мерсо уже не спрашивает о границах возможного, — само собой разумеется, что для него возможно все. Он свободен абсолютно, ему “все дозволено”. “”Все дозволено” Ивана Карамазова — единственное выражение свободы”, — считал и сам Альбер Камю (с юности он зачитывался Достоевским, Ницше, Мальро).

Название повести Камю символично. Оно фиксирует мироощущение главного героя. А повествование, ведущееся от первого лица, дает автору возможность познакомить читателей с образом его мыслей, понять суть его “посторонности”. Дело в том, что Мерсо равнодушен к жизни в ее привычном смысле. Он отбрасывает все ее измерения, кроме единственного — своего собственного существования. В этом существовании не действуют привычные нормы: говорить женщине, что ты ее любишь; плакать на похоронах матери; думать о последствиях своих поступков. Здесь можно не притворяться и не лгать, а говорить и делать то, к чему ведет само существование, не думая о завтрашнем дне, потому что только психологические мотивировки и есть единственно верные мотивировки человеческого поведения. Герой Камю не решает никаких социальных вопросов; ни против чего не протестует. Для него вообще не существует никаких общественно-исторических обстоятельств. Единственное, в чем уверен Мерсо, это то, что скоро придет к нему смерть.

“Мерсо не признает важнейших заповедей и потому не вправе ждать милосердия”. Но он абсолютно равнодушен к этому, ведь он знает, что ничто не имеет значения, что жизнь не стоит того, чтобы “за нее цепляться”: “Ну что ж, я умру. Раньше, чем другие, — это несомненно. Но ведь всем известно, что жизнь не стоит того, чтобы за нее цепляться.. В сущности не имеет большого значения, умрешь ли ты в тридцать или в семьдесят лет, — в обоих случаях другие-то люди, мужчины и женщины, будут жить, и так идет уже многие тысячелетия”.

Мерсо не живет — он существует, без “плана”, без идеи, от случая к случаю, от одного мгновения к другому. В “Объяснении “Постороннего” (1943) Ж. П. Сартр сделал акцент на том, как построено повествование: “Каждая фраза — это сиюминутное мгновение. каждая фраза подобна острову. И мы скачками движемся от фразы к фразе, от небытия к небытию”.

Смерть как проявление абсурдности существования — вот основа освобождения героя Камю от ответственности перед людьми. Он раскрепощен, ни от кого не зависит, ни с кем не хочет себя связывать. Он — посторонний в отношении к жизни, которая ему представляется нелепым собранием всевозможных ритуалов; он отказывается выполнять эти ритуалы. Гораздо важнее любых принципов и обязательств, долга и совести для Мерсо то, что в момент совершения им убийства было нестерпимо жарко, а голова страшно болела, что “солнце сверкнуло на стали ножа. и Мерсо будто ударили в лоб длинным острым клинком, луч сжигал ресницы, впивался в зрачки и глазам было больно”. Таким образом, конфликт в повести Камю находится на оси столкновения людей-автоматов, выполняющих ритуалы, и живого существа, не желающего их выполнять. Трагический исход здесь неизбежен. Трудно совместить собственное эгоистическое существование и движение человеческих масс, творящих историю. Мерсо напоминает и язычески раскрепощенную личность, выпавшую из лона церкви, и лишнего человека, и аутсайдера, который оформится в литературе во второй половине XX века.

На двойной — метафизический и социальный — смысл романа указывал и сам Камю, пояснявший странное поведение Мерсо прежде всего нежеланием подчиняться жизни “по модным каталогам”.

Сюжет “Постороннего” Камю видел в “недоверии к формальной нравственности”. Столкновение “просто человека” с обществом, которое принудительно “каталогизирует” каждого, помещает в рамки правил, установленных норм, общепринятых взглядов, становится открытым и непримиримым во второй части романа. Мерсо вышел за эти рамки — его судят и осуждают.

Образ ” постороннего “, выведенный Альбером Камю, вызвал в свое время много различных толкований. В кругах европейской интеллигенции военного времени он был воспринят? как новый “Экклезиаст” (этому способствовало высказывание автора о своем герое: ” Единственный Христос, которого мы заслуживаем”). Французская критика проводила параллель между “посторонним” и молодежью 1939-го и 1969 годов, так как и те и другие были своего рода посторонними и в бунте искали выход из одиночества.

Параллели можно проводить бесконечно, ведь история хранит немало примеров, когда человек обостренно чувствовал свое одиночество и неприкаянность, страдая от “неправильности”, “искривленности ” окружающего мира. Эти чувства возникают всякий раз, когда в обществе царит всеобщее отчуждение, когда человеческое существование сводится к равнодушному исполнению определенных норм и правил, а любой, кто отказывается следовать заведенному порядку, не приемля эгоизма, равнодушия и формализма, становится “чужаком”, изгоем, “посторонним”.

Альбер Камю

Один из французских критиков писал, что если бы по прошествии веков от нашего времени осталась только повесть Альбера Камю “Посторонний” как свидетельство о времени, то этого было бы достаточно, чтобы представить себе человека XX века. Наверное, это не совсем так, и суть человека минувшего столетия не сводится только к человеку абсурдному, изображенному в повести “Посторонний”. Но несомненно одно: Камю удалось художественно воплотить характерное мироощущение людей XX века.
Абсурд как отношение человека к миру – это,

Но это – не отчаяние! Это – ясность. Подлинное отчаяние означает слепоту.

Оно примиряется с ненавистью, насилием, убийством. С отчаянием такого рода я никогда не соглашался”.
Мысли об абсурдности мира высказывались задолго до Камю. О земной жизни человека как о “суете сует” говорил еще библейский Екклесиаст1. Смутность, неустойчивость мира ощущал герой древнерусской “Повести о Горе-Злочастии” (XVII век). О конечном характере существования человека и его деяний задумывался в своих предсмертных стихах Г. Державин:
Река времен в своем стремленье Уносит все дела людей И топит в пропасти забвенья Народы, царства и царей. А если что и остается Чрез звуки лиры и трубы, То вечности жерлом пожрется И общей не уйдет судьбы.
На мир как на абсурд смотрели персонажи известных вам произведений М. Горького: Уж в “Песне о Соколе” (“Летай иль ползай – конец известен. Все в землю ляжем, все прахом будем”) и Бубнов в пьесе “На дне”, сравнивший людей со “щепками в реке”.
Символом человеческой жизни для Камю стал Сизиф, о котором он писал в эссе “Миф о Сизифе”, созданном в то же время, что и “Посторонний”. Писатель сравнивает абсурдность человеческого существования с тягостным трудом Сизифа. Альбер Камю не принимал христианскую идею спасения, которая придает смысл Сизифову труду и существованию человека. Для писателя спасение человека в абсурдном мире – это ясное осознание, что он смертен, и тем самым его судьба становится его делом.

В этом Альбер Камю видел величие человека, возможности для него достойно жить и достойно умереть. При этом он не был антихристианином, не отвергал нравственности человеческого поведения. Не верующий в Бога человек, считал писатель, должен жить так, как если бы Бог существовал.
Альбер Камю искал свои пути преодоления абсурдности.
В мире, где человек не может справиться с неразумным бытием, он обречен на одинокую жизнь и сам должен решать такие этические вопросы, как смысл и назначение своего существования, свобода и ответственность, совесть и т. д. Такова общая концепция человека и мира в литературе экзистенциализма1.
Альбер Камю был не только художником, но и теоретиком этого направления. К своим предшественникам он относил австрийского писателя Франца Кафку. В “Мифе о Сизифе” Камю писал о романах Кафки “Процесс”, “Замок” и новелле “Превращение”: “…Я узнаю здесь абсурдное произведение в главных его чертах”.
Обращение Камю к абсурдизму, возможно, отчасти стимулировали обстоятельства его молодости. Он родился в рабочей семье. Его мать была неграмотной.

Когда мальчику было два года, на фронтах Первой мировой войны погиб его отец. Вскоре у матери случился удар, после которого она стала почти немой. Мать переехала с сыном к его бабушке и дедушке, людям бедным, и, чтобы прокормить семью, стала работать уборщицей.

Тяжелое детство Альбера скрасил школьный учитель, почувствовавший его незаурядность. Он помогал юноше учиться в лицее, после окончания которого тот поступил в алжирский университет на философский факультет. В 1930 году Альбер Камю заболел туберкулезом.

Несмотря на это, ему приходилось не только учиться, но и работать, чтобы оплачивать учебу в университете. Неудачным оказался в эти годы и его кратковременный брак.
Известность пришла к Камю еще в Алжире, где он занимался журналистской и театральной деятельностью. В 1938 году он переехал во Францию, где в годы немецкой оккупации принимал активное участие в движении Сопротивления, а также работал над завершением своей повести “Посторонний” (1942).
Повесть представляет собой историю “преступления и наказания” “экзистенциального” героя, мелкого служащего Мерсо. Повествование ведется от первого лица, от имени Мерсо. Герой повести весь сосредоточен на абсурдности бытия.

Его внутренний мир затрагивают лишь красота окружающей природы и свет роскошного средиземноморского солнца, которые, как ему кажется, и подтолкнули его на убийство, хотя он этого вовсе не желал. Такой повествователь соответствовал убеждению писателя, что о жизни надо говорить просто, а за усложнением повествования подчас прячется стремление уйти от осознания трагизма человеческого существования.
Во второй части повести изображается суд над Мерсо. Герой, открыто отрицающий все общепринятые правила и нормы человеческого общежития, превращается для всех участников суда, особенно усилиями прокурора, в некое исчадие ада и приговаривается к смерти. Нежелание Мерсо лгать (а именно этого ждали от него и следователь, и адвокат, и судья), отказ от Бога послужили тому, что вместо разбора обстоятельств убийства на суде речь идет о нем как о человеке чуждом обществу, очень опасном для него.

Это и рассказ о захватившей город страшной болезни, и, как пояснял сам писатель, аллегорическое повествование “о борьбе европейского Сопротивления против фашизма”, и изображение символической встречи человечества с беспредельным злом. В “Чуме” Альбер Камю ставит характерные для экзистенциализма проблемы: свободы и ответственности человека, его выбора перед лицом смерти. Главный герой романа врач Рие напоминает нам мифического Сизифа.

Он лечит и успокаивает людей, несмотря на невозможность победить чуму. Сам Рие в столкновении со страшным злом не изменяет себе, сохраняет свое человеческое достоинство.
В “Бунтующем человеке” Камю обратился к истории протестов людей против власти. Бунт человека для Камю вытекает из абсурдности мира, из его отрицания. Но теперь писатель увидел в бунте то, чего не ощущал прежде (“в бунте человек воссоединяется с другими людьми”), увидел человеческую солидарность и тем самым глубже понял ценность личности.

Проблеме бунта посвящена пьеса Камю “Калигула”. Эта пьеса, в которой представлена история одного из римских цезарей, признана наиболее удачной из драматургических опытов писателя.
В своих размышлениях Альбер Камю часто обращался к русской классической литературе, особенно к творчеству Льва Толстого и Достоевского. С книгами Достоевского он познакомился еще в двадцатилетнем возрасте, и с тех пор великий русский писатель был постоянно в центре его внимания. В своих философских работах и художественных произведениях Альбер Камю вступал с ним в диалог.

В высокой духовности русской литературы он находил ориентиры для своих творческих поисков.
В 1957 году Камю была присуждена Нобелевская премия “за огромный вклад в литературу, высветивший значение человеческой совести”. В Нобелевской речи писатель четко выразил свое понимание времени и задач, которые должны стать заботой его поколения. “Каждому поколению, – сказал он, – свойственно спросмотреть себя призванным переделать мир. Мое, однако, уже знает, что мир оно не переделает.

Но его задача, быть может, более значительна. Она состоит в том, чтобы помешать миру исчезнуть. Получив в наследство занемогшую историю, эпоху упадка революций, смерти богов, взбесившейся техники и исчерпанных идеологий, время, когда посредственные властители могут уничтожить все, но уже не в состоянии никого убедить, а интеллигенция опустилась до того, что сделалась служанкой ненависти и подавления, это поколение должно было, опираясь на одну лишь невозможность смириться с происходящим, хоть частично восстановить в себе и вокруг себя то, что сообщает достоинство жизни и смерти.

Перед угрозой гибели мира, который наши великие инквизиторы могут в любую минуту превратить в царство смерти, оно понимает, что ему надлежит в безумном беге наперегонки со временем возродить между народами мир, который ни для кого не был бы рабством. Примирить вновь труд и культуру и заново возвести мост согласия между людьми”.
Альбер Камю получил Нобелевскую премию в 44 года, а через два года он погиб в автомобильной катастрофе.

А. Камю. Философские эссе – Конреал – элитные картины — LiveJournal

Dec. 18th, 2010

08:14 am – А. Камю. Философские эссе

Философские эссе – требовали от читателя не специальных научных знаний или овладения философской категориальной «техникой», а умения самостоятельно мыслить, сравнивать свой опыт с наблюдениями автора. Философия является учительницей жизни: полезных наук много, но не познания более важного.
Ясперс: «Когда в Париже молодой человек эксцентрично одевается, позволяет себе свободу в эротических связях, не работает, проводит жизнь в кафе и произносит необычные фразы, то говорят, что он – экзистенциалист; полвека тому назад его назвали бы ницшеанцем. Они читали этих философов, но их не понимали, ограничившись присвоением многозначных формулировок из их захватывающих трудов, при неумении методически мыслить».

Экзистенциальность интеллектуальность убожество

Философская и религиозная мысль

Камю получил проблемы абсурда и бунта не только от долгой традиции философской и религиозной мысли. И другие культуры знавали нигилизм как следствие религиозной традиции, но столь острого конфликта, такого разрушения всех устоев история не знала. Подобно всем философам-экзистенциалистам, Камю полагает, что важнейшие истины относительно самого себя и мира человек открывает не путем научного познания и философских спекуляций, но посредством чувства, как бы высвечивающего его существование, «бытие в мире».

Настроения и чувства не субъективны, они приходят и уходят не по нашей воле, раскрывают фундаментальные черты нашего существования. У Камю таким чувством, характеризующим бытие человека, оказывается чувство абсурдности – оно неожиданно рождается из скуки, перечеркивает значимость всех остальных переживаний. Индивид выпадает из рутины повседневной жизни (подъем-завтрак-) он сталкивается с вопросом: «А стоит ли вообще жизнь того, чтобы быть прожитой?». «Миф о Сизифе» представляет собой поиск положительной формы бытия в мире, в котором религиозная надежда уже умерла. Вопрос Камю: как жить без высшего смысла и без благодати?

Мир вполне познаваем, от одной научной теории мы переходим к другой, более совершенной. Но это всегда наша теория, гипотетическая конструкция человеческого ума. В мире нет окончательного, последнего смысла, мир не прозрачен для нашего разума, он не дает ответа на самые настоятельные наши вопросы. Количество измерений пространства и времени, структура атома и галактики – это вопросы не имеют человеческого смысла. Мы заброшены в этот космос, в эту историю, мы конечны и смертны, и на вопрос о цели существования, о смысле всего сущего наука не дает никакого ответа. Не дала его и вся история философской мысли – предлагаемые ею ответы являются не рациональными доказательствами, а актами веры.

Два неправоверных вывода из констатации абсурда: самоубийство и философское самоубийство. Для абсурда необходимы человек и мир – исчезновение одного из этих полюсов означает прекращение абсурда. Абсурд – первая очевидность для ясно мыслящего ума. Самоубийство – затмение ясности, примирение с абсурдом и его ликвидация. Философское самоубийство – такое же бегство от абсурда, скачок через стены абсурда. Ясности мышления уже нет – Камю называет этот путь уклонением. Религиозная вера – также по Камю замутнение ясности видения и неоправданный скачок, примиряющий человека с бессмыслицей существования. Требование ясности видения означает честность перед самим собой, отсутствие всяких уловок, отказ от примирения, верность непосредственному опыту, в который нельзя ничего приносить сверх данного.

Абсурд не нужно уничтожать самоубийством или скачком веры, его нужно максимально полно изжить. Комедиант, Дон Жуан, Завоеватель, Писатель реализуют себя. преодолевают себя. На человеке нет греха, становление «невинно», и единственной шкалой для оценки существования является подлинность, аутентичность выбора. Искусство не является самоценным, это «творчество без завтрашнего дня», приносящее радость реализующему себя художнику, занятому упорным созданием тленных произведений. Достоинством абсурдной аскезы писателя оказывается самодисциплина, «эффективная школа терпения и ясности». Творец играет образами, создает мифы, а тем самым и самого себя, поскольку между видимостью и бытием нет четкой границы. Камю предлагает миф об утверждении самого себя – с максимальной ясностью ума, с пониманием выпавшего удела, человек должен нести бремя жизни, не смиряясь с ним – самоотдача и полнота существования важнее всех вершин, абсурдный человек избирает бунт против всех богов.

«Никогда больше не покоряться мечу, никогда более не признавать силу, которая не служит духу». Ницше мог яростно обличать «каналью Сократа» в то время, когда высшие ценности оторвались от жизни и были опошлены мещанским лицемерием. Но сегодня именно эти ценности нуждаются в защите, когда эпоха угрожает отрицанием всякой культуры, а Ницше рискует обрести такую победу, какой он и сам не желал. Когда Камю в подполье писал «Письма немецкому другу», эмигрант Томас Манн призывал интеллектуалов поставить крест на утонченном имморализме, сыгравшем свою роль в подготовке нигилизма «железа и крови». «Время заострило нам совесть, показав, что у мысли есть обязательства перед жизнью и действительностью, обязательства, которые очень скверно исполняются, когда дух совершает харакири ради жизни».

В дальнейшем у Камю меняется само содержание понятий «абсурд» и «бунт», поскольку из них рождается уже не индивидуалистический мятеж, а требование человеческой солидарности, общего для всех людей смысла существования. Политический бунт. «Размышления о гильотине» – Людовика 16 казнят еще во имя торжества «всеобщей воли» и добродетели, но вместе с принцепсом убиты и все прежние принципы. «От гуманитарных идиллий 18 века к кровавым эшафотам пролегает прямой путь, писал Камю в размышлениях о гильотине, – «и как известно, сегодняшние палачи – это гуманисты». Еще один шаг и восставшими массами руководят полностью освободившиеся от человеческой морали человекобоги, настает время «шигалевщины», а она в свою очередь возводит на трон новых цезарей.

Но признание определенной ответственности мыслителей за свои идеи, слова все же не стоит смешивать с ответственностью за дела, тогда как у Камю иногда отсутствует четкое их разделение

Эссе об Абсурде. Миф о Сизифе

Самоубийство – единственная по настоящему серьезная философская проблема. Решить, стоит ли жизнь того, чтобы ее прожить, значит ответить на фундаментальный вопрос философии. Вопрос о смысле жизни я считаю самым неотложным из всех вопросов. Самоубийство подготавливается в безмолвии сердца, сам человек ничего о нем не знает, но в один прекрасный день стреляется или топится. Необходимо понять ту смертельную игру, которая ведет от ясности в отношении собственного существования к бегству с этого света. Самоубийство редко бывает результатом рефлексии, развязка наступает почти всегда безотчетно. Покончить с собой – значит признаться, что жизнь кончена, что она сделалась непонятной. Добровольная смерть предполагает, пусть инстинктивное, признание ничтожности этой привычки, осознание отсутствия какой бы то ни было причины для продолжения жизни, понимания бессмысленности повседневной суеты, бесполезности страдания.

Если вселенная внезапно лишается как иллюзий, так и познаний, человек становится в ней посторонним. Собственно говоря, чувство абсурдности и есть этот разлад между человеком и его жизнью, актером и декорациями. Предмет этого эссе – связь между абсурдом и самоубийством, выяснение того, в какой мере самоубийство есть исход абсурда. В принципе для человека, который не жульничает с самим собой, действия регулируются тем, что он считает истинным. . В привязанности человека к миру есть нечто большее, чем все беды мира. Тело принимает участие в решении ничуть не меньше ума, и оно отступает перед небытием. Мы привыкаем жить задолго до того, как привыкаем мыслить.

Всегда просто быть логичным, но почти невозможно быть логичным до самого конца. Самоубийство мышления – откровенный бунт против мысли. усилий требует как раз противоположное: сохранять, насколько возможно, ясность мысли, пытаясь рассмотреть вблизи образовавшиеся на окраинах мышления причудливые формы.

Абсурдные стены. Глубокие чувства значат всегда больше того, что вкладывает в них сознание. В привычных действиях и мыслях обнаруживаются неизменные симпатии и антипатии души, они прослеживаются в выводах, о которых сама душа ничего не знает. . Речь идет о чувствах, которые нам недоступны во всей своей глубине, но они частично отражаются в поступках, в установках сознания. Это метод анализа, а не метод познания – метод познания предполагает метафизическую доктрину, которая заранее определяет выводы, вопреки всем заверениям в беспредпосылочности метода. С первых страниц книги нам известно содержание последних, причем связь их является неизбежной. Этот метод передает чувство невозможности какого бы ни было истинного познания.

Ответ «ни о чем» на вопрос о чем мы думаем, в некоторых ситуациях есть притворство. Это хорошо знакомо влюбленным. Но если ответ искренен, если он передает то состояние души, когда пустота становится красноречивой, когда рвется цепь каждодневных событий и сердце впустую ищет утерянное звено, то здесь как будто проступает первый знак абсурдности.

Бывает, что привычные декорации рушатся. . Скука является результатом машинальной жизни, но она же приводит в движение сознание. Скука пробуждает его и провоцирует дальнейшее: либо бессознательное возвращение в привычную колею, либо окончательное пробуждение. А за пробуждением идут следствия: либо самоубийство, либо восстановление хода жизни. . Приходит день и человек замечает, что ему 30 лет, он соотносит себя со временем, занимает в нем место, признает, что находится в определенной точке графика. . Становясь самим собой, мир ускользает от нас – декорации становятся тем, чем они были всегда, они удаляются от нас. . В немногие часы ясности ума механические действия людей, их лишенная смысла пантомима явственны во всей тупости (человек в телефонной будке).

Первое дело разума – отличать истинное от ложного. Но стоит мышлению заняться рефлексией, как сразу же обнаруживается противоречие. Истинно – ложно – этот порочный круг является лишь первым в том ряду, который приводит погрузившийся в самого себя разум к головокружительному водовороту. Даже в своих наиболее развитых формах разум соединяется с бессознательным чувством, желанием ясности. . Точкой отсчета данного эссе можно спросмотреть этот разрыв между нашим воображаемым знанием и знанием реальным, между практическим согласием и стимулируемым незнанием, из-за которого мы спокойно уживаемся с идеями, которые перевернули бы всю нашу жизнь, если бы мы пережили их во всей их истинности. Пока разум молчит, погрузившись в недвижный мир надежд, все отражается и упорядочивается в единстве его ностальгии. Но при первом же движении этот мир дает трещину и распадается: познание остается перед бесконечным множеством блестящих осколков. Можно прийти в отчаяние, пытаясь собрать их заново, восстанавливая первоначальное единство, приносившее покой нашим сердцам. Столько веков исследований, столько самоотречения мыслителей, а в итоге все наше познание оказывается тщетным.

Стоит мне попытаться уловить это Я, существование которого для меня несомненно, определить его и резюмировать, как оно ускользает, подобно воде между пальцами. Образы не складываются в единое целое. Вне всех определений всегда остается само сердце. Я навсегда отчужден от самого себя. «Познай самого себя» Сократа ничем не лучше «будь добродетелен» наших проповедников: в обоих случаях обнаруживаются лишь наши тоска и неведение.

Наука и мир – Наука, которая должна была наделить меня всезнанием, оборачивается гипотезой, ясность затемняется метафорами, недостоверность разрешается произведением искусства. Мягкие линии холмов, вечерний покой научат меня куда большему. Я возвращаюсь к самому началу, понимая, что с помощью науки можно улавливать и перечислять феномены, нисколько не приближаясь тем самым к пониманию мира. Отчужденный от самого себя и от мира, вооруженный на любой случай мышлением, которое отрицает себя в самый миг собственного утверждения – что же это за удел. Этот универсальный разум, практический или моральный, этот детерминизм, эти всеобъясняющие категории – тут есть над чем посмеяться честному человеку.

Над человеком возвышается, его окружает иррациональное – и так до конца дней. Но когда к нему возвращается ясность видения, чувство абсурда высвечивается и уточняется. Абсурдно столкновение между иррациональностью и иступленным желанием ясности, зов которого отдается в самых глубинах человеческой души. Абсурд зависит и от человека, и от мира – пока он единственная связь между ними. Он скрепляет их так прочно, как умеет приковывать одно живое существо к другому только ненависть. Абсурдность становится болезненной страстью с того момента, как осознается.

Камю: сочинение

Душа, не стремись к вечной жизни, Но постарайся исчерпать то, что возможно.

Пиндар. Пифийские песни (III, 62-63)

На нижеследующих страницах речь пойдет о чувстве абсурда, обнаруживаемом в наш век повсюду,- о чувстве, а не о философии абсурда, собственно говоря, нашему времени неизвестной. Элементарная честность требует с самого начала признать, чем эти страницы обязаны некоторым современным мыслителям. Нет смысла скрывать, что я буду их цитировать и обсуждать на протяжении всей этой работы.

Стоит в то же время отметить, что абсурд, который до сих пор принимали за вывод, берется здесь в качестве исходного пункта. В этом смысле мои размышления предварительны: нельзя сказать, к какой позиции они приведут. Здесь вы найдете только чистое описание болезни духа, к которому пока не примешаны ни метафизика, ни вера. Таковы пределы книги, такова ее единственная предвзятость.

Есть лишь одна по-настоящему серьезная философская проблема – проблема самоубийства. Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить,значит ответить на фундаментальный вопрос философии. Все остальное – имеет ли мир три измерения, руководствуется ли разум девятью или двенадцатью категориями второстепенно. Таковы условия игры: прежде всего нужно дать ответ. И если верно, как того хотел Ницше, что заслуживающий уважения философ должен служить примером, то понятна и значимость ответа – за ним последуют определенные действия. Эту очевидность чует сердце, но в нее необходимо вникнуть, чтобы сделать ясной для ума.

Как определить большую неотложность одного вопроса в сравнении с другим? Судить должно по действиям, которые следуют за решением. Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь умирал за онтологический аргумент. Галилей отдавал должное научной истине, но с необычайной легкостью от нее отрекся, как только она стала опасной для его жизни. В каком-то смысле он был прав. Такая истина не стоила костра. Земля ли вертится вокруг Солнца, Солнце ли вокруг Земли – не все ли равно? Словом, вопрос это пустой. И в то же время я вижу, как умирает множество людей, ибо, по их мнению, жизнь не стоит того, чтобы ее прожить. Мне известны и те, кто, как ни странно, готовы покончить с собой ради идей или иллюзий, служащих основанием их жизни (то, что называется причиной жизни, оказывается одновременно и превосходной причиной смерти). Поэтому вопрос о смысле жизни я считаю самым неотложным из всех вопросов. Как на него ответить? По-видимому, имеются всего два метода осмысления всех существенных проблем – а таковыми я считаю лишь те, которые грозят смертью или удесятеряют страстное желание жить,- это методы Ла Палисса и Дон Кихота. Только в том случае, когда очевидность и восторг уравновешивают друг друга, мы получаем доступ и к эмоциям, и к ясности. При рассмотрении столь скромного и в то же время столь заряженного патетикой предмета классическая диалектическая ученость должна уступить место более непритязательной установке ума, опирающейся как на здравый смысл, так и на симпатию.

Самоубийство всегда рассматривалось исключительно в качестве социального феномена. Мы же, напротив, с самого начала ставим вопрос о связи самоубийства с мышлением индивида. Самоубийство подготавливается в безмолвии сердца, подобно Великому Деянию алхимиков. Сам человек ничего о нем не знает, но в один прекрасный день стреляется или топится. Об одном самоубийце-домоправителе мне говорили, что он сильно изменился, потеряв пять лет назад дочь, что эта история его ” подточила” . Трудно найти более точное слово. Стоит мышлению начаться, и оно уже подтачивает. Поначалу роль общества здесь не велика. Червь сидит в сердце человека, там его и нужно искать. Необходимо понять ту смертельную игру, которая ведет от ясности в отношении собственного существования к бегству с этого света.

Причин для самоубийства много, и самые очевидные из них, как правило, не самые действенные. Самоубийство редко бывает результатом рефлексии (такая гипотеза, впрочем, не исключается). Развязка наступает почти всегда безотчетно. Газеты сообщают об ” интимных горестях” или о ” неизлечимой болезни” . Такие объяснения вполне приемлемы. Но стоило бы выяснить, не был ли в тот день равнодушен друг отчаявшегося – тогда виновен именно он. Ибо и этой малости могло быть достаточно, чтобы горечь и скука, скопившиеся в сердце самоубийцы, вырвались наружу.

Воспользуемся случаем, чтобы отметить относительность рассуждений, про водимых и этом эссе: самоубийство может быть связано с куда более уважительными причинами. Примером могут служить политические самоубийства, которые совершались ” из протеста” во время китайской революции.

Но если трудно с точностью зафиксировать мгновение, неуловимое движение, при котором избирается смертный жребий, то намного легче сделать выводы из самого деяния. В известном смысле, совсем как в мелодраме, самоубийство равносильно признанию. Покончить с собой значит признаться, что жизнь кончена, что она сделалась непонятной. Не будем, однако, проводить далеких аналогии, вернемся к обыденному языку. Признается попросту, что “жить не стоит”. Естественно, жить всегда нелегко. Мы продолжаем совершать требуемые от нас действия но самым разным причинам, прежде всего и силу привычки. Добровольная смерть предполагает, пусть инстинктивное, признание ничтожности этой привычки, осознание отсутствия какой бы то ни было причины для продолжения жизни, понимание бессмысленности повседневной суеты, бесполезности страдания.

Каково же это смутное чувство, лишающее ум необходимых для жизни грез? Мир, который поддается объяснению, пусть самому дурному, – этот мир нам знаком. По если вселенная внезапно лишается как иллюзий, так и познаний, человек становится в ней посторонним. Человек изгнан навек, ибо лишен и памяти об утраченном отечестве, и надежды на землю обетованную. Собственно говоря, чувство абсурдности и есть этот разлад между человеком и его жизнью, актером и декорациями. Все когда-либо помышлявшие о самоубийстве люди сразу признают наличие прямой связи между этим чувством и тягой к небытию.

Предметом моего эссе является как раз эта связь между абсурдом и самоубийством, выяснение того, в какой мере самоубийство есть исход абсурда. В принципе для человека, который не жульничает с самим собой, действия регулируются тем, что он считает истинным. В таком случае вера в абсурдность существования должна быть руководством к действию. Правомерен вопрос, поставленный ясно и без ложного пафоса: не следует ли за подобным заключением быстрейший выход из этого смутного состояния? Разумеется, речь идет о людях, способных жить в согласии с собой.

В такой ясной постановке проблема кажется простой и вместе с тем неразрешимой. Ошибочно было бы полагать, будто простые вопросы вызывают столь же простые ответы, а одна очевидность с легкостью влечет за собой другую. Если подойти к проблеме с другой стороны, независимо от того, совершают люди самоубийство или нет, кажется априорно ясным, что может быть всего лишь два философских решения: “да” и “нет”. Но это слишком уж просто. Есть еще и те, кто непрестанно вопрошает, не приходя к однозначному решению. Я далек от иронии: речь идет о большинстве. Понятно также, что многие, отвечающие “нет”, действуют так, словно сказали “да”. Если принять ницшеанский критерий, они так или иначе говорят “да”. И наоборот, самоубийцы часто уверены в том, что жизнь имеет смысл. Мы постоянно сталкиваемся с подобными противоречиями. Можно даже сказать, что противоречия особенно остры как раз в тот момент, когда столь желанна логика. Часто сравнивают философские теории с поведением тех, кто их исповедует. Посреди мыслителей, отказывавших жизни в смысле, никто, кроме рожденного литературой Кириллова, возникшего из легенды Перегрина (1) и проверявшего гипотезу Жюля Лекье, не находился в таком согласии с собственной логикой, чтобы отказаться и от самой жизни. Шутя, часто ссылаются на Шопенгауэра, прославлявшего самоубийство за пышной трапезой. Но здесь не до шуток. Не так уж важно, что трагедия не принимается всерьез; подобная несерьезность в конце концов выносит приговор самому человеку.

Альбер Камю. Миф о Сизифе. Эссе об абсурде

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

«САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ИНСТИТУТ ГУМАНИТАРНОГО ОБРАЗОВАНИЯ»

Факультет экономики и управления

Кафедра менеджмента и маркетинга

по специальности 080507.65 Менеджмент организации

по дисциплине: «Этика и эстетика»

На тему: «Альбер Камю. Миф о Сизифе. Эссе об абсурде»

Выполнила: студентка 2 курса

Научный руководитель Беляев В.В.

Связь абсурдности с самоубийством

Альбер Камю в своей работе пытается ответить на единственный по его мнению имеющий значение философский вопрос: «Стоит ли жизнь труда быть прожитой?». Если удастся ответить на него, то станет понятно, в чём же все-таки смысл жизни. Камю рассматривает самоубийство не как социальный феномен, а связывает его с индивидуальным мышлением: “самоубийство подготавливается в безмолвии сердца”. И то, что люди называют причинами самоубийства чаще всего просто повод, таким образом, даже друг, случайно выпаливший неподходящее слово может подтолкнуть наружу горечь и скуку в душе самоубийцы.

Любому из нас знаком мир, который поддаётся объяснению, пусть даже если оно нелепо. Что же делать, если всё вокруг внезапно лишается иллюзий, необходимых для жизни? В этом случае можно говорить о чувстве абсурдности, оно и является тем несогласием между человеком и его жизнью. «Все когда-либо помышлявшие о самоубийстве люди сразу признают наличие прямой связи между абсурдностью и тягой к небытию».

Так автор исследует связь между абсурдностью и самоубийством. Но её осознание не решает саму проблему, потому что зачастую, те, кто говорит нет”, поступают так, будто сказали “да”, и наоборот, самоубийцы часто уверены, что жизнь имеет смысл. И взгляд на жизнь как на бессмыслицу совсем не равен утверждению, что она не стоит того, чтобы ее прожить.

Здесь хочется сразу же задать встречный вопрос автору, силён или слаб тот человек, который что решается на суицид? В поисках ответа на эту дилемму, конечно, невозможно принять однозначное решение. Камю, естественно, не обходит этой темы стороной: «В принципе для человека, который не жульничает с самим собой, действия регулируются тем, что он считает истинным». Потому сам для себя он, вероятнее всего, решает в какую сторону склоняется его поступок. Но разве это не слабость, когда индивид выбирает самый лёгкий способ – не решение, а уход от проблемы? И разве не сила, заглушить присущий любому живому существу инстинкт самосохранения, заставить наложить руки на себя? Ведь мы привыкли жить ещё раньше, чем привыкли мыслить. Абсурдно, что самоубийца выходит и силён в какой-то мере, и слаб, вне зависимости от нависшей над ним ситуации. А вот придерживается ли он логики, или следует за порывом чувств, здесь автор даёт понять: «Всегда просто быть логичным, но почти невозможно быть логичным до самого конца. Столь же логичным, как самоубийцы, идущие до конца по пути своего чувства».

Примером можно привести героиню произведения Анри Барбюса «Нежность». Девушка незнатного происхождения разорвала отношения с лордом, понимая, что не может выйти замуж за любимого. Он получает письма от неё, на следующий день, через один, четыре, шесть и одиннадцать лет спустя. Она пишет о том как любит и живёт без него, и как тяжело восстановиться после этой трагедии. Последнее послание приходит через двадцать лет, в нём говорится о том, что она попросила высылать её письма, написанные одним днём, через определённое время, поставив дату на конвертах будущими числами. И на самом деле она покончила жизнь самоубийством после разрыва отношений на следующий день. Своими действиями она попыталась оградить его от сильнейших страданий, подумала о любимом человеке, в то время как часто самоубийцы забывают о близких, которым принесут горе своим поступком. Хотя дело совсем не в этом, она была логична до самого конца, продумав каждую мелочь, хотя и следовала по пути чувства.

Чтобы подытожить свои рассуждения об абсурде, Камю приводит миф о Сизифе. Боги решили наказать Сизифа за его неподчинение, земные влечения и неподдельную симпатию к миру, приговорив ежедневно поднимать огромный булыжник на вершину горы, откуда эта глыба неизменно скатывалась вниз. Они полагали будто нет на свете более ужасной кары, чем выполнение ненужной безнадёжной работы. Поэтому героя мифа можно спросмотреть человеком абсурдным.

В тот момент, когда возникает пауза между нескончаемыми терзаниями, к герою наконец-то возвращается сознание. Вся трагичность этой истории и состоит в том, что поведение Сизифа осознанно. Тогда можно без тени сомнения провести параллель между современными людьми и героем мифа, ведь зачастую, жизнь также трагична и в то же время абсурдна. Большинство людей выполняет однообразные действия, не создавая нового и даже не помышляя об этом.

Сизифа следует всё же представлять счастливым по мнению Камю, так как его сознание ясное, он пытается победить судьбу, и в итоге обращает мучения в отраду. Его счастье в том, что он теперь борется за вершину, вспоминая о жизни и мире, в которые влюблён.

На этом примере ясно видно воздействие абсурда на человеческую жизнь. Превосходящий мир, о котором говорит Камю, это и есть терзания, которые испытывает герой неся свою тяжёлую ношу. Но именно то, что сознание Сизифа трезво, помогает герою бороться с миром, потому как он понимает что это его собственный выбор, где он руководит. Счастливый он потому, что уясняет и признаёт удручающие условия, но именно так становится выше тех обстоятельств, в которые поставлен.

Таким образом, разобрав само понятие абсурда, Камю выделяет из него первостепенные следствия: ясный рассудок, с чьей помощью и следует противостоять миру, душевная легкость, или свобода, а также разнообразный жизненный опыт. Значит, умный, подключающий сознание, человек абсурда превращает в постоянный регламент жизни то, что являлось тяжким бременем, и соответственно отклоняет самоубийство.

В результате трудов разума возникает чувство абсурда, позволяющее переоценить своё предназначение. Камю даёт известной греческой легенде новое дыхание, связав её с идеей рутинности работы современных людей. Потому что практически нет пользы в статистике, бухгалтерии, бюрократии – они лишь ходят по кругу, выполняя однообразные действия, вместо того, чтобы создавать новые.

В заключение к рассуждениям хочется привести монолог Гамлета

«Кто снес бы плети и глумленье века

Когда б он сам мог дать себе расчет Простым кинжалом?

Кто бы плелся с ношей,

Чтоб охать и потеть под нудной жизнью,

Когда бы страх чего-то после смерти,

Безвестный край, откуда нет возврата

Земным скитальцам, — волю не смущал,

Внушая нам терпеть невзгоды наши

И не спешить к другим, от нас сокрытым?»

абсурдность самоубийство сизиф барбюс

Самоубийство абсурдно само по себе, уже только потому, что никто с того света не возвращался, и не может поведать нам, действительно ли это уход от проблем. Там, за этой тонкой границе неизведанный нами мир, и ни один человек не сможет доказать, что там лучше, или же хуже.

Самоубийство это осознание своей безнадёжности и подавленности. Но в тоже время это смелый шаг в бездну, откуда нет возврата. Жизнь каждого из нас абсурдна в какой-то мере. Каждый сражается с преградами судьбы, стремясь подчинить её себе. Безусловно, существуют «стены» для разума индивида. Мир не может разрешить человеку догнать его, познать истину бытия. Мы не всемогущи, это изобличают нам всякий раз, как только кто-то пытаться побороть стены. На его пути сразу же возникают новые. Рассудительным мнит себя только тот, кто ещё не видит собственных стен, рубежа потенциалам разума. Любопытен также тот факт, что абсурд наличествует только при борьбе и разногласии. Потому как даже кратковременное примирение его убивает.

В жизни каждого из нас наступает момент, когда мы стараемся постигнуть смысл своего существования. Для чего мы нужны на этой земле, для чего рождены на свет, каково предназначение и как должны прожить свою жизнь? Часто людям кажется, что что-то безвозвратно покидает их жизнь, и вроде нужно что-то с этим делать, но что именно и каким образом? Чаще всего эти проблемы остаются открытыми, нерешенными, так как нам элементарно не хватает времени поразмыслить над ними. Рутинные дела затягивают нас в свою огромную чашу. У нас работа, семья, мы захвачены общественными делами. Люди, чьё размеренное существование было подкошено смертью близких, разорением или болезнью, то есть те, в чью жизнь вмешались внешние факторы, ищут выход. Чаще всего этот выход помогают найти окружающие люди, либо внутренний «стержень» человека помогает ему оправиться и не сломаться. Но имеет место и самоубийство. Это происходит тогда, когда уже нет надежды и сил бороться.

По моему мнению, бессмысленно делать шаг навстречу бездне, которая, всё равно, рано или поздно, тебя настигнет. Понятно одно, если жизнь подарена человеку, значит в ней есть смысл. Не стоит лишать себя удовольствия попробовать прожить её так, чтобы в итоге понять, что это того стоило.

Камю: сочинениеСсылка на основную публикацию

Название: Альбер Камю. Миф о Сизифе. Эссе об абсурде Раздел: Рефераты по философии Тип: сочинение Добавлен 15:39:51 25 апреля 2011 Похожие работы Просмотров: 10313 Комментариев: 14 Оценило: 5 человек Средний балл: 4.4 Оценка: неизвестно просмотреть