«Эпикурейская лирика Константина Николаевича Батюшкова»
В литературном движении 1801 -1815 гг. К. Н. Батюшкову принадлежит одно из первых мест. Он был в числе передовых литераторов эпохи, начавших борьбу против тех направлений, которые стали тормозом в развитии русской литературы. Своим творчеством Батюшков способствовал становлению нового литературного направления – романтизма. Соратник В. А. Жуковского, он искал собственного пути в поэзии, обогащая ее новыми художественными элементами. Вместе с Жуковским Батюшков явился непосредственным предшественником и учителем А. С. Пушкина. И все же приходится сказать, что Батюшков не осуществил полностью богатых возможностей своего дарования. Пушкин в письме К- Ф. Рылееву от 25 января 1825 г. призывал «уважить» в Батюшкове «несчастия и не созревшие надежды». «Превосходный талант этот был задушен временем»,- писал о поэте В. Г. Белинский.
Константин Николаевич Батюшков родился 18 (29) мая 1787 г. в Вологде. Он принадлежал к старинному, но обедневшему дворянскому роду. Отец Батюшкова, большой книголюб, собравший в своей усадьбе богатую библиотеку, сумел дать сыну хорошее образование. Батюшков воспитывался в лучших петербургских пансионах. Много содействовал воспитанию и образованию мальчика родственник и друг его отца, писатель и деятель просвещения М. Н. Муравьев, сыновья которого впоследствии стали декабристами. Молодой Батюшков приобрел обширные познания в области античной, французской, итальянской литературы. Рано возникло у него и влечение к литературному творчеству. Но целиком отдаться ему Батюшков не имел возможности. Поэту, который, по собственным словам, был «не чиновен, не знатен, не богат» (из записной книжки Батюшкова), приходилось служить.
Литературные интересы способствовали сближению писателя с товарищами по службе в Министерстве народного просвещения – И. П. Пниным и Н. А. Радищевым, членами Вольного общества любителей словесности, наук и художеств. В 1805 г. Батюшков был принят в члены Вольного общества. В те же годы у него завязывается тесная дружба с Н. И. Гнедичем. Общается поэт и с другими видными писателями того времени.
Особенно большое значение имело для Батюшкова сближение его с семьей А. Н. Оленина, знатока литературы и искусства, в салоне которого собирались писатели, художники, артисты. Здесь господствовал культ античности, ценимой и постигаемой не через посредство классицизма XVII-XVIII вв., а в ее подлинном виде. Это повлияло на литературные вкусы молодого поэта.
К 1802-1303 гг. относится одно из первых творений Батюшкова – «Мечта». Вскоре его имя начинает появляться и в печати: в 1805 г. в журнале «Новости русской литературы» было напечатано стихотворение Батюшкова «Послание к стихам моим», печатаются и другие произведения. Что представляли собой первые опыты молодого поэта? Уже в стихотворении «Мечта» звучат мотивы, которые станут характерными для поэзии Батюшкова. Поэт призывает мечту, «дщерь ночи молчаливой». Воображением он уносится в Сельмские леса,
* Где ветр шумит, ревет гроза,
* Где тень Оскарова, одетая туманом,
* По небу стелется над пенным океаном.
Из этого мира оссиановской поэзии поэт переносится мечтой к любимой женщине, «одетой ризою прозрачной, как туманом». Погружаясь в эти «романтические» туманы, поэт забывает печальную действительность, хижину свою начинает спросмотреть дворцом, «горесть» называет «сладостной» (тот же мотив, что и у В. А. Жуковского). Мечта способна дать утешение даже невольникам, руки которых отягчены цепями. Счастье мечты поэт-романтик противопоставляет «пустому блеску славы» и «блистанью сует». Возникает антитеза «света» и «скромной сени», где поэт обретает «мир, вольность и спокойство». Отсюда вытекает одно из положений романтической поэтики: «Мечтанье есть душа поэтов и стихов». Через полтора десятилетия, перерабатывая «Мечту» для сборника своих произведений, Батюшков сохраняет общую концепцию стихотворения и все его мотивы. Поэт-романтик остается верен культу мечты, услаждавшей его пребывание в «краях изгнанников» (в Финляндии). Тяготение к «мечтательному» миру охватывает теперь поэта еще более властно:
* Где ты скрываешься,
* Мечта, моя богиня?
* Где тот счастливый край, та мирная пустыня,
* К которым ты стремишь таинственный полет?
В «Послании к Хлое» (1805) поэт противопоставляет свою «мирну хижину», куда он удалился с Хлоей, «свету», с которым он порвал. В стихотворении «К Филисе» (1805) Батюшков сатирически рисует высшее общество, где царит «гордость глупая», окруженная «кучей глупых обожателей». Поэт хочет «доказать»,
Что спокойствие есть счастие, Совесть чистая – сокровище, Вольность, вольность – дар святых небес.
Здесь отчетливо выражена романтическая антитеза высокого мира человеческой личности и несовершенной действительности. Эта действительность отрицается в ее общественно-моральных недостатках и пороках. Но отрицание порочной действительности не переходит в борьбу с ней. Душевное спокойствие, чистая совесть, внутренняя свобода – вот тот путь, на котором, по мнению поэта, следует искать преодоления противоречий жизни. Правда, Батюшков иногда готов признать полезной и общественную деятельность. В стихотворении «На смерть И. П. Пнина» (1805) он пишет:
* Пнин был согражданам полезен,
* Пером от злой судьбы невинность защищал.
Однако в «Послании к Н. И. Гнедичу» (1805) автор отказывается, «громку лиру взяв, пойти вослед Алкею», поэту древности, прославившемуся своими гражданскими стихотворениями, и, называя себя «летописателем веселий и любви», снова противопоставляет мечту, которая «все в мире золотит», «пустой» истине.
Очень скоро романтический мир поэта-эпикурейца, противопоставляемый им реальной действительности, приобретает конкретные очертания, определяющие своеобразие батюшковского романтизма. «Манифестом» этого романтизма явилось напечатанное в 1806 г стихотворение «Совет друзьям». Через несколько лет Батюшков снова обращается к этому стихотворению и печатает его новую редакцию под заглавием «Веселый час» (1810), сохраняя, как и при переработке стихотворения «Мечта», его основное содержание.
Особенно отчетливо это выступает в приобретшем большую популярность послании Батюшкова «Мои пенаты» (1811 -1812, опубл. 1814). Все стихотворение построено на противопоставлении скромного положения и образа жизни, избранного поэтом, «богатству с суетой», составляющим основной жизненный интерес «высоких» общественных кругов: «развратных счастливцев» с их «наемного душой», «придворных друзей», «надутых князей». Не этим баловням судьбы, а убогому калеке-воину, старцу, «убеленному годами и трудом», поэт хотел бы дать приют в своей «смиренной хате». Сам он, забытый «в стране безвестной», «без злата и честей», находит счастье в любви и дружбе, в вине и веселье, в чтении любимых поэтов и в поэтическом творчестве. Явная оппозиционность по отношению к правящим кругам, отвращение к «придворным узам» отличает эпикурейскую лирику Батюшкова от сглаживающей противоречия идиллической поэзии сентименталистов.
Эпикурейская лирика Константина Николаевича Батюшкова
В литературном движении 1801 -1815 гг. К. Н. Батюшкову принадлежит одно из первых мест. Он был в числе передовых литераторов эпохи, начавших борьбу против тех направлений, которые стали тормозом в развитии русской литературы. Своим творчеством Батюшков способствовал становлению нового литературного направления – романтизма. Соратник В. А. Жуковского, он искал собственного пути в поэзии, обогащая ее новыми художественными элементами. Вместе с Жуковским Батюшков явился непосредственным предшественником и учителем А. С. Пушкина. И все же приходится сказать, что Батюшков не осуществил полностью богатых возможностей своего дарования. Пушкин в письме К – Ф. Рылееву от 25 января 1825 г. призывал “уважить” в Батюшкове “несчастия и не созревшие надежды”. “Превосходный талант этот был задушен временем”,- писал о поэте В. Г. Белинский.
Константин Николаевич Батюшков родился 18 (29) мая 1787 г. в Вологде. Он принадлежал к старинному, но обедневшему дворянскому роду. Отец Батюшкова, большой книголюб, собравший в своей усадьбе богатую библиотеку, сумел дать сыну хорошее образование. Батюшков воспитывался в лучших петербургских пансионах. Много содействовал воспитанию и образованию мальчика родственник и друг его отца, писатель и деятель просвещения М. Н. Муравьев, сыновья которого впоследствии стали декабристами. Молодой Батюшков приобрел обширные познания в области античной, французской, итальянской литературы. Рано возникло у него и влечение к литературному творчеству. Но целиком отдаться ему Батюшков не имел возможности. Поэту, который, по собственным словам, был “не чиновен, не знатен, не богат” (из записной книжки Батюшкова), приходилось служить.
Литературные интересы способствовали сближению писателя с товарищами по службе в Министерстве народного просвещения – И. П. Пниным и Н. А. Радищевым, членами Вольного общества любителей словесности, наук и художеств. В 1805 г. Батюшков был принят в члены Вольного общества. В те же годы у него завязывается тесная дружба с Н. И. Гнедичем. Общается поэт и с другими видными писателями того времени.
Особенно большое значение имело для Батюшкова сближение его с семьей А. Н. Оленина, знатока литературы и искусства, в салоне которого собирались писатели, художники, артисты. Здесь господствовал культ античности, ценимой и постигаемой не через посредство классицизма XVII-XVIII вв., а в ее подлинном виде. Это повлияло на литературные вкусы молодого поэта.
К 1802-1303 гг. относится одно из первых творений Батюшкова – “Мечта”. Вскоре его имя начинает появляться и в печати: в 1805 г. в журнале “Новости русской литературы” было напечатано стихотворение Батюшкова “Послание к стихам моим”, печатаются и другие произведения. Что представляли собой первые опыты молодого поэта? Уже в стихотворении “Мечта” звучат мотивы, которые станут характерными для поэзии Батюшкова. Поэт призывает мечту, “дщерь ночи молчаливой”. Воображением он уносится в Сельмские леса,
Где ветр шумит, ревет гроза, Где тень Оскарова, одетая туманом, По небу стелется над пенным океаном.
Из этого мира оссиановской поэзии поэт переносится мечтой к любимой женщине, “одетой ризою прозрачной, как туманом”. Погружаясь в эти “романтические” туманы, поэт забывает печальную действительность, хижину свою начинает спросмотреть дворцом, “горесть” называет “сладостной” (тот же мотив, что и у В. А. Жуковского). Мечта способна дать утешение даже невольникам, руки которых отягчены цепями. Счастье мечты поэт-романтик противопоставляет “пустому блеску славы” и “блистанью сует”. Возникает антитеза “света” и “скромной сени”, где поэт обретает “мир, вольность и спокойство”. Отсюда вытекает одно из положений романтической поэтики: “Мечтанье есть душа поэтов и стихов”. Через полтора десятилетия, перерабатывая “Мечту” для сборника своих произведений, Батюшков сохраняет общую концепцию стихотворения и все его мотивы. Поэт-романтик остается верен культу мечты, услаждавшей его пребывание в “краях изгнанников” (в Финляндии). Тяготение к “мечтательному” миру охватывает теперь поэта еще более властно:
Где ты скрываешься, Мечта, моя богиня? Где тот счастливый край, та мирная пустыня, К которым ты стремишь таинственный полет?
В “Послании к Хлое” (1805) поэт противопоставляет свою “мирну хижину”, куда он удалился с Хлоей, “свету”, с которым он порвал. В стихотворении “К Филисе” (1805) Батюшков сатирически рисует высшее общество, где царит “гордость глупая”, окруженная “кучей глупых обожателей”. Поэт хочет “доказать”,
Что спокойствие есть счастие, Совесть чистая – сокровище, Вольность, вольность – дар святых небес.
Здесь отчетливо выражена романтическая антитеза высокого мира человеческой личности и несовершенной действительности. Эта действительность отрицается в ее общественно-моральных недостатках и пороках. Но отрицание порочной действительности не переходит в борьбу с ней. Душевное спокойствие, чистая совесть, внутренняя свобода – вот тот путь, на котором, по мнению поэта, следует искать преодоления противоречий жизни. Правда, Батюшков иногда готов признать полезной и общественную деятельность. В стихотворении “На смерть И. П. Пнина” (1805) он пишет:
Пнин был согражданам полезен, Пером от злой судьбы невинность защищал.
Однако в “Послании к Н. И. Гнедичу” (1805) автор отказывается, “громку лиру взяв, пойти вослед Алкею”, поэту древности, прославившемуся своими гражданскими стихотворениями, и, называя себя “летописателем веселий и любви”, снова противопоставляет мечту, которая “все в мире золотит”, “пустой” истине.
Очень скоро романтический мир поэта-эпикурейца, противопоставляемый им реальной действительности, приобретает конкретные очертания, определяющие своеобразие батюшковского романтизма. “Манифестом” этого романтизма явилось напечатанное в 1806 г стихотворение “Совет друзьям”. Через несколько лет Батюшков снова обращается к этому стихотворению и печатает его новую редакцию под заглавием “Веселый час” (1810), сохраняя, как и при переработке стихотворения “Мечта”, его основное содержание.
Особенно отчетливо это выступает в приобретшем большую популярность послании Батюшкова “Мои пенаты” (1811 -1812, опубл. 1814). Все стихотворение построено на противопоставлении скромного положения и образа жизни, избранного поэтом, “богатству с суетой”, составляющим основной жизненный интерес “высоких” общественных кругов: “развратных счастливцев” с их “наемного душой”, “придворных друзей”, “надутых князей”. Не этим баловням судьбы, а убогому калеке-воину, старцу, “убеленному годами и трудом”, поэт хотел бы дать приют в своей “смиренной хате”. Сам он, забытый “в стране безвестной”, “без злата и честей”, находит счастье в любви и дружбе, в вине и веселье, в чтении любимых поэтов и в поэтическом творчестве. Явная оппозиционность по отношению к правящим кругам, отвращение к “придворным узам” отличает эпикурейскую лирику Батюшкова от сглаживающей противоречия идиллической поэзии сентименталистов.
Лирика Батюшкова
5. Лирика Батюшкова. Периодизация и система жанров.
Константин Николаевич Батюшков 1787-1855
Относился к себе иронично. Также как и Жуковский пришел в литературу, когда поэтом называли автора большой эпической поэмы. Поэтому он пытался написать такую поэму ( «Освобождённый Иерусалим»). Боялся душевной болезни, так как ей была больна его Мать.
Переводит две песни их поэмы Тасса, но понимает, что большой размер произведений это не его. Он склоняется в сторону малых форм. Он утверждает, что поэт не только тот, кто написал большую поэму, но и тот, кто пишет малую форму. Маленькое стихотворение написать сложнее. В нём труднее скрыть погрешности языка и формы. В связи с этим пишет:
«Речь о влиянии лёгкой поэзии на язык» (1816 год)-> Б. доказывает то, что в «легкой» литературе сложнее достичь совершенства. В своей «речи» Б. говорит о том, что должны развиваться разные литературные жанры, так как все роды приносят пользу языку. Общество меняется, оно становится просвещеннее, а поэтому возникает потребность в новом языке, который поможет работать и в малой форме. Он говорит о том, что поэт даёт народу красноречие и стихотворство. Поэт пробуждает и развивает язык народа. А доказывает он это обращаясь к Ломоносову (основы стихотворства, закладывает размеры силлабо-тоники, а до этого писали либо силлабикой, либо тоникой, которого сравнивает с Петром. Главными достоинствами «легкой» поэзии он делает: движение, силу и ясность. В Легком роде поэзии читатель требует возможного совершенства, чистоты выражения, стройности в слоге. Он требует истины в чувствах. А малейшие недочеты в легкой поэзии спратать практически невозможно. Поэтому стихотворения Б. славятся своей точностью и завершонностью.
Б. поэт, который ищет нечто новое, не останавливается на однажды найденных формах. Очень многое в русскую литературу привнесено именно Б. Жанры, которые впервые опробовал именно Б.: Дружеское послание («Мои пенаты», послания к Дашкову, Тургеневу, Гнедичу), историческая элегия («Переход русских через Неман», «Переход русских через Рейн», «На развалинах замка в Швеции»), антологическая пьеса.
В начале века меняется тип художественного мышления. В то время тема тащила за собой жанр и были особые нормативы по созданию произведения. С приходом Батюшкова и Жуковского в литературу входит свобода творчества. Старые жанровые формы перестают удовлетворять поэтов. У Жуковского возникает элегия и баллады, а Батюшков находится в постоянном поиске новых форм для выражения своего мировоззрения.
Античные авторы для 18 века выступали в качестве хрестоматии. Б. не разделял понятия физической и духовной красоты, человек в его лирике гармоничен во всех проявлениях. В ранней лирике Батюшкова проявляют себя буйство и роскошь, эпикурейское наслаждение жизнью. Однако вместе с этим и мысль о том, что человеческая жизнь мимолетна, всё живое бренно. Жизнь – коротка, а за ней вечность. Эта мысль наводит поэта на то, что мгновение, отпущенное человеку для жизни нужно использовать для радости и наслаждений. Так как за гранью бытия сохранится всё тоже отношение к жизни. Эта мысль развита в стихотворении «Элизий»:
О, пока бесценна младость
Не умчалася стрелой,
Пей из чаши полной радость
И, сливая голос свой
В час вечерний с тихой лютней,
Славь беспечность и любовь!
Сам он, бог любви прелестной,
Проведет нас по цветам
В тот Элизий, где всё тает
Чувством неги и любви,
Где любовник воскресает
С новым пламенем в крови.
Иной мир в лирике Б. – это плод нашего воображения, наши представления о нем, это поэтическое допущение, игра фантазии поэта.
«Приведение» 1810г.(«Из Парни») В нём присутствует представление о том, что происходит с человеком после смерти. Однако есть некий закон, восприятие смерти, которое есть в сознании человека.
В стихотворении Б. нет и намёка на мрачные ужасы, а само приведение игриво и нежно:
Я не стану, друг мой милый,
Как мертвец тебя пугать.
В час полуночных явлений
Я не стану в виде тени,
То внезапу, то тишком,
С воплем в твой являться дом.
Стихотворение пропитано иронией, которая связана с неким несоответствием возраста юноши (20 лет) и мыслями о гробах. Это не позволяет проникнуть страху перед смертью. Воображение юноши не рисует страшные, полные ужаса картины, а наоборот, приятные мечтания, в которых умерший человек показывается привязанным к своим земным мечтаниям. Отсюда возникает антитеза мечты и реальности. Ведь в реальности лирический герой понимает, что если он умрет, то будет забыт:
Смерти мрачной занавеса
Упадет — и я забыт!
итог: мёртвые не воскресают. Всё то, что он перечисляет в стихотворении, как он будет призраком, и что будет делать, оказываются лишь мечтой. За смертью есть лишь ничто.
Лирический герой Б. конечно отдается сладострастию, но при этом помнит о смерти. В момент радости проступает холод вечности, так как эта радость – лишь один момент.
Сборник «опыты в стихах и прозе»: стихотворение «мечта» переделывалось 4 раза, и в итоге было помещено в конце сборника. Всё, что пишет Б. это его мечты и грезы. Истинный мир поэта внутри него. Антитеза: реальность и мечта:
Завидное поэтов свойство:
Блаженство находить в убожестве – Мечтой!
Их сердцу малость драгоценна.
Как пчелка, медом отягченна,
Летает с травки на цветок,
Считая морем – ручеек; Так хижину свою поэт дворцом считает,
И счастлив – он мечтает!
Когда наступает война 1812 года, умирает Муравьев – его учитель. По стечению обстоятельств Б. оказывается в разоренной Москве сразу после ухода французов. Он пишет, что поссорился с человечеством, тк Франция считалась законодательницей во всём, а в Москве он увидел то, что эти законодатели по-свински отнеслись к чужой культуре. Он считает их варварами. Наступает перелом в мироощущении поэта. Об этом изменении он говорит в следующем стихотворении:
«К Дашкову» – элегия. Теперь Б. подаёт античное под знаком отрицания. Античные события стали для Б. способом рассказа о трагедии. Мир погружен во зло, всё, о чем пел поэт, утрачивает смысл. Он приходит к выводу, что поэт должен откликаться на события, он не может прибывать в мире своей мечты, когда в действительности заявляет о себе зло:
Мне петь коварные забавы
Армид и ветреных цирцей
Среди могил моих друзей,
Утраченных на поле славы.
Нет, нет! талант погибни мой
И лира, дружбе драгоценна,
Когда ты будешь мной забвенна,
Москва, отчизны край златой!
К прежним темам и настроениям Б. не вернется, даже после победы над Наполеоном. Своё новое представление о мире и коварстве он выразил в элегии «Судьба Одиссея». В нём он описывает своё ощущение жизни. Он делает акцент в мифе на двух моментах: мотиве возвращения и мотиве неузнаваемости. Одиссей не узнает родной Итаки, потому, что изменился мир, однажды им оставленный, но странствия изменили и самого Одиссея, изменили его восприятие жизни. Это стихотворение очень тесно связано с состоянием поэта. То время, когда он возвращается в СПб, то о войне практически ничего не напоминает. Течет мирная и спокойная жизнь, что непонятно Б.
Перелом в мироощущении также сказывается и на жанре. В связи с историческими событиями складывается историческая элегия. Структура: лирическое сознание, герой или всадник на развалинах или природе. Стоя на развалинах в сознании появляются картины прошлого. Сознание поэта воскрешает забытые реалии и моменты.
«На развалинах замка в Швеции». Развалины – символ прошлого. Герой, смотря на них воскрешает былые пиры викингов. Они были богатыми, а теперь от них остался один камень. Б. обозначает два временных потока: прошлое и настоящее. Прошлое входит в стихотворение как мечта, воспоминание. Воображение лирического героя уносит его в другие времена. Мечта поэта воскрешает всё былое:
Всё тихо: мертвый сон в обители глухой.
Но здесь живет воспоминанье:
И путник, опершись на камень гробовой,
Вкушает сладкое мечтанье.
Там, там, где вьется плющ по лестнице крутой,
И ветр колышет стебль иссохшия полыни,
Где месяц осребрил угрюмые твердыни
Над спящею водой, —
Там воин некогда, Одена храбрый внук,
В боях приморских поседелый,
Готовил сына в брань, и стрел пернатых пук,
Броню заветну, меч тяжелый
Он юноше вручил израненной рукой,
И громко восклицал, подъяв дрожащи длани:
«Тебе он обречен, о бог, властитель брани,
Всегда и всюду твой!
«Переход русских через Рейн». 1814г. Б. был участником этого похода и придавал ему большое историческое значение. Масштаб события обозначается тем, что помещается в ряд ярких событий мировой истории, такие как: походы Цезаря, рыцарские турниры, крестовые походы. (ретроспекция). При этом история вписана в природу. Рейн выступает как символ вечности, он неизменен и спокойно несет свои воды. Но при этом есть человек, на берегах реки творящий историю. В этом есть соотношение вечного и мгновенного. В конце стихотворения появляется образ всадника, созерцающего красоту Рейна, погруженного в воспоминания:
Там всадник, опершись на светлу сталь копья,
Задумчив и один, на береге высоком
Стоит и жадным ловит оком
Реки излучистой последние края.
Быть может, он воспоминает
Реку своих родимых мест —
И на груди свой медный крест
Невольно к сердцу прижимает.
«Переход русских через Неман». – идея возмездия. В стихе появляется динамика. Б. описывает сам переход. Стих строится на контрасте. Красота вождя. Идея победы.
Сам Б. не участвовал в этом переходе, тк прибыл в армию позже. Однако значимость этого события была очевидна всем. Неман – пограничная река. Стихотворение имеет подзаголовок « Отрывок из большого стихотворения», что говорит о том, что стихотворение задумывалось куда больших размеров. Однако же при этом финальный обрыв стиха наводит на мысль о течении времени, создавая историческую перспективу.
Лирический сюжет строится на сочетании природных картин и батальных сцен. сражение не описывается, видны его последствия. В стихотворении используется прием контраста: темнота ночи – горящие костры, черное небо – зарево от костров, безлюдье в начале – войско. Смысл этой антитезы заключается в том, что показано природное вечное ( Неман) и сменное минутное (приход людей).
Снегами погребен, угрюмый Неман спал.
Равнину льдистых вод и берег опустелый
И на брегу покинутые села
Туманный месяц озарял.
Всё пусто. Кое-где на снеге труп чернеет,
И брошенных костров огонь, дымяся, тлеет,
И хладный, как мертвец,
Один среди дороги,
Сидит задумчивый беглец
Недвижим, смутный взор вперив на мертвы ноги.
И всюду тишина. И се, в пустой дали
Сгущенных копий лес возникнул из земли!
Он движется. Гремят щиты, мечи и брони,
И грозно в сумраке ночном
Чернеют знамена́, и ратники, и кони:
Несут полки славян погибель за врагом,
Достигли Немана — и копья водрузили.
Из снега возросли бесчисленны шатры,
И на брегу зажженные костры
Всё небо заревом багровым обложили.
И в стане царь младой
Сидел между вождями,
И старец-вождь пред ним, блестящий сединами
И бранной в старости красой.
«Видение на берегах Лето». – Лето река забвения. Б. на берегу Лето и видит всех современных ему литераторов (все они описаны под псевдонимами). Б. дает оценку их деятельности, говоря о том, кто из них останется после ухода, а кто навсегда канет в Лето. В основе лирического сюжета – игра воображения, сон, позволяющий совместить разные литературные эпохи, высказать оценки современным творцам. Испытание Летой пройти могут творения тех поэтов, которые меньше всего стремятся оставить свой след в вечности. Прежде всего это Крылов.
Появляется тема поэта и общества: «Умирающий Тасс», «Гезиод и Омир»
Поэт бездомен, так как дом для него – это весь мир. Поэт собеседник не людей, а богов. Поэт у Б. странник. Судьбу поэта Батюшков соотносит с трагизмом. Современникам не дано осознать величия гения, а потому он никогда не бывает оценен при жизни. поэт может состояться лишь в том случае, если не будет учитывать желания толпы, а будет петь о том, что дано увидеть ему одному. Поэтому и на песнь Омира толпа не отзывается. А слава настигает Тасса лишь в момент смерти.
В 1816 году Б. уезжает свое имение и пишет «Мои пенаты» – послание к своим друзьям. В нём прослеживается мотив бегства, но не в трагическое, а в творческое уединение. Поэт должен творить в своем мире не размениваясь на общественную жизнь:
Да к хижине моей
Не сыщет ввек дороги
Богатство с суетой;
С наемною душой
И бледны горделивцы,
Но ты, о мой убогой
Калека и слепой,
С смиренною клюкой,
Ты смело постучися,
Войди и обсушися
В послании доминирует хоровое сознание. Б. призывает друзей также как он уединиться для творчества. Так утверждается культ частной жизни. Присутствует военный контекст. Он был в прошлой эпохе, а сейчас важен в творчестве.
В этом произведении утверждается культ частного бытия. Основная тема – тема творчества. Лирический герой ощущает себя сопричастным миру русской литературы, вступающий в творческий диалог с ней.
«и жил так, как писал». У Б. нет расхождения между этическим и эстетическим. В жизни он такой же, какой и в творчестве.
Б. воспринимали как поэта эпикурейца, благодаря его ранней лирике. Однако среди ранних стихов возникает и эпитафия, множество строк о гробах,
Жизнь – минута в потоке вечности. Гроб – это вечность. Однако жизнь надо проживать, радуясь и веселясь.
В «Моих пенатах» огласилась жизненная программа Батюшкова. Он хотел не только в лирике, но и в реальности обрести независимость от света, от официальной морали, от всего миропорядка, основанного на «злате и честях». Он создал идеальный образ прекрасной, здоровой, гуманной жизни, украшенной цветами поэзии. Носителем этих идеальных представлений стал сам поэт в том условном облике, какой он воплотил в своей лирике. Портрет поэта, который нарисован в «Моих пенатах» и других стихотворениях, не тождествен точной биографии Константина Николаевича Батюшкова. Он похож и не похож на него. Батюшков отвлекается от биографически достоверной характерности, но зато углубляется в индивидуальную сферу души. Тем самым создается дистанция между автором и образом поэта, т. е. лирическим героем. В жизни Батюшков скромен, застенчив, молчалив, тщедушен, неудачлив в любви, не пылок, хотя и храбр, и благороден. Его лирический герой – необычайно страстный покоритель сердец, вечно беспечный и ленивый мудрец-философ, который только и делает, что пьет вино, наслаждается беседой с друзьями, ждет возлюбленную, читает или пишет стихи и предается размышлениям. Различие между автором и его лирическим героем было столь значительно, что оно бросалось в глаза современникам. П.А. Вяземский писал: «О характере певца судить не можно по словам, которые он поет… Неужели Батюшков на деле то же, что в стихах? Сладострастие совсем не в нем»[1].
В стихотворениях раннего Батюшкова отразился не достоверно житейский его человеческий портрет, а художественно обобщенный духовный облик лирического «я». Батюшков воспел и эстетизировал свои помыслы, свои желания, свои идеалы. Они были частью его самого. И в этом смысле его лирический портрет психологически правдив, в нем есть истина.
В лирическое герое Батюшкова воспроизведена сокровенная душа автора-поэта, воплотившая его мечту о человеке и мире. За скобками этой лирической мечты оставлено все, что мешало бы читателю полюбить лирического героя поэта. Многие биографические факты не вмещались в лирический образ, который Батюшков хотел бы оставить как память о себе. В отличие от суммарного лирического героя Жуковского лирический герой Батюшкова психологически более конкретен. Это не человек вообще с его личными переживаниями, а вполне определенная и узнаваемая личность, обладающая индивидуальными чертами. Не получив права на поэтическую биографию, герой получил право на поэтическую судьбу, какой она ему виделась и какую он избрал для себя. Часть биографических фактов не попадает в лирику, созидаемую как доподлинная правда о самых значимых и глубинных переживаниях Батюшкова. Из биографии изымается все, что не совпадает с такой правдой. Когда Батюшков говорил, что он жил так, как писал, а писал так, как жил, то его слова относились прежде всего к его душевной жизни. Именно этим литературным обликом «беспечного поэта-мечтателя, философа-эпикурейца, жреца любви, неги и наслаждения» Батюшков вошел в литературу. Его черты обобщил Пушкин в послании «К Батюшкову»:
Философ резвый и пиит,
Парнасский счастливый ленивец,
Харит изнеженный любимец,
Наперсник милых аонид…
Сотворенный Батюшковым поэтический портрет бесконечно обаятелен и подкупающе жизнелюбив. Поэт обладал поистине артистической душой. Каждое чувство, каждый душевный порыв не просто красиво выражены, но изящны, прекрасны до их поэтического преображения. В лирике Батюшкова артистизм души выразился в гармонии звуков, в их «итальянской звукописи» («Если лилия листами…»), в броской живописности и динамичной пластике, а нередко в шутливой театральности.
[1] Остафьевский архив князей Вяземских. Т. 1. СПб., 1899. С. 382.
Константин Николаевич Батюшков
1787—1855
Батюшков — глава русской «легкой поэзии».
Муза Батюшкова по преимуществу эпикурейская. Известно, что корни «легкой поэзии» уходят в глубь античности. «Легкая поэзия» отразилась в творчестве поэтов, связанных с изображением и идеализацией чувственных наслаждений: Сапфо, Анакреонта, Горация, Тибулла, Грекура, Грессе и Парни.
В русской литературе «легкая поэзия», воплощая интимные переживания и страсти, возникла уже в классицизме. Наиболее яркими ее представителями были Державин и В. В. Капнист. В статье «Речь о влиянии легкой поэзии на язык» Батюшков и сам разъяснял, что это поэзия частной, социально-бытовой жизни, в которой определяющее место принадлежит земной «страсти и любви». Главные ее виды — стихотворение, повесть, послание, песня, басня.
Именно в создании «легкой поэзии» поэт и видел свою главную особенность и заслугу.
Батюшков — признанный эпикуреец. Но на его эпикурейских стихотворениях тень тревожных раздумий и грусти. Это эпикуреизм, подобный не Боккаччо, а Парни (1753 —1814), воспевающего сладострастие в мечтательно-элегической интонации. Пушкин, выражая общий взгляд на Батюшкова, в послании к нему в 1814 году называл его «Наш Парни российский». Эпикурейские стихи Батюшкова — стихийный взмет земной страсти, захватывающей человека целиком. Однако неистово-пылкая страсть, властвующая в стихах Батюшкова, интеллектуализована, одушевлена, проникнута нежностью и грацией ( «Мщение »).
Поэт охотно и часто отождествляет любовь со сладострастием, представляющим собой одухотворенную чувственность. Белинский, понимая всю сложность любовных чувств, выражаемых поэтом, сказал: «Изящное сладострастие — вот пафос его поэзии» (VII , 227).
Поэзии Батюшкова, певца любви, свойствен культ человеческого тела ( «О парижских женщинах», 1814). Но при этом трудно найти поэта более скромного в описании женской красоты, нежели создатель «Вакханки » (1815 ). Он говорит о женской красоте словами экстатического восхищения, любовная страсть одухотворяется им благоговейно-эстетическими чувствами. По представлению Батюшкова, идеальная женская красота — «Душа небесная во образе прекрасном и Сердца доброго все редкие черты, Без коих ничего н прелесть красоты» ( «Стихи Г. Семеновой», «Источник », «Радость »). Батюшков ценит в любви глубину чувства, постоянство привязанности, дружбу ( «Послание к Хлое», «К Филисе»). Его огорчает, что верность исчезает и подменяется иногда прихотливо-капризней любовной игрой ( «Разлука »).
Но полноты жизни нет вне мужской дружбы, и поэт славит «дружество », опору в сомнениях и горестях, поддержку в поражениях и победах ( «Дружество »). Любовь и дружба неразлучны с игрою чувства и ума ( «Совет друзьям»). Счастье в любви ( «Мои пенаты»), в дружбе ( «К Филисе»), в мирной, скромной жизни, неразлучной с совестью ( «Счастливец »), вдали от развращающего богатства ( «Тибуллова элегия III») и призрачной славы ( «Веселый час»), среди полей ( «Таврида »). Преображая, «золотя » мечтой бедность, Батюшков воссоздает идиллию деревенской жизни в убогой хижине с любимой и друзьями: «Мне мил шалаш простой, Без злата мил и красен Лишь прелестью твоею» ( «Мои пенаты»), Идеализируемая им жизнь в бедной хижине красна независимостью, добродетелью, справедливостью. В послании «К Филисе» прямо говорится, что «Совесть чистая — сокровище, Вольность, вольность — дар святых небес».
Светлый эпикуреец, поклонник красоты здешней жизни, поэт в шутливом воображении превращает даже потусторонний мир в земной, перенося в него наслаждения любви ( «Привидение »). Смерть рисуется им в этих стихах, согласно античной мифологии, как органический переход в благодатный мир блаженства. По меткому выражению И. Н. Розанова, он и «гробницы забросал цветами». Но поэт знает, что «мертвые не воскресают» ( «Привидение »). Атеизм Батюшкова особенно проявился в стихотворении «Из антологии» (1810 ), в котором о жертвоприношении сказано: «Одна мне честь, — Что волк его сожрал, Что бог изволил съесть».
Воспевая человека, отрешенного от всех общественных связей и гражданских обязанностей, ограничившего свои желания и стремления земными наслаждениями, «легкая поэзия» Батюшкова принимает гуманистический характер. Но это не изоляция от общества во имя эгоистического своекорыстия и разнузданного своеволия, хищнически и цинически нарушающего элементарные правила человеческого общежития. По определению Белинского, идеальный, «изящный эпикуреизм» поэта связан с идеями просветительского гуманизма. В нем протест против социально-политической системы угнетения человеческой личности, вызов лживой морали правящей знати и церковно-религиозному ханжеству, защита духовной ценности человеческой личности, ее естественного права на независимость и свободу, на земные радости и наслаждения. В условиях сочувственно воспринимавшегося консервативными кругами «унылого » романтизма эпикуреизм Батюшкова являлся противопоставлением оптимизма пессимизму, земли — небесам. Эпикуреизм Батюшкова возникает в период убыстряющегося роста капиталистических тенденций в условиях феодально-крепостнической системы, «в атмосфере крушения старого мира» (Г . А. Буковский), способствующей возникновению и укреплению оппозиционных, прогрессивно-гуманистических, либерально-демократических убеждений Батюшкова. Настроения поэта, возможно, поддерживались и сугубо личными причинами. Он родился в Вологде 18/29 мая 1787 года в старинной, но обедневшей дворянской семье. Увлеченный искусством и литературой, он поневоле тянул ненавистную служебную лямку. Военная служба не принесла ему ни чинов, ни славы. Его редкие свойства бескорыстия и честности не доставили ему лавров и на гражданском поприще. Оппозиционная идейность привела Батюшкова в «Вольное общество…» радищевцев, в котором он состоял с 22 апреля 1805 года по 1812 год. Общение с членами этого общества, с сыновьями Радищева, с поэтами И. П. Пниным и с А. П. Бенитцким способствовало укреплению в творчестве Батюшкова вольнолюбивых, материалистическо-атеистических и сатирических мотивов ( «Перевод 1-й сатиры Боало») Либерально-демократические воззрения Батюшкова особенно отчетливо сказалисьв его сочувственном отклике «Насмерть И. П. Пнина», а также в посланиях к Жуковскому и Вяземскому ( «Мои пенаты»).
В споре об идейно-художественном своеобразии Батюшкова есть оценки его и как романтика и как представителя «легкой поэзии». А между тем «легкая поэзия» и романтизм Батюшкова не противостоят друг другу. В его творчестве «легкая поэзия» — форма выражения резкого конфликта с социальной действительностью, ее неприятия и ухода автора от своекорыстия властвующих кругов, от грубой жизненной прозы в сферу земных наслаждений, красоты и изящества, в мир, созданный воображением, мечтой.
Поэзия Батюшкова, обличая бесчестность, вероломство, «прах золотой» высшего света, бюрократических кругов, в то же время сохраняла веру в справедливого просвещенного монарха и славила царя ( «Перевод 1-й сатиры Боало»). Видя социальные пороки, ополчаясь против них, указывая на их носителей, Батюшков, однако, оставался в стороне от освободительной борьбы.
I период поэзии Батюшкова. Анализ «анакреонтической» лирики
Те годы, когда Батюшков вступает на литературный путь, были переходными от карамзинского сентиментализма к пушкинскому реализму. «Батюшков столько же классик, сколько Жуковский романтик, ибо определенность и ясность – первые и главные свойства его поэзии», – справедливо заметил В.Г. Белинский. Черты, которые связывали Батюшкова с классицизмом, гораздо сильнее проявились в его творчестве, чем в поэзии Жуковского: любовь к античности, мифологии, идеальная четкость художественных форм. Художественный метод Батюшкова включал разнородные элементы. Как скажет о себе сам поэт: «И жил так точно, как писал» («К друзьям», 1815). И позднее он повторит: «Поэзия, осмелюсь сказать, требует всего человека… Живи, как пишешь и пиши, как живешь».
«Мечта» (1803) – пожалуй, первая поэтическая декларация Батюшкова. «Мечтанье есть удел поэтов и стихов» – формула собственного мировоззрения, но это близко и романтическому мировоззрению. В дальнейшем поэт неоднократно обращается к мотивам этого стиха («Я жить хочу с мечтою», «Надежда – мечта», «Мечта – щит от печали»). Батюшков много раз переделывал свое стихотворение, пока в 1817 г. оно не вошло в его «Опыты», но основную мысль ранней редакции он сохранил:
Так хижину свою поэт дворцом считает
И счастлив – он мечтает!
«Счастлив тот, кто пишет, потому что чувствует», – сказал Батюшков. «Страстность составляет душу поэзии Батюшкова, а страстное упоение любви – ее пафос», – писал Белинский. Жизнь сильна и ценна земными радостями – вот основной мотив первого периода батюшковской лирики. Смысл жизни – в даруемой ею радости. И поэты, отдавшие дань эпикуреизму, – Гораций, Тибулл, Парни – близки Батюшкову. В своей ранней лирике поэт отстаивает и воспевает простые человеческие радости – и в этом своеобразное «вольнодумство» батюшковской поэзии. В его эпикуреизме много и гуманного, и одностороннего. Постоянна антитеза «эпикурейских» стихов Батюшкова: мирная тишина уединенной жизни, мир духовых наслаждений – жизнь большого света. Вот одно из посланий:
…Как живу я в тихой хижине…
Ветер воет всюду в комнате
И свистит в моих окончинах,
Стулья, книги – все разбросано:
Тут Вольтер лежит на библии,
Календарь на философии;
У дверей моих мяучит кот,
А у ног собака верная…
Главное для поэта – «душа спокойная», «независимость любезная» («не хочу кумиру кланяться»):
…найти святое дружество,
Жить покойно в мирной хижине.
Поэт счастлив, потому что понимает:
Спокойствие – есть счастие,
Совесть чистая – сокровище,
Вольность, вольность – дар святых небес.
Душевному настроению героя соответствует и пейзаж – лунная ночь (правда, есть «черное облако»):
Красный месяц с свода ясного
Тихо льет свой луч серебряный.
Истинное наслаждение жизнью возможно лишь для добродетельной души, подчеркивает поэт, – тот, для кого «добродетель – суета одна» или «призрак слабых душ», недолго будет думать так («хладна смерть к нему приблизится»).
Пусть стихотворение обращено к неизвестной вымышленной Филисе и герои носят «разговорные» (Нелюдим, Бурун) или «книжные» (Дамон, Аталия) имена. Реальные детали проникают в батюшковскую поэзию: «Вольтер на Библии», «календарь на философии», «собака у ног» и даже «кот мяучит». Стихотворение Батюшкова написано белым стихом, в нем слышатся отголоски песенного народного творчества:
Как пылинка вихрем поднята,
Как пылинка вихрем брошена…
Этой же теме посвящен и «Элизий» (1810) – гимн молодости и всем радостям, что она дает (любимая рифма русских романтиков «младость – радость»):
О, пока бесценна младость
Не умчалася стрелой,
Пей из чащи полной радость
И, сливая голос свой
В час вечерний с тихой лютней,
Славь беспечность и любовь!
Мотив стихотворения – наслаждение перед лицом смерти. Жизнь с ее земными радостями сменяется посмертными наслаждениями в Элизии – античных Елисейских полях. Смерть лишь гармоничный переход в Элизий, куда «по цветам» (!) человека ведет «бог любви прелестной», ведет туда:
…где все тает
Чувством неги и любви…
…
С Делией своей Гораций
Гимны радости поет, –
Там, под тенью миртов зыбкой,
Нам любовь сплетет венцы…
Как всегда Батюшков тщательно работает над мелодичностью стиха:
Мы услышим смерти ЗОВ,
То, как ЛОЗы Винограда
ОбВиВают тонкий Вяз.
…
СлавЬ беспечностЬ и любовЬ.
ЦепьЮ нежноЮ обвей.
К этому же циклу примыкают и стихотворение «Веселый час» (1810):
Молодость недолговечна:
Скажем юности: лети!
Жизнью дай лишь насладиться,
Полной чашей радость пить.
Столь же недолговечно и счастье:
Ах! Недолго веселиться
И не веки в счастье жить!
.
. время сильною рукою
Погубит радость и покой.
Смерть не страшна – это всего лишь «вечный сон».
Характерно для поэтического языка Батюшкова яркое сочетание разностилевых слов: «заранее», «други», «внемлите», «зреть» («высокий стиль»), «розами венчаться» (клише романтической лирики).
► Читайте также другие статьи о жизни и творчестве К.Н. Батюшкова:
► Перейти к оглавлению книги Русская поэзия XIX века
О своеобразии художественного мира Батюшкова.
О своеобразии художественного мира Батюшкова.
«История литературы, как всякая история органического развития, не знает скачков и всегда создает связующие звенья между отдельными гениальными деятелями, – писал литературовед С. А. Венгеров. – Батюшков есть одно из таких связующих звеньев между державинской и пушкинской эпохою. Нельзя было прямо перейти от громоподобного и торжественного строя поэзии к ласкающей музыке стихов Пушкина и их „легкомысленному“, с точки зрения од и гимнов, содержанию. Вот Батюшков и подготовил этот переход. Посвятив себя „легкой поэзии“, он убил вкус к высокопарности, а русский стих освободил от тяжеловесности, придав ему грацию и простоту».
Подобно своим современникам – Карамзину и Жуковскому, Батюшков был озабочен формированием русского литературного языка. «Великие писатели, – говорил он, – образуют язык; они дают ему некоторое направление, они оставляют в нем неизгладимую печать своего гения, – но, обратно, язык имеет влияние на писателей». Процесс формирования русского национального самосознания в эпоху наполеоновских войн увенчался историческим торжеством России. Для Батюшкова, как и для многих его современников, это торжество было доказательством духовной мощи нации, которая должна сказаться и в языке народа-победителя, потому что «язык идет всегда наравне с успехами оружия и славы народной». «Совершите прекрасное, великое, святое дело: обогатите, образуйте язык славнейшего народа, населяющего почти половину мира; поравняйте славу языка его со славою военною, успехи ума с успехами оружия», – обращался Батюшков к своим собратьям-писателям.
В своей поэзии Батюшков начал борьбу с высокопарностью и напыщенностью литературы классицизма. В «Речи о влиянии легкой поэзии на язык, читанной при вступлении в „Общество любителей российской словесности “ в Москве 17 июля 1816» Батюшков стремился вывести поэтическое слово из узких границ витийственности. «Важные роды вовсе не исчерпывают собою всей литературы, – говорил он, – даже Ломоносов, сей исполин в науках и в искусстве писать, испытуя русский язык в важных родах, желал обогатить его нежнейшими выражениями Анакреоновой музы». В противоположность торжественной оде, эпической поэме и другим «высоким» жанрам поэзии классицизма, Батюшков отстаивал почетное место под солнцем для жанров «легкой поэзии» – антологической лирике, элегии, дружескому посланию. Он называл ее «прелестною роскошью» и подчеркивал, что такая поэзия существовала у всех народов и давала «новую пищу языку стихотворному». «Язык просвещенного народа должен… состоять не из одних высокопарных слов и выражений», в поэзии «все роды хороши, кроме скучного».
Поэзия малых жанров, по мнению Батюшкова, требует гораздо большего труда над словом, так как «язык русский, громкий, сильный, выразительный, сохранил еще некоторую суровость и упрямство». «В больших родах поэзии (эпос, драма) читатель или зритель, увлеченные сутью происходящего, могут и не заметить погрешностей языка». В легкой же поэзии «каждое слово, каждое выражение» поэт «взвешивает на весах строгого вкуса; отвергает слабое, ложно блестящее, неверное и научает наслаждаться истинно прекрасным. В легком роде поэзии читатель требует возможного совершенства, чистоты выражения, стройности, плавности; он требует истины в чувствах и соблюдения строжайшего приличия во всех отношениях».
В своей поэзии Батюшков выступал соперником Жуковского и развивал поэтический язык в направлении противоположном. Батюшков не разделял увлечения Жуковского поэзией немецких и английских сентименталистов. Творческий метод Батюшкова ближе к французским классикам XVIII века. Ему чужда тема платонической любви, он скептически относится к мистицизму баллад Жуковского, к воспеванию потустороннего мира. Стиль Жуковского, выражающий текучий и изменчивый мир души, лишающий слово конкретности и предметности, ему противопоказан. Он не принимает эпитет Жуковского, который не уточняет объективное качество предмета, а приглушает, размывает его: «задумчивые небеса», «тихое светило». Батюшков утверждает, напротив, земную страсть, чувственную любовь, яркость, красочность, праздничность мира, а в слове поэта ценит умение схватить объективный признак предмета: «Мутный источник, след яростной бури».
«Направление поэзии Батюшкова совсем противоположно направлению поэзии Жуковского, – говорит В. Г. Белинский. – Если неопределенность и туманность составляют отличительный характер романтизма в духе средних веков, – то Батюшков столько же классик, сколько Жуковский романтик; ибо определенность и ясность – первые и главные свойства его поэзии».
«Изящное сладострастие – вот пафос его поэзии, – отметит Белинский. – Правда, в любви его, кроме страсти и грации, много нежности, а иногда много грусти и страдания; но преобладающий элемент ее – всегда страстное вожделение, увеличиваемое всею негою, всем обаянием, исполненное поэзии и грации наслаждения».
Станем, други, наслаждаться,
Станем розами венчаться.
Лиза! Сладко пить с тобой,
С нимфой резвой и живой!
Ах, обнимемся руками,
Съединим уста с устами.
Души в пламени сольем,
То воскреснем, то умрем!…
По словам Гоголя, Батюшков «весь потонул в роскошной прелести видимого, которое так ясно слышал и так сильно чувствовал. Все прекрасное во всех образах, даже и незримых, он как бы силился превратить в осязательную негу наслажденья». Если в лирике Жуковского мы не встречаем портрета возлюбленной, а лишь чувствуем душу «гения чистой красоты», бесплотный, но прекрасный дух ее, то у Батюшкова наоборот:
О, память сердца! ты сильней
Рассудка памяти печальной
И часто сладостью своей
Меня в стране пленяешь дальной.
Я помню голос милых слов,
Я помню очи голубые,
Я помню локоны златые
Небрежно вьющихся власов
Моей пастушки несравненной
Я помню весь наряд простой,
И образ милой, незабвенной
Повсюду странствует со мной…
Однако предметность поэзии Батюшкова всегда окрашивается в романтические, мечтательные тона. Ведь поэзия, с его точки зрения, – «истинный дар неба, который доставляет нам чистейшие наслаждения посреди забот и терний жизни, который дает нам то, что мы называем бессмертием на земли – мечту прелестную для душ возвышенных!» Батюшков определяет вдохновение как «порыв крылатых дум», как состояние внутреннего ясновидения, когда «молчит страстей волненье» и «светлый ум», освобожденный от «земных уз», парит в «поднебесной». Поэт – дитя неба, ему скучно на земле: всему земному, мгновенному, бренному он противопоставляет «возвышенное» и «небесное».
Батюшков – романтик-христианин. Романтики делали упор на религиозном двоемирии в восприятии всего окружающего. Этим двоемирием определена и особая, романтическая природа «эпикуреизма» Батюшкова. Подпочвой его праздничного мировосприятия является чувство бренности и скоротечности всего земного. Его эпикуреизм питается не языческой, а иной, трагической философией жизни: «Жизнь – миг! Не долго веселиться». И потому его легкая поэзия далека от жанров салонной, жеманной поэзии классицизма или языческой чувственности поэтов Древнего мира. Радость и счастье Батюшков учит понимать и чувствовать по-особому. Что такое «счастье» в скоротечной жизни? Счастье – это идеальное ощущение. Потому эпикуреизм Батюшкова не заземлен, не материализован, и плотские, чувственные начала в нем одухотворены. Когда Батюшков зовет к «беспечности златой», когда он советует «искать веселья и забавы», то не о грубых страстях ведет он речь, не о плотских наслаждениях. Земное гибнет все, земное ничего не стоит, если оно не согрето, не пронизано мечтой. Мечта придает ему изящество, обаяние, возвышенность и красоту: «Мечтать во сладкой неге будем: / Мечта – прямая счастья мать!» («Совет друзьям»).
В своей статье об итальянском поэте эпохи Возрождения Петрарке Батюшков пишет, что «древние стихотворцы», имея в виду языческих поэтов античности, «были идолопоклонниками; они не имели и не могли иметь… возвышенных и отвлеченных понятий о чистоте душевной, о непорочности, о надежде увидеться в лучшем мире, где нет ничего земного, преходящего, низкого. Они наслаждались и воспевали свои наслаждения». «У них после смерти всему конец». Античным поэтам Батюшков противопоставляет Петрарку-христианина, в юные годы потерявшего свою Лауру и посвятившего памяти о ней лучшие свои произведения. «Для него Лаура была нечто невещественное, чистейший дух, излившийся из недр божества и облекшийся в прелести земные». У Петрарки «в каждом слове виден христианин, который знает, что ничто земное ему принадлежать не может; что все труды и успехи человека напрасны, что слава земная исчезает, как след облака на небе…».
Здесь Батюшков раскрывает природу своей «эпикурейской» поэзии, своих светлых радостей и печалей. Веселая песнь его, – писал Ю. Айхенвальд, – часто замолкала, потому что «с жизнерадостной окрыленностью духа замечательно сочеталась у Батюшкова его неизменная спутница, временами только отходившая в тень, – искренняя печаль»:
Мы лавр находим там
Иль кипарис печали,
Где счастья роз искали,
Цветущих не для нас.
Скудные и робкие земные радости он дополнял, усиливал мечтой, грезой: «Мечтание – душа поэтов и стихов». Во второй период творчества Батюшков перешел от наслаждения к христианской совести, но и тут не отказался от прежнего пафоса. Совесть для него – страсть. И христианство не обрекает его на жизнь бледную и унылую. Добро не смирение, добро действенно и страстно: оно «души прямое сладострастье». У Батюшкова жизнь не перестала быть яркой и тогда, когда вера «пролила спасительный елей в лампаду чистую Надежды».
С Батюшковым в русскую поэзию вошел стиль «гармонической точности», без которого невозможно представить становление Пушкина. Именно Батюшков разработал язык поэтических символов, придающих жизни эстетическую завершенность и красоту. Он создавался Батюшковым путем приглушения предметного смысла слов. Роза в его стихах – цветок и одновременно символ красоты, чаша – сосуд и символ веселья. В элегии «К другу» он говорит: «Где твой фалерн и розы наши?» Фалерн – не только любимое древним поэтом Горацием вино, а розы – не только цветы. Фалерн – это напоминание об исчезнувшей культуре, о поэзии античности с ее эпикуреизмом, прославлением земных радостей. Розы – воспоминание о беззаботной юности, о празднике жизни, который отшумел. Такие поэтические формулы далеки от холодных аллегорий классицизма: здесь осуществляется тонкий поэтический синтез конкретно-чувственного образа («роза») и его смысловой интерпретации («праздник жизни»). В аллегории вещественный план начисто отключен, в поэтическом символе Батюшкова он присутствует.
Как ландыш под серпом убийственным жнеца
Склоняет голову и вянет,
Так я в болезни ждал безвременно конца
И думал: Парки час настанет.
Уж очи покрывал Эреба мрак густой,
Уж сердце медленнее билось:
Я вянул, исчезал, и жизни молодой,
Казалось, солнце закатилось.
В элегии обнажен сам процесс рождения поэтического символа («формулы»): цветок склоняет голову, как человек, а человек вянет, как цветок. В итоге «ландыш» приобретает дополнительный поэтический смысл (свою поэтическую этимологию): это и цветок, и символ молодой, цветущей жизни. Да и «серп убийственный жнеца» в контексте возникающих ассоциаций начинает намекать на смерть с ее безжалостной косой, какою она предстает в распространенном мифологическом образе-олицетворении.
Такие «поэтизмы» кочуют у Батюшкова из одного стихотворения в другое, создавая ощущение гармонии, поэтической возвышенности языка: «пламень любви», «чаша радости», «упоение сердца», «жар сердца», «хлад сердечный», «пить дыхание», «томный взор», «пламенный восторг», «тайны прелести», «дева любви», «ложе роскоши», «память сердца». Происходит очищение, возвышение поэтического стиля: «локоны» (вместо «волосы»), «ланиты» (вместо «щеки»), «пастырь» (вместо «пастух»), «очи» (вместо «глаза»).
Много работает Батюшков и над фонетическим благозвучием русской речи. Разговорный язык своей эпохи он с досадой уподобляет «волынке или балалайке»: «И язык-то по себе плоховат, грубенек, пахнет татарщиной. Что за ы, что за ш, что за щ, щий, при, тры? О варвары!» А между тем, как утверждает Батюшков, каждый язык, и русский в том числе, имеет свою гармонию, свое эстетическое благозвучие. Надо только раскрыть его с помощью данного от Бога таланта. Батюшков много трудится, чтобы придать поэтическому языку плавность, мягкость и мелодичность звучания, свойственную, например, итальянской речи. И наш поэт находит в русском языке не менее выразительные скрытые возможности:
Если лилия листами
Ко груди твоей прильнет,
Если яркими лучами
В камельке огонь блеснет,
Если пламень потаенный
По ланитам пробежал…
«Перед нами первая строка, – пишет И. М. Семенко. – „Если лилия листами“. Четырехкратное ли-ли-ли-ли образует звуковую гармонию строки. Слог ли и самый звук „л“ проходит через строку как доминирующая нота. Центральное место занимает слово „лилия“, закрепляя возникший музыкальный образ зрительным представлением прекрасного. Ощутимо гармоническим становится и слово „если“, начинающееся к тому же с йотированной гласной (ею оканчивается „лилия “ ). „Если“, первое слово строки, перекликается также с ее последним словом – „листами“. Сложнейший звуковой рисунок очевиден».
Когда Пушкин в элегии Батюшкова «К другу» прочитал строку: «Любви и они и ланиты», – он воскликнул: «Звуки итальянские! Что за чудотворец этот Батюшков!», а впоследствии сказал: «Батюшков… сделал для русского языка то же самое, что Петрарка для итальянского». Действительно, знание языка поэзии Италии дало Батюшкову многое. Но не надо думать, что поэт механически переносил итальянские созвучия в русскую поэтическую речь. Нет, он искал этих созвучий в самой природе родного языка, выявлял поэзию в русских его звуках. Такова звукопись в первых строках переведенного им отрывка из «Чайльд-Гарольда» Байрона:
Есть наслаждение и в дикости лесов,
Есть радость на приморском бреге,
И есть гармония в сем говоре валов,
Дробящихся в пустынном беге.
Отсутствие в четвертом стихе ударения на второй стопе четырехстопного ямба не случайно: сочетаясь с плавными свистящими и шипящими звуками («дробящихся»), оно живописует обрывающийся бег морской волны. Рокот пронизывающих стихи звуков «р», как бы наталкивающихся периодически на твердое как камень «д», рассыпается в шипении финала, как угаснувшая на берегу в брызгах и пене морская волна.
О. Мандельштам в 1932 году написал стихи о воображаемой встрече с Батюшковым, в которых создал живой образ русского поэта:
(пока оценок нет)
Загрузка…Эпикурейская лирика Константина Николаевича Батюшкова: сочинение Ссылка на основную публикацию
