Дневник путешествие в творчестве Мацуо Басё: сочинение

«Дневник путешествие в творчестве Мацуо Басё»

Отличие европейского дневника-путешествия от японского “чистого” дневника и дневника-путешествия заключается в том, что европейский путешественник претерпевает определенную внутреннюю эволюцию – это видно, например, и в радищевском “Путешествия из Петербурга в Москву”, и в “Сентиментальном путешествии” Стерна. Японский дневник-путешествие не дает эволюцию героя. Дневник “По тропинкам Севера”, как и другие произведения Басе этого жанра, можно сравнить с “нанизанными строфами” – с рэнга, только здесь “строфы” длиннее и написаны прозой с яркими вкраплениями-звездочками – хокку. Единство этим рэнга придает образ автора – внимательного и тонкого наблюдателя, чуткого и к, казалось бы, незаметным и малопривлекательным явлениям природы и человеческой жизни, и не скрывающего своего восторга при виде общепризнанных красот японской природы.

В 27-й главе Басе описывает свое посещение Гавани Цуруга, где полнолуние считается особенно красивым (а любование луной распространено в японском быту): “Мало-помалу скрылся пик Сиранэ и показался пик Хина. Я перешел мост Асамуцу; у тростника в Тамаз колосились кисти. Миновал заставу Угуису, перешел перевал Юноо и в Хютагадзе, на горе Казруяма, слышал шорох первых диких гусей. В четырнадцатый день в сумерки я остановился в гостинице в гавани Цуруга. В эту ночь луна была особенно ясной. “И завтрашней ночью будет так же?” – спросил я. “Ясно ль, пасмурно ль будет в следующую ночь, здесь на Севере знать заранее трудно”… На пятнадцатый день, как и сказал хозяин, пошел дождь.

* Полная луна!
* Как погода севера
* Переменчива…

Но чаще всего взор поэта привлекают места с неброской красотой, требующей для ее восприятия острой наблюдательности, тонкой культуры любования, умения вскрыть красоту, заложенную во всех проявлениях жизни человека и природы. При этом Басе как бы подготавливает читателя к встрече с прекрасным, отходя сам в сторону – остальное должен домыслить читатель. Проанализируем одну из глав произведения, обращая внимание и на своеобразие композиционного построения: “. Когда исчерпаны были все виды бухт и гор, воды и суши, душа затосковала по Кисакате. Направившись на северо-восток от гавани Саката, я переходил горы, следовал вдоль берега, ступал по песку. Когда солнце уже понемногу клонилось к закату, – ветер с моря стал взметать прибрежный песок, заморосил дождь и скрыл гору Текай.

Я брел в потемках наугад. “И при дожде все по-особому, и, когда прояснится, будет любопытно!” – так подумав, я забрался в крытую камышом хижину рыбака и стал ждать, пока перестанет дождь. Наутро, когда небо совсем прояснилось и радостно засверкало солнце, я поплыл в лодке к Кисакате”. Далее следует описание бухты Кисакатн. Но обращает на себя внимание, что ожидание любопытного пейзажного мотива на солнце не завершено, этот фрагмент создает впечатление незаконченности: автор только констатирует, что небо прояснилось и радостно засверкало солнце. А что же чувствует сам автор? Пусть читатель “дочувствует” этот вид при солнце самостоятельно. Так незаметно Басё вовлекает читателя в путешествие по тропинкам японского Севера.

Во второй части главы Басе как бы забывает о конечной цели поездки, намеченной в начале главы – Кисакате. Он продолжает: “Прежде всего, я подвел лодку к острову Ноина – Ноинсима – и посетил место его трехлетнего уединения. Сошел с лодки на другом берегу. Здесь, как память о Сайге, стоит старая вишня, воспетая в стихе: “Над цветами”. На берегу есть курган, – говорят, могила императрицы Дзинго. Храм зовется Камандзюдоси.

Я не слыхал, чтобы она здесь бывала. Как же так?” Скрытая, не высказанная прямо радость от вида горы Текай при ярком солнце сменилась элегическим настроением, вызванным встречей с местами, связанными с Сайге и с памятью о императрице Дзинго. В заключительной части главы происходит встреча с Кисакатой: “Усевшись в келье в этом храме, я поднял штору и одним взглядом вобрал весь вид: на юге гора Текай упирается в небо, а отражение ее падает в море. На западе дорогу преграждает застава Муямуя. На востоке возведена насыпь, и виднеется далеко дорога на Акиту. С севера раскинулось море, и место, куда заходят волны, зовется Сиогоси. Мацусима словно смеется, Кисаката словно досадует. К унынию прибавляется печаль.

* О Сиогоси!
* Здесь цапли мочат ноги,
* Прохладно море.

По европейской традиции, поэт должен был бы радоваться, что наконец-то состоялась встреча с целью поездки, но Басе печален. Вид бухты в дождь напоминает поэту историю китайской красавицы Сиши, наложницы императора, который из-за любви к ней забросил все государственные дела. Сиши это так тревожило, что она постоянно хмурилась. Так радостное ожидание встречи с Кисакатой перерастает в печаль. Как это по-японски! О6ратим внимание и на удивительный пейзаж, перерастающий в эпический образ Японии, вмещенный даже не в одно предложение, а в его часть: “на юге гора Текай упирается в небо, а отражение ее падает в море. На западе дорогу преграждает застава Муямуя. На востоке возведена насыпь, и виднеется далеко дорога на Акиту. С севера раскинулось море, и место, куда заходят волны, зовется Сиогоси”. Это как у Сайге: ни одного лишнего слова. Но глава еще не завершена. Вслед за двумя своими хокку Басе помещает хокку Соры, долгое время разделявшего с Басе путевые тяготи.

* Праздник
* О, Кисаката!
* Что едят сегодня?
* Священный праздник…
* (Сора)
* Затем следует хокку Тзйдзики:
* Шалаш рыбачий.
* Лежат дверные доски.
* Прохладный вечер…

Заканчивается глава строчкой Басе и еще одним хокку Соры. Включая стихотворения Соры и Тэйдзики, Басе превращает главу из монолога в дружескую беседу трех поэтов, предоставляя право Соре и Тэйдзики на свои точки зрения, на дополнительные оттенки поэтического восприятии природы. Таким образом, печаль автора от встречи с Кисакатой сменяется праздничным настроением, вызываемым стихотворением Соры, завершается картиной рыбачьего шалаша и в финале главы автор (вместе с читателем) как бы взмывает вверх над пеной волн к соколиному гнезду. Какие тонкие и разнообразные перепады настроений, внедренные всего в одну главу!

Любопытно начинается следующая глава: “Жаль было расставаться с Сакатой, и день шел за днем. Но вот загрустил я по небосводу Хокурикудо”. Читателя ждут следующие переливы настроений… Странствия Басе являютея одновременно и путешествием в прошлое Японии, постепенно напоминающим о себе то развалинами, то какими-нибудь легендами, то памятными местами.

Уже во второй главе Басе пишет: “Сходил поклониться в Муроно Ясиму. Мой спутник Сора рассказал: “Здешнее божество именуется Коно Ханасукуяхимз. Это та же самая богиня, что и в храме на горе Фудзи. Она вошла в глухо обмазанное жилище, зажгла огонь, закляла, и так родился бог Хоходоминомикого. С той поры это место называют Муроно Ясима – Когли Муро. Оттого же иногда зовут Кэмури – Дым. Такое предание ходит по свету”. В 6-й главе Басе посещает развалины горной кельи настоятеля одной из сект Буте. В 13-й главе он пишет о стеле в деревне Итикава у замка Тага: “… Если соскоблить мох, еле заметно проступают знаки. На ней обозначено число до границ уезда в четырех направлениях”.

Басе цитирует надпись “Сей замок воздвигнут в первый год Дзинки главноначальствующим и военачальником тиндзюфу Оно Асон Адзуморо и перестроен в шестой год Тзмпэй Ходзи советником и наместником областей Токайдо и Тосандзи, военачальником тиндзюфу Эми Асон Асакари. Первый день двенадцатого месяца” и комментирует следующим образом: “Это приходится на годы царствования императора Сему. Хотя доныне из уст в уста ходит множество преданий о воспетых в древности местах, но горы рушатся, реки мелеют, дороги прокладываются заново, камни оседают и прячутся в землю, деревья дряхлеют и уступают место свежей поросли, время идет, век сменяется, и сам след их недостоверен! Но здесь перед нами, нет сомнения, памятник тысячелетний, и мы своими глазами познаем сердца древних.

Вот заслуга моих хождений, радость до конца моих дней! – от этой мысли я забыл трудности пути и только лил слезы”. Люди, встреченные поэтом на “тропинках Севера”, – это и хозяева гостиниц, и монахи, и куртизанки, и рыбаки, и крестьяне, дровосеки, охотники, паломники. С кем не встречался Басе в пути – так это знать и чиновничество.

Особо отмечает Басе встречи с любителями поэзии и вообще людьми искусства. Спутником в странствиях некоторое время был Сора: “Фамилия Сора – Кавааи, зовется он Согоро. Он живет под сенью банана возле моего дома и помогает мне в заботах о воде и топливе. И на этот раз он был рад повидать вместе со мной Мацусиму и Кисакагу и облегчить мне тяготы пути. На заре в день выхода в путь он сбрил себе волосы, облачился в черную монашескую одежду и знаки своего имени “Сого” – “весь” и “пять” – изменил на другие – “вера” и “просветление”.

Мацуо Басе (1644-1694)

Поэт родился в Уэно, провинция Ига, в семье самурая Мацуо Едзаэмона. Он был третьим ребенком. Отец и старший брат будущего поэта преподавали каллиграфию. Уже дома он получил хорошее образование. В юности увлекался китайскими поэтами, особенно Ду Фу. С 1664 г. в Киото изучал поэзию. Состоял на государственной службе с 1672 г. в Эдо (ныне Токио), затем стал преподавателем поэзии. Получил известность как поэт комического рэнга (ранняя разновидность хокку). Басе считается создателем жанра и эстетики хокку.

В 1680-е годы Басе, руководствуясь философией буддийской школы Дзэн, в основу своего творчества положил принцип «озарения». Поэтическое наследие Басе представлено семью антологиями, созданными им и его учениками: «Зимние дни» (1684), «Весенние дни» (1686), «Заглохшее поле» (1689), «Тыква-горлянка» (1690), «Соломенный плащ обезьяны» (книга 1-я, 1691, книга 2-я, 1698), «Мешок угля» (1694). Наследие Басе составляют также лирические дневники, написанные прозой в сочетании со стихами.

Несмотря на то что всю жизнь он страдал от нищеты, Басе как истинный филисоф-буддист почти не уделял внимания этому обстоятельству.

Я банан посадил

И теперь противны мне стали

В Эдо (ныне Токио) Басе обитал в простой хижине, подаренной ему одним из учеников. Возле дома он своими руками посадил банановое дерево. Считается, что именно оно дало псевдоним поэту. Басе переводится как «банан, банановое дерево», «банановая пальма».

Как стонет от ветра банан,

Как падают капли в кадку,

Я слышу всю ночь напролет.

Зимой 1682 г. Эдо, столица сегунов, в очередной раз пострадала от крупного пожара. К несчастью, он погубил «обитель бананового листа» – хижину поэта. Сам Басе тоже чуть не погиб в огне. Поэт сильно переживал потерю. После недолгого пребывания в провинции Каи он вернулся в Эдо, где с помощью учеников построил в сентябре 1683 г. новую хижину, возле которой снова посадил банановое дерево. Но это действие было лишь символическим возвратом к прошлому. До конца своей жизни Басе остается странствующим поэтом.

В августе 1684 г . в сорокалетнем возрасте, в сопровождении ученика Басе отправляется в свое первое путешествие. В те времена путешествовать по Японии было очень трудно. Многочисленные заставы и бесконечные проверки причиняли путникам немало хлопот. Внешне поэт был похож на скромного буддийского паломника: лысоватый, небольшого роста, в простом плаще, с соломенным зонтом и холщовой сумкой.

После многодневного путешествия по- главному тракту То-кайдо Басе и его спутник прибыли в провинцию Исэ, где поклонились легендарному храмовому комплексу, посвященному богине Солнца Аматэрасу Омиками.

В сентябре они оказались на родине Басе, в Уэдо. Там поэт повидал брата и узнал о смерти родителей. Ученик отказался от дальнейших странствий и вернулся домой, а Басе после путешествий по провинциям Ямато, Мини и Овари, опять прибыл в Уэ-ДО.

Путешествия Басе служили и распространению его стиля, ибо везде поэты и аристократы приглашали его к себе в гости. Хрупкое здоровье Басе заставляло волноваться его поклонников и учеников, и они всякий раз облегченно вздыхали, когда он возвращался домой.

До конца своей жизни Басе вновь и вновь отправлялся в путь, черпая силы в красоте природы. Его поклонники ходили за ним толпами, повсюду его встречали сонмы почитателей, среди которых были и крестьяне, и самураи.

В конце жизни Басе, вновь посетил родной край, а затем пришел в Осаку. Это путешествие оказалось для него последним. Великий японский поэт скончался в возрасте пятидесяти одного года.

Предвидя это, одно из повествований о своем путешествии по Японии Басе озаглавил «Нодзасари кико» («Смерть в пути»).

Прыгнула в воду лягушка.

Всплеск в тишине.

Ворон сидит одиноко.

Из сердцевины пиона

Медленно выползает пчела.

О, с какой неохотой!

Где гнездо твое старое?

Всюду сливы в цвету.

Предыдущий реферат из данного раздела: Мастерская или храм?

Следующее сочинение из данной рубрики: Дороги войны

Биография Мацуо Басё

Считается, что Басё был стройным человеком небольшого роста, с тонкими изящными чертами лица, густыми бровями и выступающим носом. Как это принято у буддистов, он брил голову. Здоровье у него было слабое, всю жизнь он страдал расстройством желудка. По письмам поэта можно предположить, что он был человеком спокойным, умеренным, необычайно заботливым, щедрым и верным по отношению к родным и друзьям. Несмотря на то, что всю жизнь он страдал от нищеты, Басё, как истинный филисоф-буддист, почти не уделял внимания этому обстоятельству.

Портрет Басё работы Ёсы Бусона

В Эдо Басё обитал в простой хижине, подаренной ему одним из учеников. Возле дома он своими руками посадил банановое дерево. Считается, что именно оно дало псевдоним поэту (Басё, переводится как «банан, банановое дерево»). Банановая пальма неоднократно упоминается в стихах Басё:

* * *
Я банан посадил –
И теперь противны мне стали
Ростки бурьяна.

***
Как стонет от ветра банан,
Как падают капли в кадку,
Я слышу всю ночь напролёт.
Перевод Веры Марковой

Зимой 1682 года сёгунская столица Эдо в очередной раз стала жертвой крупного пожара. К несчастью, этот пожар погубил «Обитель бананового листа» — жилище поэта, и сам Басё чуть не погиб в огне. Поэт сильно переживал утрату дома. После короткого пребывания в провинции Каи он вернулся в Эдо, где с помощью учеников построил в сентябре 1683 года новую хижину и снова посадил банановое дерево. Но это действие было лишь символическим возвратом к прошлому. Отныне и до конца своей жизни Басё – странствующий поэт.

В августе 1684 года, в сопровождении своего ученика Тири, в сорокалетнем возрасте Басё отправляется в своё первое путешествие. В те времена путешествовать по Японии было очень трудно. Многочисленные заставы и бесконечные проверки паспортов, причиняли путникам немало хлопот. Однако, надо думать, Басё был достаточно умён и уж точно достаточно известен, чтобы пройти эти преграды.

Интересно посмотреть, что представляло собой его дорожное одеяние: большая плетёная шляпа (которые обычно носили священники) и светло-коричневый хлопчатобумажный плащ, на шее висела сума, а в руке посох и чётки со ста восемью бусинами. В сумке лежали две-три китайские и японские антологии, флейта и крохотный деревянный гонг. Одним словом, он был похож на буддийского паломника.

Предполагаемое место рождения Басё в провинции Ига

После многодневного путешествия по главному тракту Токайдо, Басё и его спутник прибыли в провинцию Исэ, где поклонились легендарному храмовому комплексу Исэ дайдзингу, посвященному синтоиской богине Солнца Аматэрасу Омиками. В сентябре они оказались на родине Басё, в Уэдо, где поэт повидал брата и узнал о смерти родителей. Затем Тири вернулся домой, а Басё после странствий по провинциям Ямато, Мини и Овари, опять прибывает в Уэдо, где встречает новый год, и снова путешествует по провинциям Ямато, Ямасиро, Оми, Овари и Каи и в апреле возвращается в свою обитель. Путешествие Басё служило и распространению его стиля, ибо везде поэты и аристократы приглашали его к себе в гости. Хрупкое здоровье Басё заставило поволноваться его поклонников и учеников, и они облегчённо вздохнули, когда он вернулся домой.

До конца своей жизни Басё путешествовал, черпая силы в красотах природы. Его поклонники ходили за ним толпами, повсюду его встречали ряды почитателей – крестьян и самураев. Его путешествия и его гений дали новый расцвет ещё одному прозаическому жанру, столь популярному в Японии – жанру путевых дневников, зародившемуся ещё в X веке.

Лучшим дневником Басё считается «Окуно хосомити» («По тропинкам севера»). В нём описывается самое продолжительное путешествие Басё вместе с его учеником Сора, начавшееся в марте 1689 г. и продолжавшееся сто шестьдесят дней. В 1691 году он снова отправился в Киото, тремя годами позже опять посетил родной край, а затем пришёл в Осаку. Это путешествие оказалось для него последним. Басё скончался в возрасте пятидесяти одного года.

Лирика – это единственный вид искусства, который человек может целиком и полностью «присвоить» себе, превратив лирическое произведение или отдельные строки в часть своего сознания. Произведения других искусств живут в душах как впечатления, как память об увиденном, услышанном, а вот лирические стихи сами врастают в души, откликаются в нас в определенные моменты жизни. К этой мысли приходили многие мудрецы.

Краткость, как известно, сестра таланта. Может быть, поэтому народ всегда охотно и сам создавал, и живо откликался на лаконичные поэтические формы, которые легко запоминаются. Вспомним рубай Хайяма – четыре строчки. Почитаем древние латышские дайны, их тысячи, тоже кратких четырех-пяти-шестистиший

Ах, зелененькая щучка
Всю осоку всполошила!
Ах, красавица-девица
Всех парней растормошила.

В мировой поэзии и Востока и Запада мы найдем немало примеров кратких форм лирики. Русские частушки – это тоже особый вид лирики. В русских пословицах и поговорках просматриваются порой двустишия.

Но когда речь заходит о краткости как особой поэтике, мы сразу вспоминаем Японию и слова «танка» и «хокку». Это формы, которые несут глубоко национальный отпечаток Страны восходящего солнца. Пятистишие – танка, трехстишие – хокку. Японская поэзия культивирует эти формы уже много веков и создала удивительные шедевры.

Сразу скажем, что если бы не кропотливейшая и талантливейшая работа некоторых переводчиков, и, в первую очередь, Веры Марковой, мы бы вряд ли могли насладиться тончайшей поэзией Басе, Оницура, Тиё, Вусона, Исса, Такубоку. Именно благодаря конгениальности некоторых переводов книги японской лирики в России расходились еще недавно миллионными тиражами.

Прочитаем несколько стихотворений Басе, безусловно, великого поэта, достигшего в хокку наибольшей поэтической выразительности, в переводе В. Марковой.

И осенью хочется жить
Этой бабочке пьет торопливо
С хризантемы росу.

Можно и не знать, что хокку построена на определенном чередовании количества слогов; пять слогов в первом стихе, семь во втором и пять в третьем – всего семнадцать слогов. Можно не знать, что звуковая и ритмическая организация трехстишия – это особая забота японских поэтов. Но нельзя не видеть, не чувствовать, не понимать того, как много сказано в этих трех строчках. Сказано прежде всего о жизни человека «И осенью хочется жить. » И в конце жизни хочется жить. Роса на хризантеме – это не только очень красиво в изобразительном смысле, но и многозначно поэтически. Роса ведь очень чистая, очень прозрачная – это не вода в мутном потоке быстрой реки жизни. Именно в старости человек начинает понимать и ценить истинные, чистые, как роса, радости жизни. Но уже осень.

История жизни Мацуо Басё

В этом стихотворении можно уловить тот вечный мотив, который есть и у русского поэта, жившего через почти триста лет после Басе, у Николая Рубцова

Замерзают мои георгины.
И последние ночи близки.
И на комья желтеющей глины
За ограду летят лепестки.

Это из «Посвящения другу». И у Басе, и у Рубцова – вечный мотив жизни на земле и ухода. У Рубцова понятно, что речь идет об ограде палисадника и о глине в нем же, но направленность душевная – «последние ночи близки» – вызывает ассоциации с другой оградой, с кладбищенской, и с другими комьями глины.

Вот я прочитал трехстишие Басе и ушел аж до Рубцова. Думаю, что японского читателя эти строки уведут к своим ассоциациям – каким-то японским полотнам живописи – многие хокку имеют прямую связь с живописью – уведут к японской философии, хризантема имеет в национальной символике свой смысл – и читатель тоже на это откликнется. Роса к тому же – метафора бренности жизни.

Вообще здесь задача поэта – поэтической картиной, набросанной двумя-тремя штрихами, заразить читателя лирическим волнением, разбудить его воображение, – и для этого средств у хокку достаточно, если, конечно, хокку пишет настоящий поэт.

Вот еще трехстишие Басе:

Едва-едва я добрел,
Измученный до ночлега.
И вдруг – глициний цветы!

В традиции хокку изображать жизнь человека в слиянии с природой. Поэты понуждают человека искать потаенную красоту в простом, незаметном, повседневном. Согласно буддийскому учению, истина постигается внезапно, и это постижение может быть связано с любым явлением бытия. В этом трехстишии – это «глициний цветы».

Конечно, мы лишены возможности воспринимать стихи Басе в полной мере, о которой Поль Валери сказал, что «поэзия – это симбиоз звука и смысла». Смысл перевести легче и вообще возможно, но вот как перевести звук И все-таки, нам кажется, при всем том, Басе в переводах Веры Марковой очень близок к своей первоначальной, японской, особенности.

Не всегда надо искать в хокку какой-то особый глубокий смысл, зачастую – это просто конкретное изображение реального мира. Но изображение изображению рознь. Басе это делает очень зримо и чувственно:

Утка прижалась к земле.
Платьем из крыльев прикрыла
Голые ноги свои.

Или в другом случае Басе стремится передать через хокку пространство – и только. И вот он его передает:

Бушует морской простор!
Далеко до острова Садо,
Стелется Млечный Путь.

Если бы не было Млечного Пути, не было бы и стихотворения. Но на то он и Васе, чтобы через его строки нам открылось огромное пространство над Японским морем. Это, видимо, холодная ветреная осенняя ясная ночь – звезд бесчисленное множество, они блестят над морскими белыми бурунами – а вдали черный силуэт острова Садо.

В настоящей поэзии, сколько ни докапывайся до последней тайны, до последнего объяснения этой тайны все равно не докопаешься. И мы, и наши дети, и наши внуки повторяем и будем повторять «Мороз и солнце; день чудесный. » – все понимают и будут понимать, что это вот поэзия, самая чудесная и истинная, а почему она поэзия и что в ней такого – об этом даже не хочется особенно и задумываться. Так и у Басе – японцы чтят его, знают наизусть, не всегда отдавая себе отчет, почему его многие стихи сразу и навсегда входят в душу.

Но ведь входят! В настоящей поэзии маленькая зарисовка, какой-нибудь пейзаж, бытовой фрагмент могут стать поэтическими шедеврами – и народ их так и будет осознавать. Правда, порой трудно, даже невозможно передать на другом языке, в чем заключается чудо того или иного стихотворения на языке родном. Поэзия есть поэзия. Она тайна и чудо – и так ее и воспринимают любители поэзии. Поэтому кажущееся нам простым и незамысловатым трехстишие Басе знает наизусть каждый культурный японец. Мы этого можем и не уловить не только из-за перевода, но и потому, что мы живем в другой традиции поэтической, а также по многим другим причинам.

О сколько их на полях!
Но каждый цветет по-своему –
В этом высший подвиг цветка!

Прав Басе, у нас другие цветы, нам свое надо культивировать. Васе родился в замковом городе Уэно провинции Ига в семье небогатого самурая. Васе – это литературный псевдоним, подлинное имя Мацуо Мунэфуса. Провинция Ига была расположена в центре острова Хонсю, в самой колыбели старой японской культуры. Родные поэта были очень образованными людьми, знали – это предполагалось в первую очередь – китайских классиков.

Басе с детства писал стихи. В юности принял постриг, но не стал настоящим монахом. Он поселился в хижине близ города Эдо. В его стихах есть описание этой хижины с банановыми деревьями и маленьким прудом во дворе. У него была возлюбленная. Ее памяти он посвятил стихи:

О, не думай, что ты из тех,
Кто следа, не оставил в мире!
Поминовения день.

Басе много странствовал по Японии, общался с крестьянами, с рыбаками, со сборщиками чая. После 1682 года, когда сгорела его хижина, вся его жизнь стала странствованием. Следуя древней литературной традиции Китая и Японии, Васе посещает места, прославленные в стихах старинных поэтов. В дороге он и умер, перед кончиной написав хокку «Предсмертная песня»

В пути я занемог,
И все бежит, кружит мой сон
По выжженным лугам.

Могила Басё в Оцу(префектура Сига) в Японии

Поэзия была для Басе не игрой, не забавой, не заработком, а призванием и судьбой. Он говорил, что поэзия возвышает и облагораживает человека. К концу жизни у него было множество учеников по всей Японии.

Реферат: Мацуо Басё

Мацуо Басё ( (псевдоним); другой псевдоним — Мунэфуса; настоящее имя — Дзинситиро) — великий японский поэт, теоретик стиха. Родился в 1644 году в Уэно, провинция Ига. Умер 12 октября 1694 в Осаке.

Родился в семье самурая. С 1664 в Киото изучал поэзию. Был на государственной службе с 1672 в Эдо (ныне Токио), затем учителем поэзии. Получил известность как поэт комического рэнга. Басё — создатель жанра и эстетики хокку.

В 1680-е годы Басё, руководствуясь философией буддийской школы Дзэн, в основу своего творчества положил принцип «озарения». Поэтическое наследие Басё представлено 7 антологиями, созданными им и его учениками: «Зимние дни» (1684), «Весенние дни» (1686), «Заглохшее поле» (1689), «Тыква-горлянка» (1690), «Соломенный плащ обезьяны» (книга 1-я, 1691, книга 2-я, 1698), «Мешок угля» (1694), лирическими дневниками, написанными прозой в сочетании со стихами (наиболее известный из них — «По тропинкам Севера»), а также предисловиями к книгам и стихам, письмами, содержащими мысли об искусстве и взгляды на процесс поэтического творчества. Поэзия и эстетика Басё оказали влияние на развитие японской литературы средних веков и нового времени.

Считается, что Басё был стройным человеком небольшого роста, с тонкими изящными чертами лица, густыми бровями и выступающим носом. Как это принято у буддистов, он брил голову. Здоровье у него было слабое и он всю жизнь страдал расстройством желудка. По его письмам можно предположить, что он был человеком спокойным, умеренным, необычайно заботливым, щедрым и верным по отношению к родным и друзьям. Хотя всю жизнь он страдал от нищеты, он почти не уделял внимания этому, будучи истинным философом и буддистом.

Проживая в Эдо, Басё обитал в простой хижине, подле которой росло банановое дерево. Считается, что именно благодаря ему Басё всял себе этот псевдоним (означает «банан, банановое дерево»).

Зимой 1682 года сёгунская столица Эдо в очередной раз стала жертвой крупного пожара. К несчастью, этот пожар погубил «Обитель бананового листа» — жилище поэта, и сам Басё чуть не погиб. После короткого пребывания в провинции Каи, он возвращается в Эдо, где с помощью учеников строит в сентябре 1683 года новую хижину и сажает банановое дерево. Но это лишь символ. Отныне и до конца своей жизни Басё – странствующий поэт.

В августе 1684 года, в сопровождении своего ученика Тири, в сорокалетнем возрасте Басё отправляется в своё первое путешествие. В те времена путешествовать по Японии было очень трудно. Многочисленные заставы и бесконечные проверки паспортов, причиняли путникам немало хлопот. Однако, надо думать, Басё был достаточно умён и точно уж достаточно известен, чтобы пройти это преграды. Интересно посмотреть, что представляло собой его дорожное одеяние: большая плетёная шляпа (которые обычно носили священники) и светло-коричневый хлопчатобумажный плащ, на шее висела сума, а в руке посох и четки со ста восемью бусинами. В сумке лежали две-три китайские и японские антологии, флейта и крохотный деревянный гонг. Одним словом, он был похож на буддийского паломника.

После многодневного путешествия по главному тракту Токайдо, Басё и его спутник прибыли в провинцию Исэ, где поклонились легендарному храмовому комплексу Исэ дайдзингу, посвященному синтоиской богине Солнца Аматэрасу Омиками. В сентябре они оказались на родине Басё, в Уэдо, где поэт повидал брата и узнал о смерти родителей. Затем Тири вернулся домой, а Басё после странствий по провинциям Ямато, Мини и Овари, опять прибывает в Уэдо, где встречает новый год, и снова путешествует по провинциям Ямато, Ямасиро, Оми, Овари и Каи и в апреле возвращается в свою обитель. Путешествие Басё служило и распространению его стиля, ибо везде поэты и аристократы приглашали его к себе в гости. Х рупкое здоровье Басё заставило поволноваться его поклонников и учеников, и они облегчённо вздохнули, когда он вернулся домой.

До конца своей жизни Басё путешествовал, черпая силы в красотах природы. Его поклонники ходили за ним толпами, повсюду его встречали ряды почитателей – крестьян и самураев. Его путешествия и его гений дали новый расцвет ещё одному прозаическому жанру, столь популярному в Японии – жанру путевых дневников, зародившемуся ещё в X веке. Лучшим дневником Басё считается «Окуно хосомити» («По тропинкам севера»). В нём описывается самое продолжительное путешествие Басё вместе с его учеником Сора, начавшееся в марте 1689 г. и продолжавшееся сто шестьдесят дней. В 1691 году он снова отправился в Киото, тремя годами позже опять посетил родной край, а затем пришел в Осаку. Это путешествие оказалось для него последним. Басё скончался в возрасте пятидесяти одного года.

Мацуо Басе

Мацусима
Мацусима
«Мацусима, ах, мацусима,

Мацусима, Мацусима!», пишет Мацуо Басе о заливе Мацусима. Красота залива явно лишила его дара речи. Басе много путешествовал. Один из путевых дневников «По тропинкам Севера» описывает его путешествие через Тохоку в 1689 году, и считается самой блистательной работой поэта.

В поэзии к началу XVII в. господствовал жанр хайку (хокку),семнадца-тисложных трехстиший с размером 5-7-5 слогов. Богатейшая поэтическая традиция и культура Японии создали условия, при которых на таком тесном стихотворном пространстве, какое предоставляет хайку (от 5 до 7 слов в одном стихотворении), стало возможным создавать поэтические шедевры с несколькими смысловыми рядами, намеками, ассоциациями, даже пародиями, с идейной нагрузкой, объяснение которой в прозаическом тексте занимает иногда несколько страниц и вызывает разнотолки и споры многих поколений знатоков.
Интерпретациям одного только трехстишия Басе «Старый пруд» посвящены многие десятки статей, очерков, разделов в книгах. Приведенная К- П. Кирквудом интерпретация Нитобэ Инадзо — одна из них, и при этом далеко не самая
убедительная.

В описанное в книге время существовало три школы хайку: Тэймон (основатель Мацунага Тэйтоку, 1571 -1653)
Мацунага Тэйтоку (1571—1653),

и Сефу (во главе с Мацуо Басе, 1644-1694).
В наше время представление о поэзии хайку в первую очередь ассоциируется с именем Басе,который оставил богатое поэтическое наследие, разработал поэтику и эстетику жанра. Для усиления экспрессии он ввел цезуру после второго стиха, выдвинул три основных эстетических принципа поэтической миниатюры: изящная простота (саби) Ваби и саби и японская поэзия,
ассоциативное сознание гармонии прекрасного (сиори) (Понятие сиори заключает два аспекта. Сиори (букв. «гибкость») вносит в стихотворение чувство печали и сострадания к изображаемому и в тоже время определяет характер выразительных средств, их направленность на создание необходимого ассоциативного подтекста…
…Кёрай объяснял сиори следующим образом: «Сиори — это то, что говорит о сострадании и жалости, но не прибегает при этом к помощи сюжета, слов, приёмов. Сиори и стихотворение, наполненное состраданием и жалостью, не одно и то же. Сиори коренится внутри стихотворения и проявляется в нём. Это то, о чём трудно сказать словами и написать кистью. Сиори заключено в недосказанности (ёдзё) стихотворения». Кёрай подчёркивает, что чувство, которое несёт в себе сиори, не может быть передано обычными средствами — оно составляет ассоциативный подтекст стихотворения… Бреславец Т.И. Поэзия Мацуо Басе. М. Наука. 1981г. 152 с)

И глубина проникновения (хосоми) .

Бреславец Т.И. пишет: «Хосоми определяет стремление поэта постичь внутреннюю жизнь каждого, даже самого незначительного явления, проникнуть в его сущность, выявить его истинную красоту и может быть соотнесено с дзэнским представлением о духовном слиянии человека с явлениями и вещами мира. Следуя хосоми (букв. «тонкость», «хрупкость»), поэт в процессе творчества достигает состояния духовного единства с объектом поэтического выражения и в результате постигает его душу. Басё говорил: «Если помыслы поэта постоянно обращены к внутренней сущности вещей, его стихотворение воспринимает душу (кокоро) этих вещей».
病雁の 夜さむに落て 旅ね哉
Яму кари-но
Ёсаму-ни отитэ
Табинэ Больной гусь
Падает в холод ночи.
Ночлег в пути 1690 г.
Поэт слышит крик слабой, больной птицы, которая падает где-то недалеко от места его ночлега. Он проникается ее одиночеством и печалью, живет единым с ней чувством и сам себя ощущает подобным больному гусю.
Хосоми является противоположностью принципа футоми (букв, «сочность», «плотность»). До Басё появлялись хайку, написанные на основе футоми, в частности, стихи школы «Данрин». У Басё тоже есть произведения, которые могут быть охарактеризованы этим понятием:
荒海や 佐渡によこたふ 天河
Арэуми я
Садо-яи ёкотау
Ама-но гава Бурное море!
До острова Садо тянется
Небесная река 1689 г.
(Млечный Путь — 天の河, amanogawa; прим. Shimizu)
Хайку выражает огромность мира, вселенскую беспредельность. Если, основываясь на футоми, поэт изображает величие природы в ее мощных проявлениях, то хосоми противоположного свойства — оно призывает поэта к углубленному созерцанию природы, осознанию ее красоты в скромных явлениях. Раскрытию этого положения может служить следующее хайку Басё:
よくみれば 薺はなさく 垣ねかな
Ёку мирэба
Надзуна хана саку
Какинэ кана Вгляделся пристально —
Цветы пастушьей сумки цветут
У ограды 1686 г.
В стихотворении описано неприметное растение, но для поэта оно заключает в себе всю красоту мира. В этом отношении хосоми смыкается с традиционным представлением японцев о прекрасном как о хрупком, малом и слабом.
Увлечение мировоззрением дзэн-буддизма и традиционной эстетикой привело поэта к совершенствованию в хайку принципа недосказанности: автор минимальными языковыми средствами выделяет характерную черту, давая направленный импульс воображению читателя, предоставляя ему возможность наслаждаться и музыкой
стиха, и неожиданным сочетанием образов, и самостоятельностью мгновенного проникновения в суть предмета (сатори).»

В мировой поэзии Мацуо Басе обычно не сравнивают ни с одним из поэтов. Дело здесь заключается и в своеобразии жанра, и в роли поэзии в культуре и быту японцев, и в специфике творчества самого Басе. Аналогии с европейскими
поэтами-символистами касаются обычно одной черты его творчества — умения обобщить образ, сопоставляя несопоставимое. Факт у Басе превращается в символ, но в символике поэт демонстрирует высочайший реализм. В своем
поэтическом воображении он умел как бы войти в предмет, стать им, а потом выразить это в стихе с гениальным лаконизмом. «Поэт, — говорил он, — должен стать сосной, в которую входит человеческое сердце». Приведя это
высказывание, португальский литературовед Армандо М. Жанейра заключает:
«Этот процесс если не противоположен, то отличается от того, который описан западными поэтами. Поэзия для Басе приходит от духовного озарения»
При анализе образа «сиратама» («белая яшма») А. Е. Глускина отметила трансформацию его содержания от значений чистого, дорогого и прекрасного к значениям хрупкого и непрочного [25, с, 76]. Подобное понимание красоты было развито в представлении о «печальном очаровании вещей», поэтому не случайно Ота Мидзухо говорит, что хосоми Басё восходит к той особой тонкости чувств, которая звучит в стихах Ки-но Цураюки. В этот же период, как отметил К. Рехо, идеал японской красоты в ее существенных чертах был выражен в памятнике IX в.— «Повести о Такэтори» («Такэтори моногатари»), в которой говорилось, что старик Такэтори нашел в коленце бамбука крошечную девочку, обворожившую знатных юношей,— «эстетизм японцев основан на том, что внешним знакам ложной значительности противопоставляется значительность слабого и малого».
Японские исследователи показывают также соотнесенность хосоми с идеями Сюндзэй, который при характеристике танка пользовался термином «тонкость души» (кокоро хососи) и особенно подчеркивал, что тонкость образа танка должна соединяться с его глубиной, с «глубиной души» (кокоро фукаси). Эти идеи были близки Басё, который учился у обоих предшественников поэтическому мастерству. В стихах поэта звучит та же искренность, проникновенность. Можно спросмотреть, что и сам термин «хосоми» имеет своим источником японскую эстетическую традицию.»
Правомерно, как полагают японские филологи, и сопоставление хосоми Басё с теорией о трех типах вака, которую выдвигал император Готоба (1180 — 1239). Он учил, что о весне и лете нужно писать широко, свободно; танка о зиме и осени должны передавать атмосферу увядания, быть хрупкими; о любви нужно писать изящные, легкие танка. Положение о зимних и осенних танка действительно созвучно хосоми Басё, однако хосоми не ограничивается тематически или каким-либо определенным настроением (печаль, одиночество), поскольку оно является эстетической установкой поэта, отражающей одну из сторон его метода художественного осмысления действительности, и подобно саби, может проявляться как в печальном стихотворении, так и в веселом.
К вопросу о хосоми, в поэзии хайку обращались ученики поэта; в частности, Кёрай в своих записках объяснял: «Хосоми нет в слабом стихотворении… Хосоми заключено в содержании стихотворения (куи). Для наглядности приведу пример:
Торидомо мо
Нэиритэ иру ка
Ёго-но уми А птицы
Тоже спят?
Озеро Ёго.
Роцу
Это хайку Басё охарактеризовал как стихотворение, содержащее хосоми». Кёрай подчеркивает, что хосоми, указывая на чувство тонкое, хрупкое, предполагает и его эмоциональную силу.
Роцу говорит о птицах, которым так же холодно спать на озере, как и заночевавшему в пути поэту. Роцу передает в стихотворении чувство сопереживания, духовного слияния поэта с птицами. По своему содержанию хайку может быть соотнесено со следующим стихотворением Басё, которое тоже описывает ночлег странника:

Кусамакура
Ину мо сигуруру ка
Ёру-но коэ
Подушка из трав
Собака тоже мокнет под дождем?
Голос ночи 1683 г.
Бреславец Т.И. Поэзия Мацуо Басё, ГРВЛ изд-ва «НАУКА», 1981

Басе (1644-1694) — сын самурая из Уэно в провинции Ига. Басе много учился, изучал китайскую и классическую поэзию, знал медицину. Изучение великой китайской поэзии приводит Басе к мысли о высоком назначении поэта. Мудрость Конфуция, высокая человечность Ду Фу, парадоксальность Чжуан Цзы влияют на его поэзию.

Дзен буддизм оказал большое влияние на культуру его времени. Немного о Дзэн. Дзэн – это буддийский путь достижения прямой духовной реализации, ведущей к непосредственному восприятию действительности. Дзэн является религиозным путем, но он выражает действительность обычными повседневными понятиями. Одни из учителей дзэна Уммон советовал поступать в соответствии с действительностью: «Когда идете — идите, когда сидите — сидите. И не сомневайтесь, что это именно так». Дзэн пользуется парадоксами для того, чтобы освободить нас из ментальных тисков. Но это конечно короткое и малообъясняющее определение дзен. Определить его трудно.
Например, мастер Фудаиши представил это так:
«Иду я с пустыми руками,
Однако в руках моих меч.
Пешком я иду по дороге,
Но еду верхом на быке.
Когда же иду через мост я,
О чудо!
Не движется речка,
Но движется мост.
Дзэн так же отрицает противоположности. Это отказ от крайностей полного восприятия и полного отрицания. Уммон сказал как-то: «В дзэне существует абсолютная свобода».
И в поэзии Басе ощущается присутствие дзэна. Басе пишет:«Учись у сосны быть сосной».

Японская поэзия постоянно стремится освободиться от всего лишнего. Поэт в гуще жизни, но он одинок — это «саби». Стиль «сефу», в основе которого лежал принцип «саби», создал поэтическую школу, в которой выросли такие поэты как Кикаку, Рансэцу и др. Но сам Басе шел еще дальше. Он выдвигает принцип «каруми» — лёгкости. Эта легкость оборачивается высокой простотой. Поэзия создается из простых вещей и вмещает в себя целый мир. Оригинальное японское хайку состоит из 17 слогов, составляющих один столбец иероглифов. При переводе хайку на западные языки традиционно — с самого начала XX века, когда такой перевод начал происходить, — местам возможного появления киридзи соответствует разрыв строки и, таким образом, хайку записываются как трехстишия.
Хайку — всего три строчки. Каждое стихотворение – маленькая картина. Басе «рисует», намечая немногими словами то, что мы домысливаем, скорее, воссоздаем в воображении в виде в образов. Стихотворение запускает механизмы чувственной памяти-можно вдруг ощутить запах дыма горящего сена и листьев во время уборки сада осенью, вспомнить и почувствовать прикосновение травинок к коже, когда лежал на поляне или в парке, аромат яблони особой , неповторимой для тебя весны, влагу дождя на лице и чувство свежести.
Басе как бы говорит: всматривайся в привычное-увидишь необычное, всматривайся в некрасивое – увидишь красивое, всматривайся в простое-увидишь сложное, всматривайся в частицы увидишь целое, всматривайся в малое-увидишь великое.

Хайку Басе в переводах В. Соколова
x x x

Протянул ирис
Листья к брату своему.
Зеркало реки.

Снег согнул бамбук,
Словно мир вокруг него
Перевернулся.

Парят снежинки
Густою пеленою.
Зимний орнамент.

Полевой цветок
В лучах заката меня
Пленил на миг.

Вишни расцвели.
Не открыть сегодня мне
Тетрадь с песнями.

Дневник путешествие в творчестве Мацуо Басё: сочинение

Перевод с японского Т. Л. Соком вой-Аелю стой

«Гиперион» Санкт-Петербург 2000

Издательство «Гиперион» выражает благодарность Японскому Фонду за финансовую помощь в издании этой книги

Publication of this book was generously supported by a grant from The Japan Foundation

Б27 Мацуо Басе. Избранная проза /Пер. с яп., предисл. и коммент. Т. Л. Соколовой-Делюсиной. СПб.: Гиперион, 2000. — 288 с. — (Японская классическая библиотека. XV).

Перед вами необычная книга — книга неизвестной прозы великого Поэта. Далеко не всем известно, что Басе был не только великим реформатором японской поэзии, но и замечательным писателем, создателем одного из интереснейших прозаических жанров. Проза великого Старца, прекрасно дополняющая и оттеняющая его поэзию, замечательна не только своими превосходными литературными качествами, а еще и тем, что позволяет ощутить биение сердца великого Мастера.

В книгу вошли путевые дневники поэта, проза-хайбун, беседы с учениками и рассуждения об искусстве стихосложения.

В оформлении книги использованы фрагменты рисунков-хагЬя кисти Мацуо Басе.

Перепечатка данного издания или отдельных его частей запрещена. Любое использование материалов данного издания возможно только с разрешения издательства.

© Перевод, вступит, статья и комментарии

Т. Л. Соколовой-Делюсиной, 2000 © Оформление Л. Е. Миллера, 2000 ISBN 5-89332-033-6 © Издательство «Гиперион», 2000

Странствия в поисках поэзии. 5

В открытом поле. 29

Путешествие в Касима. 41

Записки из дорожного сундучка. 47

Путешествие в Сарасина. 65

По тропинкам севера. 69

Дневник из Сага. 111

Хворостяная лачуга. 125

Холодная ночь. 125

Послесловие к собранию «Полые каштаны». 126

В бамбуковой чаше. 127

Послесловие к «Путешествию в Исэ». 127

Слива у изгороди. 128

Снежные шары. 129

Предостережение живущим уединенно. 129

Записки о дорожной шляпе. 130

Тыква «Четыре горы». 131

Послесловие к размышлениям

о гусеницах-миномуси. 132

Паломничество в Исэ. 134

Терем «Десяти и восьми». 135

Слово о луне над горой Брошенной старухи

Тринадцатая ночь в Банановой хижине. 137

Посылаю Эцудзину. 138

Летняя кукушка. 138

Млечный путь. 139

Записки о бумажном одеяле. 140

Супруга Акэти. ‘. 141

Монахиня Сёсё. 141

Храмина безмятежности. 142

Записки из хижины «Призрачная обитель». 143

Прохлажденье у реки на Четвертой линии. 148

Надпись к портрету Унтику. 148

Шестнадцатая ночь в Катата. 149

Похвала сосне из сада Сэйсю. 150

Вступление к «Забытой сливе» . 151

К картине, изображающей Комати. 152

Мискант в снегу. 153

О том, как покидают жилище. 154

Слово о пересадке банана. 154

Слово о расставании с монахом Сэнгином. 156

Слово о прощании с Кёрику. 157

В день Встречи звезд сожалею о дождливой осени 159

О закрывании ворот. 160

Оплакивая Мацукура Ранрана. 162

Повествование о Тодзюне. 164

Надпись на столе. 165

Надпись к картине с изображением

трех мудрецов. 166

Слово о прощании с Тодзаном. 167

Похвала обломку песта. 167

СОБРАНИЕ КЁРАЯ (фрагменты). 171

Суждения учителя. 171

Суждения учеников. 178

ТРИ ТЕТРАДИ (фрагменты). 193

Белая тетрадь. 193

Красная тетрадь. 199

Черная тетрадь (Неведомые ручьи). 203

СТРАНСТВИЯ В ПОИСКАХ ПОЭЗИИ

В наши дни трехстишие-« хайку» занимает достойное место в мировой поэзии. Эта поэтическая форма, родившаяся в Японии, вобравшая в себя наиболее своеобразные черты японской культуры и, казалось бы, от этой культуры неотделимая, сумела выйти за рамки, одной страны и распространиться по всему миру, сделав достоянием мировой литературы особое поэтическое мышление, особое видение, которое вот уже почти столетие пленяет поэтов многих стран. Возможно, именно эта популярность «хайку» за пределами Японии и послужила причиной мировой известности Мацуо Басе, поэта, имя которого неразрывно связано со становлением этого жанра. В самой же Японии Весе пользовался и пользуется непререкаемым авторитетом, к его творчеству неизменно обращались и обращаются японские поэты самых разных поколений, его имя занимает одно из ведущих мест в ряду легендарных и обожествленных личностей.

И в Японии, и в других странах знакомство с «хайку» почти всегда начинается со знакомства с поэзией Басё. С изкчением его творчества непременно связано и более об-тельное освоение этой поэтической формы. Вот и в России, несмотря на то, что уже русские поэты Серебряного века интересовались малыми формами японской поэзии по-настоящему трехстишие-«хайку» (до начала |ХХ века его называли «хокку») вошло в нашу поэзию только после того, как в 1964 году был издан томик Басё в В. Н. Марковой. Однако далеко не всем известно, что Басё был не тольвеликим реформатором японской поэзии, но и создателем одного из интереснейших прозаических жанров— «хайбун».

Дневник путешествие в творчестве Мацуо Басё: сочинениеСсылка на основную публикацию

Название: Мацуо Басё Раздел: Биографии Тип: реферат Добавлен 20:12:31 04 апреля 2008 Похожие работы Просмотров: 818 Комментариев: 14 Оценило: 2 человек Средний балл: 5 Оценка: неизвестно просмотреть