Литературный критик - Без рубрики - Мандельштам: сочинение

30.03.2020

Особенности поэзии Мандельштама. Своеобразие лирики сочинение

Среди представителей серебряного века творчество О. Э. Мандельштама занимает особое место. Его поэзия не оставила равнодушным ни одного читателя.

Изменения, свойственные стихотворениям, объясняются опытом, периодами взросления, новыми знаниями и знакомствами, массой впечатлений на каждом его жизненном этапе.

Однако, несмотря на то, что каждый талантливый писатель за свой творческий путь, так же как и Мандельштам, проходит немало препятствий, достигает высот, стихотворения Осипа Эмильевича всегда узнаваемы.

Ранний этап поэзии отличается поиском смысла бытия, некоторой наивностью. Его стихи понятны за счет простоты рифм. Они не требуют от читателя глубоких раздумий (“Отчего душа так певуча. “).

Основная мысль, зарождающаяся в начале произведений, имеет логическое заключение в конце. То есть мир, который изображает автор, близок к пониманию реальности представителями акмеистов, чьих взглядов придерживался позже Мандельштам. Если “Творчество” относится к символизму, то “Я вздрагиваю от холода” акцентировано на связи с материальным, что делает его близким к акмеизму.

Спустя годы в лирике поэта отмечается тенденция к обострению интереса к истории родной стороны, поэтому стихи приобретали торжественный слог, особую выразительность. Тяга к изображению Рима, Петербурга подчеркивала его стремление к знаниям, представляла как тонкого наблюдателя (“Попробуйте меня от века оторвать!”).

Тридцатые годы для поэта создают ощущение трагичного мировосприятия, так как арест предполагал пожизненное заключение или расстрел. Этим настроением пронизаны многие стихотворения позднего этапа (“Меня преследуют две-три случайных фразы”). Мандельштам искал во всем позитивную ноту, даже описывая революционные события, он верил только в светлое будущее.

Отношение поэта к любви было всегда серьезным, так как это чувство распространялось на отношение к жизни. Однако поражала частота объектов для выражения страсти. Всю свою нелегкую судьбу он был на пике любовных переживаний, что не могло не отразиться на творчестве (“Что страсти. таинство их власти – убийственный магнит!”). Его чувства всегда в движении (“И без тебя мне снова дремучий воздух пуст”).

С годами акмеизм набирает обороты в поэзии автора: ясность заменяется размытым содержанием, не понятным читателю после первого прочтения. Обнаружение связи между архитектурой и литературным направлением имеет мотив свободы (“На площадь выбежав, свободен. “).

Прямолинейность – одна из ярких особенностей поэзии Мандельштама и его характера в целом. Открытость в стихах проявлялась через изображение сталинских репрессий, за что он был отправлен на Дальний Восток (“Мы живем, под собою не чуя страны”).

Глубокие размышления, преданность своему народу, свободолюбие, тяга к прошлому, мотив бесконечной влюбленности, жизнелюбие – самобытные, искренние черты поэзии Мандельштама.

Также читают:

Картинка к сочинению Особенности поэзии Мандельштама. Своеобразие лирики

Осип Мандельштам — поэт Искусства

Школьное сочинение

Немногие для вечности живут,

Но если ты мгновеньем озабочен —

Твой жребий страшен и твой дом непрочен.

Интерес к поэзии как к способу самовыражения возник у Мандельштама в годы учебы в Тенишевском училище — одной из лучших школ Петербурга. Семнадцатилетний юноша, страстно влюбленный в искусство, увлекающийся историей и философией, уже первыми своими стихами привлек внимание и читателей, и больших мастеров. Раннее творчество Мандельштама испытало явное влияние поэтов— декадентов. Юный автор заявлял о своем полном разочаровании в жизни, едва начав жить:

Я от жизни смертельно устал,

Ничего от нее не приемлю,

Но люблю мою бедную землю.

Оттого, что иной не видал.

Поэтическое начало, дебют Мандельштама говорит о вхождении в мир поэта, обладающего глубоким ассоциативно-образным мышлением, стремящегося к равновесию между стихом и словом и помнящего истину: “В многословии несть спасение”.

Звук осторожный и глухой

Плода, сорвавшегося с древа,

Среди немолчного напева

Глубокой тишины лесной…

Этим четверостишием открывается его сборник “Камень”, вышедший в 1913 году. Что это, если не автоформула? Юный Мандельштам предвосхитил в ней будущего зрелого Мандельштама — лирика и философа. “Я не знаю в мировой поэзии подобного факта. Мы знаем истоки Пушкина и Блока, но кто укажет, откуда донеслась до нас новая божественная гармония, которую называют стихами Осипа Мандельштама?” — говорит о юном поэте А. Ахматова. Очевидно, эти слова можно расценивать как высочайшую похвалу поэту. Но учитель у Мандельштама был, и он сам не раз называл его имя…

С горы скатившись, камень лег в долине.

Как он упал? Никто не знает ныне —

Сорвался ль он с вершины сам собой,

Иль был низринут волею чужой?

Столетье за столетьем пронеслося,

Никто еще не разрешил вопроса.

Это стихотворение Ф. И. Тютчева стало своеобразным “краеугольным камнем” в раннем творчестве Мандельштама. Поясняя смысл заглавия своего первого сборника, поэт в статье “Утро акмеизма ” писал, что он поднял тютчевский камень и положил его “в основу своего здания”:

Паденье — неизменный спутник страха,

И самый страх есть чувство пустоты.

Кто камни нам бросает с высоты,

И камень отрицает иго праха?

В книге “Камень” внимание сосредоточено на культурных ценностях человечества. Заглавие сборника иносказательно: автор видит в зодчестве воплощение духа истории.

Камень, тяжесть, тростинка, птица — ключевые образы поэта. Архитектура приводит его к мысли о победе художественного замысла над бездушным материалом. Мандельштама можно назвать не поэтом Жизни, а поэтом Искусства. Он полностью погружен в мир литературы и искусства — отсюда насыщенность его произведений ассоциациями, реминисценциями из чужого творчества. Тютчевский образ получил развитие, но пока для Мандельштама он далек от завершения. Поэт постоянно мысленно возвращается к нему. Неслучайно три первых своих сборника стихов он выпускает под одним и тем же названием — “Камень” и собирается назвать так четвертый. Для поэта тютчевский камень — это символ поиска связи времен, причин, тех или иных явлений, определения места человека в мире природы и разгадки его “космической” жизни:

Так вот она, настоящая

С таинственным миром связь!

Какая тоска щемящая,

Какая беда стряслась!

Своей булавкой заржавленной

Достанет меня звезда?

У молодого лирика, мечтающего одолеть “врожденным ритмом прирожденную неловкость”, звездное небо поначалу вызывает языческий испуг, загадки космоса внушают почтительное любопытство, граничащее с мистическим страхом:

Я чувствую непобедимый страх

В присутствии таинственных высот…

Над головой поэта, как предзнаменование беды, “роковая трепещет звезда”, наполняя сердце “мировой туманной болью”:

Там— в беспристрастном эфире,

Взвешены сущности наши —

Брошены звездные гири

На задрожавшие чаши…

Лирический герой стихов Мандельштама пробует связать цифрами звезды и человеческие чувства, вечность и жизнь человеческую, далекие миры и мир душевный… Иногда ему это почти удается:

Я по лесенке приставной

Лез на всклоченный сеновал, —

Я дышал звезд млечной трухой,

Колтуном пространства дышал…

Звезд в ковше Медведицы семь.

Добрых чувств на земле пять,

Набухает, звенит темь,

И растет, и звенит опять…

Поэта волнуют голоса прошлого, отблески исчезнувших цивилизаций, мифы и предания древних народов. Прислушиваясь к ним, воскрешая их силой своего воображения, он надеется с их помощью разгадать загадку бытия, проникнуть в тайну, которую безуспешно пытался раскрыть Фауст:

При свете дня покрыта тайна мглой,

Природа свой покров не снимет перед нами;

Увы, чего не мог достигнуть ты душой,

Не объяснить тебе винтом и рычагами!

Города и страны, народы и цивилизации… Иногда поэта пугает размах собственной фантазии, но “звездные углы” выводят его из оцепенения, и его душа продолжает “неописуемый полет”, слагая “вольные былины о смутно пережитом дне”:

Я вздрагиваю от холода, —

Мне хочется онеметь.

А в небе танцует золото,

Приказывает мне петь.

Томись, музыкант встревоженный,

Люби, вспоминай и плачь,

И, с тусклой планеты брошенный,

Подхватывай легкий мяч!

Поэт знал, что пишет для будущих поколений, и верил, что будет понят. Могли ли несчастья испугать того, кто сказал: “Немногие для вечности живут”? Он верил в свой талант и предназначение, верил, что, если “рассыпать пшеницу по эфиру, будет отклик, “отклик неба”, оживляемый “дыханием всех веков”:

И, если подлинно поется

И полной грудью, наконец,

Все исчезает — остается

Пространство, звезды и певец!

Когда-то Осип Эмильевич писал, что стихи Ф. И. Тютчева подобны “альпийским вечным снегам”, которые долгое время были недосягаемы. Но изменился читатель — и Тютчев стал открывать тайники своей поэзии. “Тают, тают тютчевские снега, через полвека Тютчев спускается к нашим домам…”. Этими словами Мандельштама можно сказать и о его поэзии. Но если “тютчевские снега” — следствие сложности, философичности, то “снега” Мандельштама — в первую очередь следствие “сталинской стужи”, а потом уже всего остального.

Мандельштам – сочинение

М А Н Д Е Л Ь Ш Т А М А

Куда нам пойти?Наша воля горька.

Где ты запоёшь?Где я рифмой раскинусь

Наш посвист,наш рокот распродан с лотка.

Как хочешь, распивочно или навынос?

Пожалуй,нет больше такого поэта судьба которого была бы

так тесно связана с творчеством,как у Мандельштама.Судьба и

творчество,словно переплетённые змеи,проходят через всю его

жизнь,накладывая на всё свой отпечаток.И поэтому я так подробно

останавливаюсь на его биографии.

Осип Эмильевич Мандельштам родился в Петербурге 15

января 1891 года в семье мелкого коммерсанта,промышлявшего

продажей и обработкой кожи.

Мандельштам окончил Тенишевское училище,одну из лучших

петербургских школ.Каникулы он проводил в Павловске,в Финляндии,

в Прибалтике.Школа дала ему прочные знания,прежде всего-в

Уже в школьные годы у Осипа Мандельштама началось

увлечение поэзией,музыкой,театром.Расширению и углублению его

литературных интересов содействовал директор Тенишевского

Судьба человека в тоталитарном государстве:Случай Мандельштама

училища В.В. Гиппиус,второстепенный поэт-символист,печатавшийся

под псевдонимом “Владимир Бестужев”.Живя в Павловске,

Мандельштам посещал музыкальные вечера в привокзальном

концертном зале.В театре на него сильнейшее впечатление

Годы 1907-1910 Мандельштам проводит на Западе.От времени

до времени бывая в Петербурге,где завязываются его первые связи

с литературной средой.Его занимают проблемы идеалистической

философии,и в 1909-1910 годах он эпизодически посещает в

Петербурге собрания Религиозно-филисофского общества.Он

увлекается идеями и творчеством писателей-символистов и

становится гостем, так называемой “башни” Вячеслава

Иванова,квартиры этого поэта и теоретика символизма,где

регулярно собирались литераторы,главным образом разделявшие с

хозяином дома его идейно-эстетические искания и убеждения.

В 1911 году Мандельштам поступает на

историко-филологический факультет Петербургского

университета,стремясь систематизировать свои знания. К этому

времени он прочно входит в литературную среду,- у него

появляются контакты с организованным Н.Гумилёвым “цехом поэтов”,

складываются добрые отношения с позднесимволисткими

Символизм как литературное течение вступил в ту пору в

полосу глубокого кризиса.От него отошли некоторые из крупнейших

поэтов (прежде всех и решительнее всех-Александр Блок),на него

велась атака со стороны группы писателей-футуристов,у него

Судьба человека в тоталитарном государстве:Случай Мандельштама

появилась оппозиция в собственной среде,сложившаяся в группу

акмеистов вместе с Н.Гумилевым, А.Ахматовой, С.Городецким,

В.Нарбутом, Зениевичем и другими.Мандельштам стал сотрудником

таких изданий, как “завоёванный” акмеистами “Апполлон” и

акмеистический “Гиперборей”,выступал в печати не только со

стихами,но и со статьями на литературные темы.

В 1913 вышла в свет первая книга Осипа Мандельштама

“Камень”(затем переизданная в 1916 и 1923 )Этот сборник сразу

поставил автора в ряды зрелых и значительных поэтов.Уже книга

“Камень” показала,что Мандельштам занял в акмеизме несколько

обособленное место,его отличие от большинства поэтов-акмеистов

приобрело социальную отчетливость в годы первой мировой войны и

Читайте также: Байрон: сочинение

после октября 1917 года.Вот пример одного из его

стихотворений,опубликованных в сборнике “Камень”:

Чёрный ветер шелестит,

И трепещущая ласточка

В темном небе круг чертит.

Тихо спорят в сердце ласковом

С догорающим лучом.

А над лесом вечереющим

Встала полная луна

Отчего так мало музыки

Судьба человека в тоталитарном государстве:Случай Мандельштама

Вот такими грустно-меланхоличными настроениями пронизаны

многие стихотворения из сборника “Камень”.В этом стихотворении

трудно найти смысл,но здесь есть настроение,очень точно

В предоктябрьские годы у Мандельштама появляются новые

знакомства.Он обменивается стихами с Мариной

Цветаевой,сотрудничает с Ларисой Рейснер в журнале “Рудин”,в

1915 году встречается в Крыму с Максимилианом

Волошиным.Затем,летом 1917 года,снова приезжает в Крым,в Алушту.

В 1918 году поэт живет то в Москве,то в Петрограде.В 1918 году

он вновь в Крыму,потом в Тифлисе,куда он приехал ненадолго и

куда приезжал снова и снова.

В конце 1920 года Мандельштам поселился в Петрограде.где

получил комнату в Доме искусств,потом Дом учёных

и.т.д.Н.Чуковский свидетельствует:”. у него никогда не было не

только имущества, но и постоянной оседлости-он вел бродячий

образ жизни.Он приезжал с женой в какой-нибудь город,жил там

несколько месяцев у своих поклонников,любителей поэзии ,до тех

пор,пока не надоедало,и ехал в кокое-нибудь другое место.Так

живал он в Тбилиси,в Ереване,в Ростове, в Перми.”

Двадцатые годы для Мандельштама были временем

интенсивной и разнообразной творческой работы.Были созданы новые

стихи,вышли новые поэтические

сборники-“Tristia”(1922),объединнивший стихи 1916-1920

годов,”Вторая книга”(1923),куда вошли произведения 1916 -1922

годов,”Стихотворения”(1928)-книга избранной лирики за время с

Судьба человека в тоталитарном государстве:Случай Мандельштама

1908 по 1925 год.Поэт продолжал публиковать статьи о литературе,

и его выбранные критические статьи с 1910 по 1924 год составили

сборник “О поэзии”(1928.Были изданы две книги прозы-повесть”Шум

времени”(1925) и “Египетская марка”(1928).

Много времени и сил отдал Мандельштам переводческой

работе.Отлично владея француским,немецким,английским языками,он

брался-нередко в целях заработка-за переводы прозаических

произведений современных зарубежных писателей.Так были

сделаны,зачастую продиктованы на пишушую машинку, переводы

французов – Ж.Ромена “Обормоты”, Ж,Дюамеля “Письма к моему другу

Патагонцу”,немцев А,Даудистеля “Жертва”,Ф.Геллера”Тысяча вторая

ночь”,американца У,Синклера “Машина” и другие.С большим и

любовным вниманием работал поэт над переводами из Вальтер

“Скудный луч .холодной мукою. “Это стихотворение было

написано Мандельштамом в 1911году.Автор как бы вводит нас в

своеобразный , поэтический мир тонких , сложных ассоциаций ,

воплощенных художественным словом.Стихотворения Мандельштама

отличает яркая образность. В данном стихотворении душа,окутанная

печалью, ассоциируется у М, с “колокольней отуманенной” ,с

которой кто-то “снял колокола”.Автор как бы погружает читателя в

мир чувств,образов.Потрясает сравнение собственной печали с

“птицей серою”.Вот где проявляется мастерство

писателя!Мандельштам стремится передать неуловимые,чуть

заметные,движения человеческой души:

” . Полуявь и полусон.

Судьба человека в тоталитарном государстве:Случай Мандельштама

Дум туманный перезвон. “

Мастерство писателя-поэта проявляется в том,что

мы,читатели,ощущаем и видим то ,о чем поэт пишет.

И стоит осиротелая

Как пустая башня белая,

Где туман и тишина.

Мандельштам очень точно подбирает эпитеты:”скудный

луч,птицу серую, птица раненая и.т.п. “Мои слова потверждает

стих”На перламутровый челнок. “Мандельштам сравнивает

однообразные движения человеческих рук с “приливами и отливами”,

а ладонь-с “раковиной”, которая”. то гаснет, к теням тяготея ,

то в розовый уйдет огонь . “В своих стихах о любви Мандельштам

очищает это чувство от той скверны, что наносим мы порой на

него,и показывает нам всю его красоту,заманчивость,прелесть.

. Там – я любить не мог

Здесь – я любить боюсь .

Осенью 1933 года Осмп Мандельштам написал небольшое

“Мы живем,под собою не чуя страны,

Наши речи за десять шагов не слышны,

А где хватит на полразговорца,-

Там помянут кремлёвского горца.

Судьба человека в тоталитарном государстве:Случай Мандельштама

Его толстые пальцы,как черви, жирны,

А слова,как пудовые гири верны.

Тараканьи смеются усища

И сияют его голенища.

А вокруг его сброд тонкошеих вождей,

Он играет услугами полулюдей,

Кто мяучит,кто плачет,кто хнычет,

Лишь один он бабачит и тычет.

Как подковы куёт за указом указ –

Кому в пах,кому в лоб,кому в бровь,кому в глаз.

Что ни казнь у него, – то малина

И широкая грудь осетина.”

В ночь с 13 – го на 14 – ое мая 1934 года Осип

Мандельштам был арестован.Я думаю, нет нужды объяснять почему.

По просьбе жены поэта за Мандельштама взялся хлопотать

Н.И.Бухарин. Он думал ,что Мандельштама взяли за “обычные

отщепенческие” стихи (что-нибудь вроде “Волка”) Однако узнав,

что Мандельштам арестован “за эппиграму на Сталина”,Бухарин приш

Бухарин искренне симпатизировал

Мандельштаму,неоднакратно помогал ему,да и в этот раз, пока не

выяснилось,за что тот арестован ,делал всё,чтобы смягчить его

участь.Не знаю, понимал ли уже Бухарин в 1934 году на краю какой

Судьба человека в тоталитарном государстве:Случай Мандельштама

пропасти он стоит.Но как бы то ни было, он точно знал ,что

заступничество за человека,написавшего такие стихи,угрожает не

только его положению,но и самой жизни.Да и Демьян Бедный висел

на волоске от смерти после того,как неосторожно сказанул где-то,

что терпеть не может,когда Сталин листает редкие книги в его

бибилиотеке своими жирными пальцами.Кстати,отсюда и строка

Мандельштама :”. его толстые пальцы,как черви ,жирны . “

Когда стало известно о том ,что Мандельштам арестован за

стихи о Сталине,друзья и близкие поэта поняли ,что надеятся не

на что.Да и раньше,до ареста,все,кто знал эти стихи,не

сомневались,что он за них поплатится жизнью.

И вдруг произошло чудо.Мандельштама не только не

расстреляли,но даже не послали на “канал”.Он отделался

сравнительно легкой ссылкой в Чердынь,куда вместе с ним

разрешили выехать и его жене.А вскоре и эта ссылка была

отменена.Мандельштамам было разрешено поселиться где

угодно,кроме двенадцати крупнейших городов страны (тогда это

называлось “минус двенадцать”).Не имея возможности долго

выбирать(знакомых , кроме как в двенадцати запрещённых городах,у

них не было нигде),Осип Эмильевич и Надежда Яковлевна наугад

Сам Мандельштам говорил ,что с момента ареста он все

готовился к расстрелу:”Ведь у нас это случается и по меньшим

поводам”.Следователь прямо угрожал расстрелом не только ему ,но

и всем “сообщникам”(то есть тем,кому Мандельштам прочёл

Судьба человека в тоталитарном государстве:Случай Мандельштама

А причина вот в чём.Сталин всю жизнь испытывал суеверное

уважение к поэтам.

Мандельштам это остро чувствовал.Недаром он говорил

жене:”Что ты жалуешься,поэзию уважают только у нас.За неё

убивают.Только у нас.Больше нигде . “

Уважение Сталина к поэтам проявлялось не только в том

,что поэтов убивали.Сталин прекрасно понимал,что мнение о нём

потомков во многом будет зависеть от того ,что о нём напишут

поэты.Разумеется,не всякие,а те ,стихам которых суждена долгая

жизнь.Узнав,что Мандельштам считался крупным поэтом,он решил до

поры до времени его не убивать.Он понимал ,что убийством поэта

действие стихов не остановишь.Стихи уже

существовали,распространялись в списках ,передавались изустно.

Убить поэта – это пустяки.Это же самое простое.Сталин

был умнее.Он хотел добиться большего.Он хотел заставить

Мандельштама написать другие стихи.Стихи,возвеличивающие

Сталина.Стихи в обмен на жизнь.Само собой,все это только

гипотеза.Но,как мне представляется,весьма правдоподобная.

Стихи,возвеличивающие Сталина,писали многие поэты.Но

Сталину нужно было,чтобы его воспел именно Мандельштам.Потому

что Мандельштам был – “чужой”.У Сталина был острый интерес к

“чужым”.К Булгакову например.Не случайно он смотрел”Дни

Турбиных”п я т н а д ц а т ь раз и не случайно заставил

Поскрёбышева в ночь смерти Булгакова звонить и

справляться:”Правда ли,что писатель Булгаков умер?”

Мандельштам понял намерения Сталина.(А может ему

Судьба человека в тоталитарном государстве:Случай Мандельштама

намекнули,помогли понять).Так или иначе,доведённый до

отчаяния,он решил попробовать спасти жизнь ценой нескольких

вымученных строк.Он решил написать ожидаеммую от него “Оду

Сталину”В результатае на свет явилась долгожданная

“Ода”,завершающаяся такой торжественной кодой:

“. И шестикратно я в сознанье берегу

Свидетель медленный труда,борьбы и жатвы,

Его огромный путь через тайгу

И ленинский Октябрь-до выполненной клятвы.

Правдивей правды нет,чем искренность бойца

Для чести и любви,для воздуха и стали,

Есть имя славное для сильных губ чтеца,

Его мы слышали,и мы его застали.”

Казалось,что расчет Сталина полностью оправдался.Стихи

были написаны.Теперь Мандельштама можно и убить.

Но Сталин ошибся.Потому что такие стихи мог написать

Лебедев-Кумач.Или Долматовский.Или Ошанин.Кто угодно!Чтобы

написать такие стихи не надо быть Мандельштамом.Чтобы получить

такие стихи,не стоило вести всю эту сложную игру.

Справедливости ради следует отметить,что Лебедев-Кумач

или Долматовский бесхитростно срифмовали бы “стали” и

“Сталин”.Мандельштам ,инстинктивно озабоченный соображениями

элементарного вкуса,обманул привычные ожидания читаталей

Судьба человека в тоталитарном государстве:Случай Мандельштама

последней,чуть менее банальной строкой:”. Его мы слышали ,и мы

его застали. “Слегка превышают возможности

Долматовского,Ошанина и Лебедева-Кумача слова:”для сильных губ

чтеца”.Но – “. Есть имя славное. ” – это уже чистый

Но Мандельштам был очень слабый человек.Он боится,что он

останется один.Мандельштам утратил чувство собственной правоты.А

это очень опасно для творческих людей.Если поэт или писатель не

верит в то ,что пишет – это опасный синдром.А ещё хуже,когда

поэт вырывает себе право жить своими стихами.На этом,собственно,

и заканчивается Мандельштам поэт,а остается Мандельштам –

рифмопл ёт.Мандельштам начинает судорожно “перековываться”.

Чуден жар прикреплённой земли!

Захлебнулась винтовка Чапаева

Из последних сил он пытается убедить себя в том ,что прав был

– тот “строитель чудотворный”,а он,Мандельштам ,заблуждался,и

чем скорее он откажется от своих заблуждений,тем вернее

приблизится к истине:

“Я должен жить,дыша и большевея,

Работать речь,не слушаясь,сам – друг.

Я слышу в Арктике машин советских стук,

Я помню всё – немцких братьев шеи

И что лиловым гребнем Лорелеи

Садовник и палач наполнил свой досуг.

Судьба человека в тоталитарном государстве:Случай Мандельштама

И не ограблен я и не надломлен,

Но только что всего переогромен

Как Слово о полку,струна моя туга,

И в голосе моём после удушья

Звучит земля – последнее оружье

Сухая влажность чернозёмных га.”

Признать разумность происходящего – это было для

Мандельштама гораздо больше,чем принять одну историческую

концепцию и отказаться от другой.Это значило для него не просто

отречься от своих взглядов.Это значило отречься от с а м о г о с

е б я ,от своей души;стереть, выжечь каленным железом из самых

глубин подсознания свою прежнюю личность.

И Мандельштам пошёл на это.Слова Мандельштама о том ,что

он входит в жизнь -“как в колхоз идет единоличник”-не были

риторической фигурой.Он действительно как бы вступал в мир

заново,отказавшись от всего накопленного им прежде духовного

имущества,от всех-без исключения!-даже самых интимных,самых

дорогих ему “предметов” своего духовного обихода.

Закончить я хочу отрывком из Булгакова:

“. -Чтобы убедиться в том,что Достоевский писатель,неужели же

нужно спрашивать у него удостоверение? Да возьмите вы любых пять

страниц из любого его романа и без всякого удостоверения вы

убедитесь,что имеете дело с писателем.Да я полагаю,что

удостоверения-то никакого не было! Как ты думаешь?-обратился

Судьба человека в тоталитарном государстве:Случай Мандельштама

Коровьев к Бегемоту.

-Пари держу,что не было,-ответил тот. “

Таким образом,засаленная шапочка с буквой “М”,которую

демонстрирует булгаковский Мастер Иванушке,заменяет ему то

удостоверение,которого не оказалось у Коровьева и Бегемота.Она

удостоверяет,что он писатель Божьей милостью.Писатель не потому,

что кто-то назначил его на эту должность,а потому,что написанное

им обладает некоей духовной властью.Властью над душами людей.

В этом смысле Мандельштам тоже был М А С Т Е Р.

Стихотворения.Советский писатель.Ленинград 1973 год

3)Заложник вечности.Случай Мандельштама.

Бенедикт Сарнов.Москва 1990 год.

4) Мастер и Маргарита

Михаил Булгаков.Москва.”Худ.литер.” 1988 год

5)журнал”Москва” номер 8 1964 год стр. 150-151

6)Советский энциклопедический словарь 1990 год

7)Собственная голова в полном объёме.

Мандельштам: сочинение

Осип Мандельштам… Мое поколение, выросшее при советской власти, поколение, еще читавшее стихи, было изолировано от Мандельштама. Смысл многих стихов его казался мне темным, неясным. Среди ранних стихов некоторые кажутся такими и до сих пор. А вот поздние его стихи прозрачны по смыслу, но при жизни поэта не были напечатаны, рукописи хранились у друзей и пропали, тексты существовали только в памяти жены и некоторых друзей и восстановлены были с разночтениями, искажающими смысл (например, я встречала вариант: «как подкову дарит за указом указ» (у Э. Герштейн) – вместо кует).

Мне кажется, я сумела, в конце концов, понять эти поздние стихи поэта. Хочу предложить читателям свое толкование трех стихотворений, дополняющих смысл друг друга.

Мандельштам всегда ощущал себя не просто русским поэтом, но наследником русской поэзии, а значит, «отчизны», языка, русского народа. Поэтому русских поэтов-предшественников он называет «отцами», и народ однажды назвал: «отец мой».

Читайте также: Толстой Л. Н.: сочинение

Сохрани мою речь навсегда за привкус несчастья и дыма,
За смолу земляного терпенья, за совестный деготь труда.
Как вода новгородских колодцев, пусть будет черна и сладима,
Чтобы в ней к Рождеству отразилась семью плавниками звезда.
И за это, отец мой и друг и помощник мой грубый,
Я, непризнанный брат, отщепенец в народной семье,
Обещаю построить такие дремучие срубы,
Чтобы в них татарва опускала князей на бадье.
Лишь бы только любили меня эти мерзлые плахи,
Как нацелясь на смерть городки зашибают в саду.
Я за это всю жизнь прохожу хоть в железной рубахе
И для казни петровской в лесах топорище найду.
1931
Он считал, что настоящий поэт должен чувствовать («чуять под собой») страну. Ее почву, ее историю, ее воды и леса. Нечего и говорить, что его отгородили от всего этого.
Ключевое слово здесь, конечно, «отщепенец». Ощущать себя большим русским поэтом и при этом быть евреем – сложная судьба! Он был крещеным (в лютеранскую веру) – отсюда рождественская звезда с семью лучами, – но это не мешало оставаться «непризнанным братом». Стихотворение – это мольба, адресованная русскому народу: усынови меня! Возьмите меня, я такой же «земляной», как и вы, только в моих генах нет вашей истории. Но я обещаю построить в стихах подобие вашей истории, у нас будет общая история – ваша, с татарскими набегами, со стрелецкой казнью. И смерть пусть будет общей. Все – лишь бы влиться в русский народ (разумеется, речью, языком).
«Лишь бы только любили меня эти мерзлые плахи…» Он как будто просит прощения за свое инородчество. Его отгородили от народа (хотя бы тем, что не публиковали). Да и вряд ли его полюбили бы…

Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлевского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
И слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища
И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он командует судьбами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет.
Как подкову, кует за указом указ:
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него – то малина
И широкая грудь осетина.
Ноябрь 1933

По художественности это стихотворение сильно уступает первому, оно проникнуто самой лютой ненавистью. В первой строке «мы» относится, по-видимому, к русским поэтам. Чтобы писать стихи, им нужно «чуять под собою страну» и чтобы народ слышал их. Но вот вопрос: при чем «широкая грудь осетина»? Мать Сталина была осетинкой, осетины до сих пор этим гордятся. Ну и что из этого? Почему такая дискриминация осетин у Мандельштама?

И вдруг ответ дал Лермонтов. Читатели помнят, наверное, что в поэме «Демон» жених Тамары везет караван с подарками к свадьбе. Ночью на караван напали осетины, «бежали робкие грузины», молодой князь был убит, а осетины разграбили караван.

Осетины считались разбойниками. Чеченцы считались партизанами сопротивления покорению Кавказа, а осетины, жившие в мирной Грузии, – грабителями на большой дороге. Неизвестно, так ли было на самом деле, но так считалось.

А ведь Сталин, до того, как его взяли в Кремль, был разбойником. Мандельштам из ненависти обозвал его осетином (хотя он считался грузином), т. е. разбойником.

Когда Сталину доложили об этом стихотворении, он позвонил Пастернаку, чтобы узнать, что представляет собой Мандельштам. Б. Л. что-то мямлил. «Но ведь он мастер, мастер?» – добивался Сталин. (Кстати, вот откуда Мастер у Булгакова, – кажется, это стало общим местом.) Зачем Сталину нужно было это знать? – Очень просто: если он поэт, каких много, его надо было ликвидировать, а если мастер – сослать, пусть передумает и пишет оды. Ведь Сталин многих заставил писать хвалебные стихи. В их числе Ахматова, когда арестовали сына… Нюх у Сталина, кстати сказать, был хороший.

Мандельштам впоследствии даже пытался: «Мне хочется сказать не Сталин – Джугашвили…» Кажется, дальше дело не пошло.

Его выслали сначала в Чердынь, потом разрешили жить в Воронеже, чтоб перековался. Он был вычеркнут из поэтов («лишился и чаши на пире отцов, и отчизны, и воли своей»). А он ощущал себя большим поэтом (и был им, иначе Сталин его бы не пощадил), наследником русских поэтов.

Мандельштам не хочет перестроиться и влиться в ряды. Он не зверь «по крови своей», лучше в Сибирь. И его сослали вторично, в Магадан, где он и погиб.

За гремучую доблесть грядущих веков,
За высокое племя людей
Я лишился и чаши на пире отцов,
И отчизны, и воли своей.
Мне на плечи кидается век-волкодав,
Но не зверь я по крови своей:
Запихай меня лучше, как шапку, в рукав
Жаркой шубы сибирских степей…
Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,
Ни кровавых костей в колесе;
Чтоб сияли всю ночь голубые песцы
Мне в своей первобытной красе.
Уведи меня в ночь, где течет Енисей
И сосна до звезды достает,
Потому что не зверь я по крови своей
И меня только равный убьет.

«Век-волкодав» кочует из одной статьи в другую, нет ни одной статьи о Мандельштаме или о веке, где бы эта удачнейшая метафора не фигурировала.

Но стихотворение, из которого она взята, казалось неясным по смыслу. Что такое «гремучая доблесть грядущих веков, высокое племя людей»? О какой чаше «на пире отцов» здесь говорится? Реальной-то «чаши» никогда не было. А о какой «крови»? Почему «запихай меня лучше, как шапку, в рукав / Жаркой шубы сибирских степей»? Лучше, чем что? Чем волкодав? И уж совсем непонятно «но»: «мне на плечи кидается век-волкодав, но не зверь я по крови своей». Волкодав что, «обязан» кидаться только на зверей? А на людей? У Мандельштама слова часто имеют метафорический смысл, но логическая конструкция фразы всегда выверена с математической точностью. Почему «но»?

Стихотворение многосмысленно и, потянув за те ниточки, которые были намечены при анализе двух предыдущих стихотворений, мы постараемся распутать эти смыслы третьего.

Так обстоит дело с «чашей на пире отцов». Об «отцах» Мандельштама уже говорилось: ими он считал поэтов-предшественников, он себя ощущал званым гостем на их пиру (как у Тютчева: «Его призвали всеблагие, / Как собеседника на пир»).

Но от русской поэзии его изолировали.

Впрочем, он всегда ощущал, что он отщепенец, из-за того что был евреем.

Была возможность приобщиться к другому братству: всему человечеству, влиться в интернациональную семью, где никто не будет чувствовать себя отщепенцем, евреем. Для этого надо было поверить в будущее этого братства и не замечать настоящего: «не видеть ни труса, ни липкой грязцы, ни кровавых костей в колесе». Перестать быть евреем, но стать «зверем». Мандельштам прекрасно понимал, чего ждет от него Сталин.

И тут неожиданно собачьи повадки дали ответ на непонятные вопросы. Волкодав – собака-зверь, но все же собака. Мандельштам чувствует его не на спине, не на горле – он кидается на плечи. Так делают собаки, когда предлагают дружбу. Но чтобы дружить с волкодавом, нужно быть таким же, как он, зверем.

Если ненависть к Сталину переведена в план национальной жестокости («горец», «осетин»), то естественно противопоставление своей национальности. В жилах Мандельштама течет кровь народа древней культуры, народа Книги, где предписывается милосердие. Он – «не зверь по крови своей». Он еврей.

Мандельштам не принимает дружбу с веком-волкодавом.»Но» встало на место: «Но не зверь я по крови своей». И «лучше» встало на место: Лучше – Сибирь.

А ведь многие соблазнились. И среди них очень велик был процент евреев. Во-первых, именно потому, что они были отщепенцами. А во-вторых, они были оторваны от корней. Их корни остались в земле прародины, на новой родине им не дали укорениться. Им легче было, по складу ума, воспринять абстрактные построения Карла Маркса о светлом будущем. И легче было проявлять жестокость по отношению к неродному народу – почти как к абстрактному.

Но Мандельштам хотел, чтобы этот народ стал родным ему, т. к. ощущал себя носителем, продолжателем его языка, поэтом. Стихотворение «Сохрани мою речь…» написано в 1931 году, когда вовсю шло раскулачивание. «За гремучую доблесть грядущих веков…» – вы слышите грохот? Слышите, что в слове «доблесть» сказано про то, как что-то блестит? Это блестит медь, это грохочут медные трубы, играя «Интернационал». «Гремучая доблесть» – т. е. ненастоящая, пустая. И из-за этой пустой обманки он лишился «и чаши на пире отцов, и отчизны, и воли своей».

Мандельштам чувствовал, что ему нет места в этом «веке-волкодаве», хотя Сталин такое место ему прочил. Он не зверь и не получеловек, как он называет «тонкошеих вождей». Они раздували грудь в такт «Интернационалу», чтобы не отставать от Главного, но тогда и становилось заметно, что они «тонкошеии». Сталин крупнее и мощнее, у него «широкая грудь» по сравнению с еврейской узкогрудостью. Он тасует своих «вождей» (Радек, Каменев, Зиновьев), а они каются («хнычут»). Мандельштам не хочет иметь с этим ничего общего. Вот почему – лучше Сибирь.

Но тогда, в 1934 г., Сталин его действительно не убил – не решился.

К 70-летию гибели Мандельштама в Москве будет поставлен памятник ему.

Крупнейшими русскими поэтами ХХ века признаны Мандельштам и Бродский.

Осип Мандельштам – Эссе

Осип Мандельштам – Эссе краткое содержание

Эссе – просмотреть бесплатно полную версию (весь текст целиком)

Осип Эмильевич Мандельштам

Заметки о Шенье

Гуманизм и современность

К проблеме научного стиля Дарвина

Разговор о Данте

Из черновых набросков к “Разговору о Данте”

Скажите, что в безумце производит на вас наиболее грозное впечатление безумия? Расширенные зрачки – потому что они невидящие, ни на что в частности не устремленные, пустые. Безумные речи, потому что, обращаясь к вам, безумный не считается с вами, с вашим существованием, как бы не желает его признавать, абсолютно не интересуется вами. Мы боимся в сумасшедшем главным образом того жуткого абсолютного безразличия, которое он выказыва-ет нам. Нет ничего более страшного для человека, чем другой человек, которому нет до него никакого дела. Глубокий смысл имеет культурное притворство, вежливость, с помощью которой мы ежеминутно подчеркиваем интерес друг к другу.

Обыкновенно человек, когда имеет что-нибудь сказать, идет к людям, ищет слушателей; – поэт же наоборот,- бежит “на берега пустынных волн, в широкошумные дубровы”. Ненормаль-ность очевидна. Подозрение в безумии падает на поэта. И люди правы, когда клеймят именем безумца того, чьи речи обращены к бездушным предметам, к природе, а не к живым братьям. И были бы вправе в ужасе отшатнуться от поэта, как от безумного, если бы слово его действитель-но ни к кому не обращалось. Но это не так.

Да простит мне читатель наивный пример, но и с птичкой Пушкина дело обстоит не так уж просто. Прежде, чем запеть, она “гласу бога внемлет”. Очевидно, ее связывает “естественный договор” с хрестоматийным богом честь, о которой не смеет мечтать самый гениальный поэт. С кем же говорит поэт? Вопрос мучительный и всегда современный. Предположим, что некто, оставляя совершенно в стороне юридическое, так сказать, взаимоотношение, которым сопровождается акт речи (я говорю – значит, меня слушают и слушают не даром, не из любез-ности, а потому, что обязаны), обратил свое внимание исключительно на акустику. Он бросает звук в архитектуру души и, со свойственной ему самовлюбленностью, следит за блужданиями его под сводами чужой психики. Он учитывает звуковое приращение, происходящее от хорошей акустики, и называет этот расчет магией. В этом отношении он будет похож на “prestre Martin”1 средневековой французской пословицы, который сам служит мессу и слушает ее. Поэт не только музыкант, он же и Страдивариус, великий мастер по фабрикации скрипок, озабоченный вычислением пропорций “коробки” психики слушателя. В зависимости от этих пропорций – удар смычка или получает царственную полноту, или звучит убого и неуверенно. Но, друзья мои, ведь музыкальная пьеса существует независимо от того, кто ее исполняет, в каком зале и на какой скрипке! Почему же поэт должен быть столь предусмотрителен и заботлив? Где, наконец, тот поставщик живых скрипок для надобностей поэта – слушателей, чья психика равноценна “раковине” работы Страдивариуса? Не знаем, никогда не знаем, где эти слушатели. Франсуа Виллон писал для парижского сброда середины XV века, а мы находим в его стихах живую прелесть.

Читайте также: Синявский: сочинение

1 “Отец Мартин” (фр.).

У каждого человека есть друзья. Почему бы поэту не обращаться к друзьям, к естественно близким ему людям? Мореплаватель в критическую минуту бросает в воды океана запечатанную бутылку с именем своим и описанием своей судьбы. Спустя долгие годы, скитаясь по дюнам, я нахожу ее в песке, прочитываю письмо, узнаю дату события, последнюю волю погибшего. Я вправе был сделать это. Я не распечатал чужого письма. Письмо, запечатанное в бутылке, адресовано тому, кто найдет ее. Нашел я. Значит, я и есть таинственный адресат.

Мой дар убог, и голос мой не громок,

Но я живу, и на земли мое

Кому-нибудь любезно бытие:

Его найдет далекий мой потомок

В моих стихах; как знать? душа моя

Окажется с душой его в сношеньи,

И как нашел я друга в поколеньи,

Читателя найду в потомстве я.

Читая стихотворение Боратынского, я испытываю то же самое чувство, как если бы в мои руки попала такая бутылка. Океан всей своей огромной стихией пришел ей на помощь,- и помог исполнить ее предназначение, и чувство провиденциального охватывает нашедшего. В бросании мореходом бутылки в волны и в посылке стихотворения Боратынского есть два одинаковых отчетливо выраженных момента. Письмо, равно и стихотворение, ни к кому в частности определенно не адресованы. Тем не менее оба имеют адресата: письмо – того, кто случайно заметил бутылку в песке, стихотворение – “читателя в потомстве”. Хотел бы я знать, кто из тех, кому попадутся на глаза названные строки Боратынского, не вздрогнет радостной и жуткой дрожью, какая бывает, когда неожиданно окликнут по имени.

Я не знаю мудрости, годной для других,

Только мимолетности я влагаю в стих.

В каждой мимолетности вижу я миры,

Полные изменчивой радужной игры.

Не кляните, мудрые. Что вам до меня?

Я ведь только облачко, полное огня,

Я ведь только облачко. Видите, плыву

И зову мечтателей. Вас я не зову!

Какой контраст представляет неприятный, заискивающий тон этих строк с глубоким и скромным достоинством стихов Боратынского. Бальмонт оправдывается, как бы извиняется. Непростительно! Недопустимо для поэта! Единственное, чего нельзя простить. Ведь поэзия есть сознание своей правоты. Горе тому, кто утратил это сознание. Он явно потерял точку опоры. Первая строка убивает всё стихотворение. Поэт сразу определенно заявляет, что мы ему неинтересны:

Я не знаю мудрости, годной для других.

Неожиданно для него, мы платим ему той же монетой: если мы тебе не интересны, и ты нам не интересен. Какое мне дело до какого-то облачка, их много плавает. Настоящие облака, по крайней мере, не издеваются над людьми. Отказ от “собеседника” красной чертой проходит через поэзию, которую я условно называю бальмонтовской. Нельзя третировать собеседника: непонятый и непризнанный, он жестоко мстит. У него мы ищем санкции, подтверждения нашей правоте. Тем более поэт. Заметьте, как любит Бальмонт ошеломлять прямыми и резкими обращениями на “ты”: в манере дурного гипнотизера. “Ты” Бальмонта никогда не находит адресата, проносясь мимо, как стрела, сорвавшаяся со слишком тугой тетивы.

И как нашел я друга в поколеньи,

Читателя найду в потомстве я.

Проницательный взор Боратынского устремляется мимо поколения,- а в поколении есть друзья,- чтобы остановиться на неизвестном, но определенном “читателе”. И каждый, кому попадутся стихи Боратынского, чувствует себя таким “читателем” – избранным, окликнутым по имени. Почему же не живой конкретный собеседник, не “представитель эпохи”, не “друг в поколеньи”? Я отвечаю: обращение к конкретному собеседнику обескрыливает стих, лишает его воздуха, полета. Воздух стиха есть неожиданное. Обращаясь к известному, мы можем сказать только известное. Это – властный, неколебимый психологический закон. Нельзя достаточно сильно подчеркнуть его значение для поэзии.

О. Мандельштам: Творчество в годы гласности. Часть 1 (Литература XX века)

Как явление большой общественно-литературной значимости было воспринято появление в печати «запрещённого Мандельштама». Публикации «Даугавы» (1987. №1; 1988. №2), «Дружбы народов» (1987. №8), «Нового мира» (1987. №10), «Юности» (1987. №9; 1988. №8), «Дня поэзии 1986» (М., 1986), «Московского комсомольца» (1987. 13 марта), «Недели» (1987. 14 – 20 декабря) открыли широкому читателю, может быть, самые трагические страницы поэтического наследия этого художника.

Наши эксперты могут проверить Ваше сочинение по критериям ЕГЭ
ОТПРАВИТЬ НА ПРОВЕРКУ

Эксперты сайта Критика24.ру
Учителя ведущих школ и действующие эксперты Министерства просвещения Российской Федерации.

П. Нерлер включил в «Избранное» О. Мандельштама (Таллин, 1989) около 80 стихотворений, отсутствовавших в самом полном сборнике его поэзии, изданном в Большой серии «Библиотеки поэта» в 1973 году. По преимуществу это произведения «позднего» Мандельштама, написанные в 30-е годы. Особое место среди них занимает стихотворение О. Мандельштама «Мы живём, под собою не чуя страны» (1933) – острый политический памфлет на Сталина и его клику, послуживший причиной ареста и последующей расправы с писателем. В противовес безудержному восхвалению вождя, приобретавшему характер присяги в благонадёжности, О. Мандельштам пишет произведение обличительного характера, камня на камне не оставляющее от того фальшивого, идеализированного образа-мифа, который внедрялся в сознание масс. Поэт срывает со Сталина парадную маску гениального преобразователя, мудрого «отца народов», показывает его истинное политическое и человеческого лицо: всесильного диктатора, душегуба, палача. Сатиристический портрет «кавказского горца» выполнен в традициях лубочной живописи и литературы, по своему характеру наиболее соответствующих грубой, примитивной натуре вождя. Он набросан с помощью немногих выразительных деталей, достаточно узнаваемых для атрибутирования. Сохраняя определённые черты внешнего сходства, автор даёт их, однако, в сниженном, шаржированном, натуралистически отталкивающем виде. Эпитеты и сравнения, используемые для характеристики сталинского облика, призваны вызвать чувство гадливости, отвращения, подчеркнуть, как мало в Сталине человеческого:

«Его толстые пальцы, как черви, жирны,

А слова, как пудовые гири, верны,

Тараканьи смеются усища

И сияют его голенища».

Из всего многообразия окружающего мира для воссоздания впечатления, оставляемого личностью Сталина и проступающего через описание деталей его внешности, избираются черви и тараканы, олицетворяющие мерзость, нечистоту, грязь человеческой жизни. (Сугубо негативную трактовку имеет, например, образ таракана в фольклоре, а извивающиеся черви – пальцы вызывают ассоциации с фольклорным же многоголовым змием, уменьшенным в своих размерах.) Столь же непривлекательна, отталкивающа и духовная сущность героя стихотворения. От него исходит давящая, цепенящая сила ортодоксально-догматической самоуверенности, нетерпимости. «Историческая правота» Сталина иронически приравнивается к «правоте» пудовой гири, механически воспроизводящей раз-навсегда заложенную в неё «информацию»: вес в 16 кг. О. Мандельштам даёт почувствовать всю степень опасности торжествующего невежества, убеждённого в своей непогрешимости и наделённого неограниченной властью. На это намекает и возможность использования слова-гири в целях нападения и убийства. Нетрудно вообразить, что произойдёт, если такое слово обрушится на человека. Что-то анормальное, свидетельствующее о жестокости и цинизме, есть в жутком веселье героя, творящего страшные, кровавые дела. Как заметил Е. Евтушенко, более всего Сталин О. Мандельштама напоминает пахана, каких рождает уголовный мир. Он предстаёт в окружении себе подобных «полулюдей» как их признанный главарь. Обстановка сборища чем-то неуловимо напоминает шумный, разнузданный бандитский притон:

«Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,

Он один лишь бабачит и тычет,

Как подковы, куёт за указом указ –

Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз».

Стилистическая фигура убавления – эллипс, сокращая «ужимая» обороты «дать в лоб», «дать в глаз» до одного слова, передаёт безостановочную динамику репрессивного конвейера. Лексика блатного жаргона низводит сталинские деяния до уровня бандитских счетов и расправ, обнажает низменную, преступную сущность государственной политики вождя. Действительно, политические преступления Сталина так тесно переплелись с уголовщиной, что разграничить их часто бывает невозможно. Нравы уголовной среды, «обманывающей» успешно завершённое «дело», проступают и во фразе:

«Что ни казнь у него, то малина».

Блатное словечко «малина» означает безопасное для воров, бандитов, убийц место «гульбы» в промежутке между преступлениями. О. Мандельштам, таким образом, разрушает миф сталинской скромности и аскетизме как не отвечающий действительности, бросает дополнительный блик на моральный облик «отца народов». В окончательном варианте стихотворения исчезает характеристика вождя как «мужикоборца», в какой-то степени «политизировавшая» образ, лишавшая его чисто уголовного ореола. К тому же недостаточно было показать Сталина только как «мужикоборца», поскольку объектом террора в 30-е годы стал весь народ.

Из-под пера Мандельштама выходит злая, но меткая эпиграмма, навсегда заклеймившая кровавого диктатора, впечатавшая этот образ в память будущих поколений. По своему духу она близка антисталинским частушкам, имевшим хождение в народе, но обладает большей силой обобщающего значения, отточенной изобразительности. «В этом знаменитом стихотворении всего 16 строк. А содержания в этих строках – на огромную поэму. Поэму честнейшую, ясную до слёз, трагическую, наполненную гигантским сарказмом и невероятной взрывчатой болью. Такие стихи пишут, чтобы не разорвалось сердце …» – писал Роберт Рождественский в 1989 году.

«Дикая кошка – армянская речь», «Старый Крым», «Квартира тиха, как бумага», «Неправда» и другие стихотворения начала 30-х годов, восстанавливая недостающие звенья мандельштамовской лирики, помогают лучше понять настроения, владевшие поэтом и подготовившие появление антисталинского памфлета. В статье «Гуманизм и современность» (1923) О. Мандельштам предупреждал: «Если подлинно гуманистическое оправдание не ляжет в основу грядущей социальной архитектуры, она раздавит человека, как Ассирия и Вавилон». Поэт отказывался видеть в человеке не более чем кирпич для возведения светлого здания будущего, тем более не считал нужным отбросить «негодный материал» в соответствии с принципом классовой селекции. Между тем крепнувшая тоталитарная система утвердила как высшую ценность культ социальной казармы, поделила граждан на людей первого и никакого сорта, осуществляла «отстрел» целых социальных групп. Произведения О. Мандельштама, созданные в начале 30-х годов, отражают атмосферу воцарившейся в стране «неправды», страха, появления новых «лишних людей». Беззащитность человека перед лицом тоталитарного государства, его обездоленность счастьем и надеждой, невозможность приспособиться к восторжествовавшим нравам, предчувствие неминуемой беды – ведущий мотив ряда опубликованных в наши дни стихотворений поэта. Как правило, это путевые зарисовки («И по-звериному воет людьё», «Старый Крым»), произведения исповедального характера («Нет, не спрятаться мне от великой муры», «Квартира тиха, как бумага»). В них О. Мандельштам во многом иной, чем в прежних своих стихотворениях: проще, ближе к реалиям повседневной жизни, лиричней. Жизненная оценка, впечатление, сплетаясь с размышлениями о собственной судьбе, обретают силу художественного документа, воспринимаются как обвинение страшному, безжалостному времени.

Крымский пейзаж в стихотворении «Старый Крым» (1933) поражает не роскошью, не экзотикой, а убогостью и нищетой. На всём отпечаток упадка, запущенности, тусклости, сиротства, как будто этот некогда цветущий край ещё не успел оправиться после войны. Такой отпечаток наложил голод 1933 года. Вместо буйства красок доминирует серый цвет – образный эквивалент серой, беспросветной, обескровленной жизни. Эпитеты «холодный», «голодный», «виноватый», «серенький», называясь друг на друга, обрамляют запечатленную писателем картину. Авторская интонация пронизана горечью, печалью:

«Холодная весна. Голодный Старый Крым.

Как был при Врангеле, – такой же виноватый.

Овчарки на дворе, на рубищах заплаты,

Такой же серенький, кусающий дым».

Природа, ещё по-весеннему оголённая, жалкая, не в состоянии скрасить тягостную картину. Она кажется о. Мандельштаму «пришлой», незнакомой, как и фигуры беженцев, ищущих в разорённом Крыму спасения от голода и смерти.

Рамки повествования раздвигаются, сквозь лаконичные строки стихотворения проступает трагедия крестьянства, лишённого сталинизмом земли, свободы, .

Посмотреть все сочинения без рекламы можно в нашем

Чтобы вывести это сочинение введите команду /id53066

Оценка статьи: