Религиозные и мистические мотивы в романе Гончарова «Обрыв»: сочинение

Религиозные и мистические мотивы в романе Гончарова «Обрыв»

Обострение идейной борьбы в 60-е годы, неприятие романистом материалистических и революционных идей демократов, их трактовки женского вопроса, а также ряд внешних обстоятельств внесли существенные изменения в первоначальный план «Обрыва». Поведение и понятия Волохова приобрели идеологическую подоплеку «новой правды», чуждой уже не только традиционно мыслящей помещице Бережковой и художнику-идеалисту Райскому, но в своей основе и Вере. Встречи-свидания героини с Волоховым перерастают теперь в идейную сшибку двух миропониманий, взаимонеприемлемых формул союза мужчины и женщины (любовь «срочная», чувственная и «вечная», исполненная духовности и долга). Страсть Веры приводит к «падению» и тяжелой драме героини и осмыслена писателем как трагическая ошибка, «обрыв» на пути к подлинному идеалу любви и семьи.

Образ нигилиста Волохова, как показала демократическая критика (статьи «Уличная философия» Салтыкова-Щедрина, «Талантливая бесталанность» Н. В. Шелгунова и др.), был идейным и художественным просчетом романиста. В убедительности Волохов во многом уступал образу Базарова, воссозданному в конце 50-х годов «первооткрывателем» нового типа русской разночинной интеллигенции Тургеневым, автором «Отцов и детей».

Закономерной была и творческая неудача новой после Штольца попытки художника изобразить в лице лесопромышленника Тушина реальный позитивный противовес Волоховым и артистическим обломовцам Райским, нарисовать воистину «цельную фигуру» «нормального человека», не ведающего противоречия «долга и труда», интересов личных и общественных, внутренних и материальных.

В «Обрыве» роль реально-поэтического характера и вместе центра романа уже безраздельно принадлежит женщине – Вере. Это объясняет и ту широту, с которой рассмотрены здесь разнообразные «образы страстей», выдвинутые, по словам писателя, «на первый план». Перед читателем последовательно проходят изображения любви сентиментальной (Наташа и Райский), эгоистически-замкнутой, «мещанской» (Марфенька и Викентьев), условно-светской (Софья Беловодова – граф Милари), старомодно-рыцарственной (Татьяна Марковна Бережкова – Ватутин), артистической, с преобладанием фантазии, воображения над всеми способностями души (Райский – Вера), «почти слепой», бессознательной (Козлов и его жена Ульяна), наконец, «дикой, животной» страсти крепостного мужика Савелия к его жене Марине, «этой крепостной Мессалине», и т. п. Через виды страстей Гончаров прослеживает и передает как бы духовно-нравственную историю человечества, его развитие со времен античности (холодная красавица Софья Беловодова уподоблена древней мраморной статуе) через средневековье и до идеалов настоящего периода, символизируемого высокодуховной (в христианско-евангельском смысле) «любовью-долгом» Веры, этой «ожившей статуи».

В «Обрыве» отражены религиозные настроения Гончарова, противопоставляемые им в качестве «вечной» правды материалистическому учению демократов. «У меня, – свидетельствовал романист, – мечты, желания и молитвы Райского кончаются, как торжественным аккордом в музыке, апофеозом женщин, потом родины России, наконец, Божества и Любви…»

В трех своих романах Гончаров был склонен видеть своеобразную «трилогию», посвященную трем последовательно воспроизведенным эпохам русской жизни. «Обыкновенная история», «Обломов», «Обрыв» действительно имеют ряд таких общих тем и мотивов, как «обломовщина» и обломовцы, мотив «необходимости труда… живого дела в борьбе с всероссийским застоем», а также структурно схожих образов положительных героев (Штольц – Тушин, Ольга – Вера) и др. В каждом из романов значительное место занимает любовный сюжет и любовная коллизия. Все же прямого развития проблематики предыдущего произведения в последующем у Гончарова нет; каждое из них посвящено по преимуществу своему кругу вопросов.

26. Первые литературные опыты. Комедия «Свои люди – сочтемся»: особенности изображения купеческого быта, идеи «натуральной школы»

Пьесы Александра Николаевича Островского нередко называют «окном» в купеческий мир творений были купцы всех гильдий, лавочники, приказчики, мелкие чиновники… Островского даже называли «Колумбом Замоскворечья», ведь он, как Колумб, открыл русскому читателю целый мир – мир московского Замоскворечья, «страны» московского купцов.
Многие сюжеты для своих комедий драматург не придумывал, а брал прямо из жизни. Ему пригодился опыт службы в московских судах, где рассматривалась имущественные споры, дела о ложных банкротствах, конфликты из-за наследства. Островский, кажется, просто перенес все это на страницы своих пьес. Одной из таких комедий, взятых из самой гущи купеческой жизни, стала комедия «Банкрот», которую драматург написал в самом конце 40-х годов 19 века. Она была напечатана в журнале «Москвитянин» в 1850 года названием «Свои люди – сочтемся!» и принесла молодому автору заслуженную славу.

В основе сюжета комедии лежит весьма распространенный в прошлом веке в купеческой среде случай мошенничества: богатый купец, Самсон Силыч Большов, занял у других купцов довольно крупную сумму денег, не желая возвращать ее, объявил о своем банкротстве. А все свое имущество он перевел на имя «верного человека» – приказчика Лазаря Подхалюзина, за которого, для большей своей уверенности и спокойствия, отдает замуж дочь Липочку – Олимпиаду Самсоновну. Несостоятельного должника Большова сажают в тюрьму (долговую «яму»), но Самсон Силыч уверен, что дочь и зять внесут за него небольшую сумму денег из полученного имущества и его освободят. Однако, события развиваются совсем не так, как хотелось бы Большову: Липочка и Подхалюзин не заплатили ни копейки, и бедный Большов вынужден отправиться в тюрьму.

Казалось бы, в этом сюжете нет ничего интересного и занимательного: один мошенник обманул другого мошенника.

Но комедия интересна не сложным сюжетом, а той правдой жизни, которая составляет, как мне кажется, основу всех произведений Островского. С какой точностью и реалистичностью нарисованы все персонажи комедии! Возьмем, например, Большова. Это грубый, невежественный человек, настоящий самодур. Он привык всеми командовать и всем распоряжаться. Самсон Силыч приказывает дочери выйти замуж за Подхалюзина, совершенно не считаясь с ее желаниями: «Важное дело! Не плясать же мне по ее дудочке на старости лет. За кого велю, за того и пойдет. Мое детище: хочу с кашей ем, хочу масло пахтаю…» Большов сам начинал с низов, «голицами торговал»; его в детстве щедро награждали «тычками» и «подзатыльниками», но вот накопил денег, стал купцом и уже всех ругает и подгоняет. Конечно, суровая «школа жизни» по-своему воспитала его: он стал грубым, изворотливым, даже сделался мошенником. На в конце пьесы он же вызывает и некоторое сочувствие, ведь его жестоко предала собственная дочь и обманул «свой» человек – Подхалюзин, которому он так доверял!

Подхалюзин является еще большим мошенником, чем Большов. Он сумел не только провести хозяина, но и завоевать расположение Липочки, которая вначале не хотела выходить за него замуж. Это как бы «новый» Большов, еще более циничный и наглый, более соответствует нравам нового времени – времени наживы. Но есть в пьесе еще один персонаж, который неразрывно связан с предыдущими. Это мальчик Тишка. Он пока что еще служит «на побегушках», но уже понемногу, по копеечке, начинает собирать свой капитал, и со временем, очевидно, он станет «новым» Подхалюзиным.

Особенно интересен в комедии, как мне кажется, образ Липочки. Она мечтает о женихе «из благородных» и не хочет выходить замуж за какого-нибудь «купчишку»; ей подавай жениха «не курносого, беспременно чтобы был бы брюнет; ну, понятное дело, чтоб и одет был по-журнальному…»

Она не похожа на купчих прежнего времени; ей хочется к деньгам отца добавить дворянство. Как это напоминает комедию Мольера «Мещанин во дворянстве»! однако хитрый Подхалюзин безособого труда убедил ее, что с деньгами ее отца и с его изворотливостью они смогут зажить даже лучше «благородных». Липочка, как и Подхалюзин, не вызывает у нас ни малейшей симпатии.

Все персонажи пьесы, как главные, так и второстепенные (сваха Устинья Наумовна, ключница Фоминична и другие) изображены сатирически. Островский в начале своего творчества сразу же заявил о себе как писатель-сатирик, продолжатель традиции Д. И. Фонвизина, А. С. Грибоедова, Н. В. Гоголя. И последующие творения драматурга лишь укрепили и расширили его славу

Религиозные и мистические мотивы в романе Гончарова «Обрыв»: сочинение

Творчество И.А. Гончарова практически не изучено с точки зрения религиозного миросозерцания. Первую попытку рассмотреть произведения Гончарова с религиозной точки зрения сделал священник Н. И. Ремизов, отметивший редкие, но очень яркие и сильные религиозные мотивы писателя1 См.:Ремизов Н.И. Гончаров в религиозно-этических и социально-общественных воззрениях в своих произведениях // Вера и разум. Харьков, 1913. № 17. С. 758 – 789. . После революции творчество Гончарова не рассматривалось с христианской точки зрения, поэтому писатель проигрывал рядом с искателями правды Ф.М. Достоевским и Л.Н. Толстым. Однако нужно признать, что автор трилогии «Обломов», «Обыкновенная история» и «Обрыв» занимает куда более значительное место в ряду религиозных писателей, нежели мы представляем. Душевная скрытность писателя затрудняет работу о религиозности Гончарова, тем более ценна попытка исследователя В.И. Мельника заглянуть в духовный мир писателя2 См.: МельникВ.И. Гончаров и православие. Духовный мир писателя. М., Даръ, 2008. 544 с. . В душе каждого русского человека живут языческие суеверные представления и христианские православные заповеди, поэтому цель данной работы: выявить и проанализировать языческие и христианские мотивы в произведениях Гончарова. Поскольку писатель приводит нас к мысли о единой общей нити, пронизывающей все три романа («Я… вижу не три романа, а один»3 Цит. по:ГейроЛ.С.: Письма Гончарова к Никитенко С. А. Вступительная статья. // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1976 год / АН СССР. Ин-т рус.лит. (Пушкин.Дом).— Л.: Наука, 1978. С. 183—192. ), уместно будет рассмотреть религиозные мотивы в трех произведениях: «Обыкновенная история», «Обломов», «Обрыв». Следует продолжить работу по изучению духовного мира писателя, начатую В.И. Мельником и другими литературоведами, дополниванализрелигиозныхпредставленийписателя. Этим определяется актуальность данного исследования. В данной работе мы проанализируем религиозные мотивы ранее практически не изученные исследователями творчества Гончарова. Основные задачи исследования: проанализировать языческое и христианское значение имен в романах Гончарова, рассмотреть язычество или сказочные мотивы в трех романах, проанализировать воплощение мифа о Пигмалионеи Галатее (мотив статуи) в романах Гончарова. Результаты исследования могут быть использованы учителями и преподавателями школ и ВУЗов при подготовке к занятиям по творчеству Гончарова. Глава 1. Языческое и христианское значение имен в трех романах(«Обыкновенная история», «Обрыв», «Обломов») Имена собственные издавна привлекают внимание исследователей различных областей науки и, в первую очередь, языковедов, так как любое имя – этопрежде всего слово. Имя живет во всех сферах деятельности человека: в повседневной жизни, на уровне бытового общения, в официальных документах, научных статьях. Конечно же, «Одной из таких форм, одной из живых и мощных речевых стихий, поддерживающих жизнь имен и названий или же дающих им жизнь, являются произведения художественной литературы»4 Горбаневский М. В. Ономастика в художественной литературе: Филологические этюды. М., 1988.С. 4. 4Там же. С.4. . Имена действительно являются неотъемлемым элементом художественного произведения, одним из компонентов, составляющих художественный образ . «Они могут и нести ярко выраженную смысловую нагрузку, и обладать скрытым ассоциативным фоном, и иметь особый звуковой облик; имена и названия способны передавать национальный и местный колорит, отражать историческую эпоху, к которой относится действие романа, повести, рассказа, обладать социальной характеристикой»5 . Работа над собственными именами может иногда представлять для писателя весьма трудоемкий процесс. Ведь имена, фамилии, названия должны соответствовать стилю, духу, идее произведения; зачастую они несут особое значение, помогают открыть новые пласты в изучении того или иного литературного творения. По этому поводу можно привести цитату Ю. Н. Тынянова, использованную в своей работе М. В. Горбаневским: «В художественном произведении нет неговорящих имен … Каждое имя, названное в произведении, есть уже обозначение, играющее всеми красками, на которые только оно способно. Оно с максимальной силой развивает оттенки, мимо которых мы проходим в жизни»6 Там же. С.5. . Культура народов разных стран ведет свое начало со времен глубочайшей древности. Она связана с верованиями и обычаями, обрядами и табу. При обращении к мировым религиям не исключаются и случаи сохранения остатков язычества. Так, например, в России приобщение к христианской религии не вытеснило верований в домовых, леших, русалок и пр.И для обрядов язычества, и для христианских таинств имени отводится важное место. Следует отметить, что большое количество собственных имен было унаследовано христианской культурой от языческих времен. После переосмысления многие из этих имен вошли в ономастиконцеркви и вместе с религией распространились по Европе и Азии, проникая к разным народам. Для нашей работы будут интересны имена, использованные И. А. Гончаровым в своих произведениях «Обрыв», «Обломов» и «Обыкновенная история», имеющие наиболее ярко выраженное христианское или языческое значение.

Проведенный анализ позволяет доказать, что в произведениях И.А. Гончарова присутствуют религиозные мотивы. Голоса античности, язычества и христианства звучат во всех произведениях писателя. В сознанииГончарова современная ему Россия проходит искушение античными и языческими соблазнами. Языческие идолы, как думал писатель, претендуют на перерождение, они стремятсяотодвинуть в область прошлого христианство и православие. Лишь в финале произведения «Обрыв» Гончаров, по праву автора, показывает«победителя» в этом споре.Христианское мировоззрение, нравственные устои становятся для Гончарова превыше всего. Человек в гончаровскихроманах, несмотря на практически полное отсутствие церковной лексики, получает как личность религиозную оценку. Для писателя очень важно отношение человека к Богу. Уже в имени героя дана его скрытая характеристика, емко описывается отношение человека к религии. Любой герой вправе выбирать свои нравственные устои: жить, согласно языческим верованиям, поклоняться античной культуре и искусству или христианским заповедям.Его свободный выбор ведет его либо к Богу, либо от Него. Писатель решает проблему человеческой жизни с учетом ее абсолютной, не только земной, но и внеземной ценности и заданности. Для Гончарова, как для творческой личности, важным является тема творца и его создания. В романе «Обрыв» главным героем является творческая, одаренная личность Райский. На протяжении всего романа он размышляет об искусстве. В конце произведения автор приходит к выводу, что античная тема и поклонение перед ней зачеркивает истинно важное для русского человека. Таким образом, на протяжении всех трех романов Гончарова перед читателем предстает замысел о пути человека к Богу через преграды, заблужденияи ошибки земной жизни.

1. Архимандрит Августин (Никитин Д.Е.) Религиозные мотивы в творчестве Гончарова / Нева.2012. № 6. 2. Веселовский С. Б. Ономастикон. Древнерусские имена, прозвища и фамилии. М., Наука. 1974. 382 с. 3. ГейроЛ.С.: Письма Гончарова к Никитенко С. А. Вступительная статья. // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1976 год / АН СССР. Ин-т рус.лит. (Пушкин.Дом).Л.: Наука, 1978. С. 183—192. 4. Гончаров И.А. Обломов: Роман в 4-х ч. М.: Худож. лит., 1965. – 528 с. – Из содерж.: СквозниковВ. Роман И.А. Гончарова «Обломов». – С. 3-22. 5. Гончаров И.А. Обрыв: Роман. – Ашхабад: Туркменистан, 1965. – 654 с. 6. Гончаров И.А. Обыкновенная история: Роман/ Примеч. А. Цейтлина. – Фрунзе: Мектеп, 1965. – 324 с. 7. Гончаров И.А.. Собрание сочинений в шести томах.Т.3.М. , 1972. 495с. 8. Гончаров И.А.. Собрание сочинений в шести томах.Т.5.М. , 1972.467с. 9. Гончаров И.А.. Собрание сочинений в шести томах.Т.6.М. , 1972.459с 10.Горбаневский М. В. Ономастика в художественной литературе: Филологические этюды. М., 1988. 540 с. 11.Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка, тт. 1-4. М., 1978 (репринт изд. 1880—1884). 12.Котельников В.А. «Вечно женское» как жизненная и творческая тема Гончарова / Обломов: константы и переменные: Сборник научных статей / сост. С.В. Денисенко. СПб: Нестор-История, 2011. С. 72. 13.Мельник В.И. Гончаров и православие. Духовный мир писателя. М., Даръ, 2008. 544 с. 14. Мельник В. И. «Русские немцы»в жизни и творчестве И. А. Гончарова // И. А. Гончаров: Материалы Международной конференции, посвященной 180-летию со дня рождения И. А. Гончарова. Ульяновск, 1994. С. 104–105. 15. Недзвецкий В. А. Романы И. А. Гончарова // Гончаров И. А.: Материалы юбилейной гончаровскойконференции 1987 года / Ред.: Н. Б.Шарыгина. Ульяновск: Симбирская книга, 1992. С. 3—37. 16. ПроппВ.М. Исторические корни волшебной сказки. М., Лабиринт, 336 с. 17. Ремизов Н.И. Гончаров в религиозно-этических и социально-общественных воззрениях в своих произведениях //Вера и разум. Харьков, 1913. № 17. С. 758 – 789. 18. РыбасовА.П.: Роман И.А. Гончарова «Обыкновенная история» // Гончаров И. А. Собрание сочинений: В 8 т. М.: Гос. изд-вохудож. лит., 1952—1955. Т. 1. Обыкновенная история: Роман в двух частях. 1952. С. 315—326. 19. Тарковская Н.А. К изучению роман И.А.Гончарова «Обрыв» // Литература в школе. 2006. № 3. С. 24- 30. 20. Тарковская Н.А.Диалог античных и христианских мотивов в романе И.А. Гончарова «Обрыв». Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Специальность 10.01.01. – русская литература.Кострома,2006.

Религиозные и мистические мотивы в романе Гончарова “Обрыв”

Обострение идейной борьбы в 60-е годы, неприятие романистом материалистических и революционных идей демократов, их трактовки женского вопроса, а также ряд внешних обстоятельств внесли существенные изменения в первоначальный план “Обрыва”. Поведение и понятия Волохова приобрели идеологическую подоплеку “новой правды”, чуждой уже не только традиционно мыслящей помещице Бережковой и художнику-идеалисту Райскому, но в своей основе и Вере. Встречи-свидания героини с Волоховым перерастают теперь в идейную сшибку двух миропониманий, взаимонеприемлемых формул союза мужчины и женщины (любовь “срочная”, чувственная и “вечная”, исполненная духовности и долга). Страсть Веры приводит к “падению” и тяжелой драме героини и осмыслена писателем как трагическая ошибка, “обрыв” на пути к подлинному идеалу любви и семьи.

Образ нигилиста Волохова, как показала демократическая критика (статьи “Уличная философия” Салтыкова-Щедрина, “Талантливая бесталанность” Н. В. Шелгунова и др.), был идейным и художественным просчетом романиста. В убедительности Волохов во многом уступал образу Базарова, воссозданному в конце 50-х годов “первооткрывателем” нового типа русской разночинной интеллигенции Тургеневым, автором “Отцов и детей”.

Закономерной была и творческая неудача новой после Штольца попытки художника изобразить в лице лесопромышленника Тушина реальный позитивный противовес Волоховым и артистическим обломовцам Райским, нарисовать воистину “цельную фигуру” “нормального человека”, не ведающего противоречия “долга и труда”, интересов личных и общественных, внутренних и материальных.

В “Обрыве” роль реально-поэтического характера и вместе центра романа уже безраздельно принадлежит женщине – Вере. Это объясняет и ту широту, с которой рассмотрены здесь разнообразные “образы страстей”, выдвинутые, по словам писателя, “на первый план”. Перед читателем последовательно проходят изображения любви сентиментальной (Наташа и Райский), эгоистически-замкнутой, “мещанской” (Марфенька и Викентьев), условно-светской (Софья Беловодова – граф Милари), старомодно-рыцарственной (Татьяна Марковна Бережкова – Ватутин), артистической, с преобладанием фантазии, воображения над всеми способностями души (Райский – Вера), “почти слепой”, бессознательной (Козлов и его жена Ульяна), наконец, “дикой, животной” страсти крепостного мужика Савелия к его жене Марине, “этой крепостной Мессалине”, и т. п. Через виды страстей Гончаров прослеживает и передает как бы духовно-нравственную историю человечества, его развитие со времен античности (холодная красавица Софья Беловодова уподоблена древней мраморной статуе) через средневековье и до идеалов настоящего периода, символизируемого высокодуховной (в христианско-евангельском смысле) “любовью-долгом” Веры, этой “ожившей статуи”.

В “Обрыве” отражены религиозные настроения Гончарова, противопоставляемые им в качестве “вечной” правды материалистическому учению демократов. “У меня, – свидетельствовал романист, – мечты, желания и молитвы Райского кончаются, как торжественным аккордом в музыке, апофеозом женщин, потом родины России, наконец, Божества и Любви. “

В трех своих романах Гончаров был склонен видеть своеобразную “трилогию”, посвященную трем последовательно воспроизведенным эпохам русской жизни. “Обыкновенная история”, “Обломов”, “Обрыв” действительно имеют ряд таких общих тем и мотивов, как “обломовщина” и обломовцы, мотив “необходимости труда. живого дела в борьбе с всероссийским застоем”, а также структурно схожих образов положительных героев (Штольц – Тушин, Ольга – Вера) и др. В каждом из романов значительное место занимает любовный сюжет и любовная коллизия. Все же прямого развития проблематики предыдущего произведения в последующем у Гончарова нет; каждое из них посвящено по преимуществу своему кругу вопросов.

26. Первые литературные опыты. Комедия “Свои люди – сочтемся”: особенности изображения купеческого быта, идеи “натуральной школы”

Пьесы Александра Николаевича Островского нередко называют “окном” в купеческий мир творений были купцы всех гильдий, лавочники, приказчики, мелкие чиновники. Островского даже называли “Колумбом Замоскворечья”, ведь он, как Колумб, открыл русскому читателю целый мир – мир московского Замоскворечья, “страны” московского купцов.

Многие сюжеты для своих комедий драматург не придумывал, а брал прямо из жизни. Ему пригодился опыт службы в московских судах, где рассматривалась имущественные споры, дела о ложных банкротствах, конфликты из-за наследства. Островский, кажется, просто перенес все это на страницы своих пьес. Одной из таких комедий, взятых из самой гущи купеческой жизни, стала комедия “Банкрот”, которую драматург написал в самом конце 40-х годов 19 века. Она была напечатана в журнале “Москвитянин” в 1850 года названием “Свои люди – сочтемся!” и принесла молодому автору заслуженную славу.

В основе сюжета комедии лежит весьма распространенный в прошлом веке в купеческой среде случай мошенничества: богатый купец, Самсон Силыч Большов, занял у других купцов довольно крупную сумму денег, не желая возвращать ее, объявил о своем банкротстве. А все свое имущество он перевел на имя “верного человека” – приказчика Лазаря Подхалюзина, за которого, для большей своей уверенности и спокойствия, отдает замуж дочь Липочку – Олимпиаду Самсоновну. Несостоятельного должника Большова сажают в тюрьму (долговую “яму”), но Самсон Силыч уверен, что дочь и зять внесут за него небольшую сумму денег из полученного имущества и его освободят. Однако, события развиваются совсем не так, как хотелось бы Большову: Липочка и Подхалюзин не заплатили ни копейки, и бедный Большов вынужден отправиться в тюрьму.

Казалось бы, в этом сюжете нет ничего интересного и занимательного: один мошенник обманул другого мошенника.

Но комедия интересна не сложным сюжетом, а той правдой жизни, которая составляет, как мне кажется, основу всех произведений Островского. С какой точностью и реалистичностью нарисованы все персонажи комедии! Возьмем, например, Большова. Это грубый, невежественный человек, настоящий самодур. Он привык всеми командовать и всем распоряжаться. Самсон Силыч приказывает дочери выйти замуж за Подхалюзина, совершенно не считаясь с ее желаниями: “Важное дело! Не плясать же мне по ее дудочке на старости лет. За кого велю, за того и пойдет. Мое детище: хочу с кашей ем, хочу масло пахтаю. ” Большов сам начинал с низов, “голицами торговал”; его в детстве щедро награждали “тычками” и “подзатыльниками”, но вот накопил денег, стал купцом и уже всех ругает и подгоняет. Конечно, суровая “школа жизни” по-своему воспитала его: он стал грубым, изворотливым, даже сделался мошенником. На в конце пьесы он же вызывает и некоторое сочувствие, ведь его жестоко предала собственная дочь и обманул “свой” человек – Подхалюзин, которому он так доверял!

Подхалюзин является еще большим мошенником, чем Большов. Он сумел не только провести хозяина, но и завоевать расположение Липочки, которая вначале не хотела выходить за него замуж. Это как бы “новый” Большов, еще более циничный и наглый, более соответствует нравам нового времени – времени наживы. Но есть в пьесе еще один персонаж, который неразрывно связан с предыдущими. Это мальчик Тишка. Он пока что еще служит “на побегушках”, но уже понемногу, по копеечке, начинает собирать свой капитал, и со временем, очевидно, он станет “новым” Подхалюзиным.

Особенно интересен в комедии, как мне кажется, образ Липочки. Она мечтает о женихе “из благородных” и не хочет выходить замуж за какого-нибудь “купчишку”; ей подавай жениха “не курносого, беспременно чтобы был бы брюнет; ну, понятное дело, чтоб и одет был по-журнальному. “

Она не похожа на купчих прежнего времени; ей хочется к деньгам отца добавить дворянство. Как это напоминает комедию Мольера “Мещанин во дворянстве”! однако хитрый Подхалюзин безособого труда убедил ее, что с деньгами ее отца и с его изворотливостью они смогут зажить даже лучше “благородных”. Липочка, как и Подхалюзин, не вызывает у нас ни малейшей симпатии.

Все персонажи пьесы, как главные, так и второстепенные (сваха Устинья Наумовна, ключница Фоминична и другие) изображены сатирически. Островский в начале своего творчества сразу же заявил о себе как писатель-сатирик, продолжатель традиции Д. И. Фонвизина, А. С. Грибоедова, Н. В. Гоголя. И последующие творения драматурга лишь укрепили и расширили его славу

Мотивы сочинения Св. Тихона Задонского «Горний Иерусалим» в романе И. А. Гончарова «Обломов» Текст научной статьи по специальности « Языкознание и литературоведение»

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Морозов Николай Григорьевич

В статье делается попытка определить значение мотивов сочинения Св. Тихона Задонского «Горний Иерусалим» в романе И.А. Гончарова «Обломов».

Похожие темы научных работ по языкознанию и литературоведению , автор научной работы — Морозов Николай Григорьевич

Motifs of composition by Saint Tikhon of Zadonsk «Heavenly Jerusalem» in the novel «Oblomov» by Ivan Goncharov

An attempt to determine the meaning of the motifs of composition by Saint Tikhon of Zadonsk «Heavenly Jerusalem» in the novel «Oblomov» by Ivan Goncharov is made in the article.

Текст научной работы на тему «Мотивы сочинения Св. Тихона Задонского «Горний Иерусалим» в романе И. А. Гончарова «Обломов»»

Мотивы сочинения св. Тихона Задонского «Горний Иерусалим» в романе И.А. Гончарова «Обломов»

Морозов Николай Георгиевич

кандидат филологических наук Костромской государственный университет имени Н.А. Некрасова

МОТИВЫ СОЧИНЕНИЯ СВ. ТИХОНА ЗАДОНСКОГО «ГОРНИЙ ИЕРУСАЛИМ» В РОМАНЕ И.А. ГОНЧАРОВА «ОБЛОМОВ»

В статье делается попытка определить значение мотивов сочинения Св. Тихона Задонского «Горний Иерусалим» в романе И.А. Гончарова «Обломов».

Ключевые слова: И.А. Гончаров, «Сон Обломова», Тихон Задонский, «Горний Иерусалим», мотивы, сюжет, стиль.

Дэ настоящего времени вопрос о духовных истоках «Сна Обломова» в романе И.А. Гончарова «Обломов» обстоятель-сматривался исследователями. Между тем особое сгущение благодатных свойств, которыми И.А. Гончаров наделил пейзаж, климат, уклад и характеры обитателей заповедного уголка, именуемого Обломовкой, невольно вызывают ассоциации с сочинениями, утопический характер которых не вызывает сомнений. Ускорить поиски такого сочинения позволяет жанрово-стилистиче-ская специфика «Сна Обломова», особая, напевная ритмичность текста, фразеологические обороты, своеобразный хронотоп чудесного уголка. Мотив сновидения позволяет Гончарову с первых же строк погрузить читателя в атмосферу особого пространственно-временного объёма, в котором смешались причудливо сон и явь, мечта о несбыточном рае на земле с приметами реального пейзажа и кре-стьянско-усадебного быта срединной России. При этом вся картина этой чудесной, благодатной жизни едва заметно, но ощутимо разграничивается от земного пространства и времени. Вот характерный отрывок, которым автор начинает рассказ о заповедной Обломовке: «Где мы? В какой благословенный уголок земли перенёс нас сон Обломова? Что за чудесный край! Нет, правда, там моря, нет высоких гор, скал и пропастей, ни дремучих лесов – нет ничего грандиозного, дикого и угрюмого». В этом пейзаже отмечаются явные признаки первозданного ландшафта земли, которому созвучны первобытная мощь раннего человечества, в характере которого достаточно было «пропастей», «дремучих» страстей и звериной, свирепой энергии. Но вот все эти острые углы и впадины словно сглажены неким ваятелем, художником высшего значения. А заодно утишены страсти, ненужные порывы, дикие инстинкты. И вот уже нет места раздорам, но прочно утвердилась благожелательная склонность к взаимной помощи, искреннее стремление умножать благодать в окружающей жизни.

Гончаров как бы ненароком даёт понять читателям, что его Обломовка из сна Ильи Ильича очень похожа на заповедную страну счастливых, куда попасть можно как по волшебству: вдруг, внезапно, произнеся чудесное заклинание: «Не таков мирный уголок, где вдруг очутился наш герой. Небо там

распростерлось так невысоко над головой, как родительская надежная кровля, чтоб уберечь, кажется, избранный уголок от всяких невзгод».

Солнце там ярко и жарко светит около полугода и потом удаляется оттуда не вдруг, точно нехотя, как будто оборачивается назад взглянуть еще раз или два на любимое место и подарить ему осенью, среди ненастья, ясный, теплый день» [2, т. 4, с. 103]. Казалось бы, чудесный мирок Обломов-ки в сне Ильи Ильича по всем статьям подходит для сопоставления со сказочным царством, помещенным в некую область пространства, где небеса и светила, громы и грозы овеяны незримой, но могучей силой некоего хозяина, повелителя этой страны, бесконечно доброго, ласково-приветливого к её обитателям. Мотив волшебной страны усиливается благодаря одному фрагменту из сна Ильи Ильича, где он видит себя маленьким мальчиком, жадно слушающим сказку няни о чудесной «. неведомой стороне, где нет ни ночей, ни холода, где все совершаются чудеса, где текут реки мёду и молока, где никто ничего круглый год не делает, а день-деньской только и знают, что гуляют все добрые молодцы, такие, как Илья Ильич, да красавицы, что ни в сказке сказать, ни пером описать.» [2, т. 4, с. 120]. Далее следует целый перечень непременных героев сказочной страны – от щуки до «Емели-дурачка» [2, т. 4, с. 120].

Однако, став уже взрослым человеком, Илья Ильич думал: «зачем сказка не жизнь, а жизнь не сказка» [2, т. 4, с. 120]. Но ведь сам-то Илья Ильич, казалось бы, только и делает, что пытается реализовать в реальной жизни порядки и стиль поведения в соответствии с обычаями той волшебной, сказочной страны, о которой в детстве рассказывала ему старая нянька? Той ли страны? Или ешё какой-то похожей на неё своими чудесными свойствами, даже более чудесными и совершенными? Одна примечательная особенность чудесного уголка в «Сне Обломова» дает основание для предположения: страна, где никогда не заходит солнце, где вечный свет, где можно встретить молодой и счастливой давно умершую мать, – не из категории народных сказок. Тут следует поискать источник из сферы духовных сочинений, христианской книжности. Таким источником вполне мог быть небольшой по объему, но достаточно глубокий по содер-

© Морозов Н.Г., 2014

Вестник КГУ им. H.A. Некрасова № 3, 2014

жанию труд святителя Тихона Задонского «Горний Иерусалим».

Так, в «Сне Обломова» повествователь отмечает какую-то удивительную тишину, мир и покой: «Тишина и невозмутимое спокойствие царствуют и в нравах людей в том краю. Ни грабежей, ни убийств, никаких страшных случайностей не бывало там; ни сильные страсти, ни отважные предприятия не волновали их» [2, т. 4, с. 107].

В сочинении Тихона Задонского встречаются те же ключевые слова «мир», «тишина», отмечается то же неземное спокойствие, которым славится Горний Иерусалим и его блаженствующие в счастливом братолюбивом гражданстве обители: «В том преславном и блаженнейшем гражданстве совершеннейшая тишина, мир, любовь между блаженными гражданами, друг о друге радость, утеха и веселье: потому что друг друга любят, как себя, друг о друге радуются, как о себе: ибо друг друга видят в блаженстве, как и себя» [3, с. 18]. Точно так же жителям Горнего Иерусалима неведом страх от грабителей и врагов, как и обитателям счастливой Обломовки: «В горнем Иерусалиме нет страха от иноплеменников, нет боязни от врагов, нет опасности от болезни, смерти, глада, хлада, нищеты, вражды, ненависти, злобы и прочих зол» [3, с. 18].

Эти примеры образных и стилистических реминисценций можно приводить ещё и ещё. Несомненно лишь то, что И.А. Гончаров был знаком с сочинением Св. Тихона Задонского «Горний Иерусалим» в такой степени, чтобы включить в текст «Сна Обломова» лексику и фразеологические обороты, не говоря уже об идеалах небесного «гражданства», чаемого и в мире земном.

В работе, посвященной изучению христианских традиций в романе И.А. Гончарова «Обрыв», Ю.В. Лебедев точно определил духовные истоки творчества прославленного романиста: «.. .”Обрыв” связал два предшествовавших ему романа, ибо в нём нашли окончательное разрешение в духе православно-христианских убеждений писателя те вопросы, которые оставались неразрешенности в “Обыкновенной истории” и «Обломове” [4, с. 343].

Дальнейшее изучение романа И.А. Гончарова «Обломов» в контексте святоотеческой литературы будет способствовать более глубокому постижению творческой истории произведения и отдельных аспектов его поэтики.

Мотивы сочинения Св. Тихона Задонского «Горний Иерусалим» обнаруживаются и в ранней прозе И.А. Бунина. В творчестве Бунина такие мотивы прослеживаются в рассказе «Кастрюк» (1892). Рассказ открывается картиной тёплого весеннего утра, когда зима уже на исходе, и крестьяне собираются на полевые работы. Но в семье патриархального крестьянина, прозванного Кастрюком, не все сердца поддаются умягчающему, благодатному, весеннему началу: холодно-презрительным

отчуждением веет от слов сына Кастрюка, обра-щённых к отцу: «Ну, Кастрюк, (деда все так звали на деревне, потому что, выпивши, он любил петь про Кастрюка старинные веселые прибаутки), ну, Кастрюк, – говорил ему на заре сын, выравнивая гужи на сохе, между тем как его баба зашпиливала веретье на возу с картошками, – не тужи тут, поглядывай обапол дому да за Дашкой-то. Кабы ее телушка не забрухала.

Дед, без шапки, засунув руки в рукава полушубка, стоял около него.

– Кому Кастрюк – тебе дяденька, – говорил он с рассеянной улыбкой.

Сын, не слушая, затягивал зубами веревку и продолжал деловым тоном:

– Твое дело, брат, теперь стариковское. Да и горевать-то, почесть, не по чем: оно только с виду сладко хрип-то гнуть.

– Да уж чего лучше, – отвечал дед машинально» [1, с. 20].

Так, подробно возвращающемуся холоду, среди уже прогретой весенним солнцем природы, вновь заявляет о себе стихия тьмы, холода и зла. С ней связана и тема семейного разлада, взаимного отчуждения старых и малых, отцов и детей. Эта вечная тема в крестьянской семье решается как трагедия патриархального поколения старой деревни, отличающейся большей духовной культурой, мягким, человеколюбивым характером. И вот теперь это поколение, казалось бы, предоставлено волею судьбы оканчивать земные дни в скорби, одиночестве, без надежды на утешение. Но так ли это?

По мере развития повествования в рассказе И.А. Бунина всё более явно заявляет о себе могущественная сила. Знаки её присутствия в мире природном и человеческом достаточно ясно прочитываются в третьей и четвертой частях рассказа. Сила эта – Бог и его небесный центр: город-государство Горний Иерусалим. В сочинении Тихона Задонского, кроме описания чудесных, внеземных законов этого города вечного света, вечной жизни, молодости, счастья пребывать в любви и согласии, указаны наиболее существенные пейзажные признаки чудесной страны. И.А. Гончаров приводит некоторые из них, как уже отмечалось, в «Сне Об-ломова». Но и в третьей части рассказа И.А. Бунина «Кастрюк» есть фрагмент, содержащий ряд сходных с природой Обломовки знаков присутствия благодати небесного Иерусалима. Тишина, мир, благорастворение воздухов, широкие равнины, ласковое солнце, словно намеренно, из любви к людям, задерживающее свой ход по небосклону, – эти приметы есть и в рассказе Бунина. Приведём этот фрагмент полностью: «Тишина кроткого весеннего вечера стояла в поле. На востоке чуть вырисовывалась гряда неподвижных нежно-розовых облаков. К закату собирались длинные перистые ткани тучек. Когда же солнце слегка задернулось одной

Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова № 3, 2014

«Духовный календарь» романа Алена-Фурнье «Большой Мольн».

из них, в поле, над широкой равниной, влажно зеленеющей всходами и пестреющей паром, тонко, нежно засинел воздух. Безмятежнее и еще слаще, чем днем, заливались жаворонки. С паров пахло свежестью, зацветающими травами, медовой пылью желтого донника. » [1, т. 2, с. 25-26].

Старый Кастрюк, подобно тургеневскому Кали-нычу, наделённый поэтическим даром понимания божественного языка небесной красоты мира природы, исцеляется от сердечных ран, нанесённых ему жестокосердным сыном. После этого чудесного знамения, патриархальный герой словно молодеет. Переполненный чувством радости, отправляется он вместе с деревенскими детьми в ночное. И там ему является в красе и небесной славе град небесный Иерусалим: « дед постлал себе у межи полушубок, зипун и с чистым сердцем, с благоговением стал на колени и долго молился на тёмное, звёздное, прекрасное небо, на мерцающий Млечный Путь – святую дорогу ко граду Иерусалиму» [1, т. 2, с. 27].

Итак, мотивы сочинения Тихона Задонского «Горний Иерусалим» определяются, как следует из

сделанных наблюдений, в отечественной классике XIX века и прозе рубежа XIX-XX веков. Творческое осмысление наследия Тихона Задонского И.А. Гончаровым, а затем И.А. Буниным способствовало расширению изобразительных и выразительных возможностей реалистического искусства второй половины XIX века и начала XX столетия. Писатели, идущие по этому пути, прокладывали дорогу мастерам духовного реализма.

1. Бунин И.А. Собрание сочинений: в 6 т. Т. 2. -М.: Худож. лит., 1987. – 510 с.

2. Гончаров И.А. Собрание сочинений: в 6 т. Т. 4. – М.: Правда, 1972. – 526 с.

3. Св. Тихон Задонский. Горний Иерусалим // О часе смертном. Христианское отношение к смерти. Духовные чтения. – М., 1990. – С. 18.

4. Лебедев Ю.В. Православная традиция в русской литературе XIX века. – Кострома: КГУ им. Н.А. Некрасова, 2010. – 428 с.

Дубинская Маргарита Викторовна

Петрозаводский государственный университет

«ДУХОВНЫЙ КАЛЕНДАРЬ» РОМАНА АЛЕНА-ФУРНЬЕ «БОЛЬШОЙ МОЛЬН» И ПОЭТИКА ХУДОЖЕСТВЕННОГО ВРЕМЕНИ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО

Статья посвящена исследованию особенностей художественного времени. «Духовный календарь» способствует адаптации поэтики «порогового времени» и «исповедального слова» Достоевского в романе Алена-Фурнье на уровне художественного образа и на уровне сюжетных построений, а также созданию «эстетической модели времени».

Ключевые слова: духовный календарь, эстетическая модель времени, пороговое время, годовой цикл, суточный цикл.

В нашей работе впервые ставится целью изучение циклической формы художественного времени романа Алена-Фурнье «Большой Мольн», члена группы писателей-модернистов журнала МНР, находившейся под влиянием Достоевского. В настоящее время изучена связь художественного времени со священным писанием, в первую очередь, на материале творчества А.С. Пушкина и Ф.М. Достоевского. Как пишет В.А. Кошелев: «Священное писание, отражённое в “истории года”, давало особую эстетическую модель времени. Она базировалась на двух этапах жизни Спасителя: Рождестве Христовом и Светлом Христовом Воскресении. В соответствии с этими двумя датами (одна – непереходящая, другая – переходящая) строился и весь “порядок” народного евангельского календаря» [5, с. 144]. Художественное пространство и время Достоевского изучено В.В. Ивановым в связи с проблемой сакрализации текста, подразумевающей «инобытийное пространство и время» [4, с. 375], и древнерусской традицией: «Приезд князя Мышкина. ока-

зывается приуроченным к Юрьеву дню: Мышкин тоже “уходит” от своего прежнего “хозяина” – профессора Шнейдера. “Хозяином” князя Мышкина окончательно становится Сам Христос» [4, с. 80]. С «представлением о цикличности связано и само русское слово “время” – этимологически одно-коренное со словами “вертеть” и “веретено”» [5, с. 134]. Присоединяясь к представлению Кошелева о цикличности времени, отражаемому в русском языке словами «вертеть» и «веретено», добавим, что во французском языке понятие цикличности отражается словом «temps» – время. Фр. temps происходит из лат. tempus, одно из значений которого (сохранившееся в русском языке в слове «темп») – повторение временных промежутков определённой длины в заданной последовательности. То есть французское слово, обозначающее время, как и русское, сохраняет значение цикличности, одновременно подразумевая дискретность событий цикла.

Рассмотрение «духовного календаря» (термин Иванова, обозначающий адаптацию художествен-

Падение и просветление Веры

Анализ романа И.А. Гончарова «Обрыв»

Падение и просветление Веры. Кульминацией четвертой части, да и всего романа, становится «обрыв» Веры, ее падение в бездну. Теперь «обрыв» олицетворяет низ, грех, ад. «Не покидайте меня, не теряйте из виду,– шептала она. – Если услышите… выстрел оттуда. (она показала на обрыв) – будьте подле меня. не пускайте меня – заприте, если нужно, удержите силой». Страстными метаниями героини четвертая и пятая часть обретают нервный, бешеный ритм, который мы привыкли встречать скорее в романах Достоевского. Только что она умоляла Бориса удержать ее от искушения, но когда услышала призывный выстрел, Вера «. начала биться у него в руках, вырываясь, падая, вставая опять». Поддавшись ее уверениям о том, что это свидание с Марком – последнее, Борис отпустил Веру, и она, «взвизгнув от радости, как освобожденная из клетки птица, бросилась в кусты».

Вера не лгала, когда говорила, что идет на последнюю встречу. Их отношения с Марком давно перешли в «поединок роковой» – «они чувствовали, что будущего нет». При взаимной любви «никто из них не мог, хотя бы и хотел, внезапно переродиться , как шапку надеть, другие убеждения, другое миросозерцание, разделить веру или отрешиться от нее». Решение расстаться было мудрым и единственно правильным, вот только не нужно было Вере оборачиваться… «Победа! Победа!» – вопило в нем. – Она возвращается, уступает!» Она была у него в объятиях. Поцелуй его заглушил ее вопль. Он поднял ее на грудь себе и опять, как зверь, помчался в беседку, унося добычу…» Гончаров решил изобразить то, чего не знал еще строгий роман девятнадцатого века – «падение» своей любимой героини.

Падение и просветление остальных героев. Заключительная пятая часть романа рисует процесс восхождения Веры из обрыва новой морали, возвращение к вечным ценностям. В этом ей помогает бабушка. «Падение» любимой внучки стало для Татьяны Марковны страшным потрясением. Грех можно снять с души только покаянием, и вот начинается «странствие бабушки с ношей «беды». «Она как будто не сама ходит, а носит ее посторонняя сила. Как широко шагает она, как прямо и высоко несет голову и плечи и на них – эту свою ношу!» В свою очередь, у Веры болит душа от неискупимой вины перед Татьяной Марковной: «Она уважала ее (Веру) , признавала за ней права на свободу мыслей и действий , верила ей! И все это пропало! Она обманула ее доверие». Не только о судьбе любимой внучки сокрушается Бережкова. Вместе с Верой должна уйти жизнь из счастливой Малиновки: «Озираясь на деревню, она видела – не цветущий, благоустроенный порядок домов, а лишенный надзора и попечения ряд полусгнивших изб – притон пьяниц, нищих, бродяг и воров. Поля лежали пустые, поросшие полынью, лопухом и крапивой». Ибо не сможет сделать счастливыми других несчастный, запутавшийся человек. Для того, чтобы управлять людьми, нужна чистая душа, нужна правда.

«У верующей души есть свое царство! – думал Райский, глядя ей (бабушке) вслед и утирая слезы, – только она умеет так страдать за все, что любит. И так любить, и так искупать свои и чужие заблуждения!» Перед нами те страдания, которых так боятся и избегают всеми силами «новые» и образованные герои. Однако И.Ф. Анненский проницательно заметил, что «мучения Веры – они так воспитательны, даже благодетельны, она точно обновляется после пережитого горя». И не одна Вера, но все участники и свидетели событий, пройдя через очищающий огонь страданий, получают новый импульс к жизни.

Райскому, созерцающему страдания бабушки, вдруг открывается смысл и назначение женщины. Его и Гончарова раздумья настолько грандиозны и значимы, что стоит задуматься, так ли уж они устарели на сегодняшний день? «В женской половине человеческого рода, – думалось ему, – заключены великие силы, ворочающие миром. Только не поняты, не признаны, не возделаны они ни ими самими, ни мужчинами и подавлены, грубо затоптаны или присвоены мужской половиной, не умеющей ни владеть этими великими силами, ни разумно повиноваться им, от гордости. А женщины, не узнавая своих природных и законных сил, вторгаются в область мужской силы – и от этого взаимного захвата – вся неурядица». Женская стойкость, благородство, величие души востребованы, по Гончарову, «…в великие минуты, когда падали вокруг тяжкие удары судьбы и когда нужны были людям не грубые силы мышц, не гордость крепких умов, а силы души – нести великую скорбь, страдать, терпеть и не падать!» За примерами подобных великих женщин не нужно углубляться в дебри истории. Гончаров вкладывает в уста героя восторженный гимн женам декабристов, добровольно отправившимся в Сибирь: «С такою же силой скорби шли в заточение с нашими титанами, колебавшими небо, их жены, боярыни, княгини, сложившие свой сан, титул, но унесшие с собой силу женской души и великой красоты, которой до сих пор не знали за собой они сами . И мужья, преклоняя колена перед этой новой для них красотой, мужественнее несли кару». Отвлекаясь на минуту от анализа, можно сказать, что Гончаров начал свое творчество восторженным гимном Матери и завершает так же – хвалебной песнью Женщине.

Тем временем исстрадавшаяся Татьяна Марковна приходит к внучке чтобы… просить прощения! «Он велит смириться, – говорила старуха, указывая на небо…» Оказывается, в ее жизни была подобная тайная история, которую бабушка не исповедала в церкви и за которую, по строгим христианским понятиям, несет теперь заслуженную кару: Я думала, грех мой забыт, прощен. Я молчала и казалась праведной людям: неправда! внутри таился неомытый грех! Вот он где вышел наружу – в твоем грехе! Бог покарал меня в нем…» Пережитые страдания и пример бабушки указали внучке новый путь: «Стало быть, ей, Вере, надо быть бабушкой в свою очередь, отдать всю жизнь другим, и путем долга, нескончаемых жертв и труда, начать «новую» жизнь», не похожую на ту, что стащила ее на дно обрыва , любить людей, правду, добро. »

Еще один урок вынесла гордая Вера со дна обрыва. Оказывается, нет ничего постыдного в том, чтобы в трудной жизненной ситуации обратиться за помощью к тем, кто любит тебя и кто более опытен: «Прежде она дарила доверие, как будто из милости. Теперь она шла искать помощи , почуя рядом силу сильнее своей и мудрость мудрее своей самолюбивой воли. В решительные и роковые минуты Вера пойдет к бабушке, пошлет за Тушиным, постучится в комнату брата Бориса». Так и поступает она, получив от Марка письма с требованием свидания. Теперь, когда он и его идеи ей отвратительны, Волохов продолжает видеть в страданиях девушки глупое следствие глупой бабушкиной морали. И задумывает ей бросить, как подачку, согласие на церковный брак.

«…Когда у вас загремит гроза, Вера Васильевна, – спасайтесь за Волгу, в лес: там живет медведь, который вам послужит… как в сказках сказывают» – пообещал когда-то Иван Иванович. «Хорошо, буду помнить! и когда меня, как в сказке, будет уносить какой-нибудь колдун – я сейчас за вами!», – согласилась, не без иронии, Вера. Теперь сказочный сюжет разворачивается в реальности. Тушину предстоит доказать правду обещаний, пойти на встречу с ненавистным Волоховым и действовать во благо любимой женщины, даже если у самого сердце разрывается от боли.

В конце романа Гончаров оставляет шанс на возрождение и Марку. После неудачного свидания с соперником он начинает делать то, чего всегда избегал – критически осмысливать свои убеждения и судить не общество, а самого себя. «Из логики и честности, – говорило ему отрезвившееся от пьяного самолюбия сознание, – ты сделал две ширмы, чтоб укрываться за них с своей “новой силой». «Волком» звала она тебя , теперь к хищничеству волка, в памяти у ней останется ловкость лисы, злость на все лающей собаки, и не останется никакого следа – о человеке!» Марк обрывает старое, резко меняет свою жизнь – уезжает из города, с тем чтобы впоследствии ехать сражаться на Кавказ.

► Читайте также другие статьи по теме «Анализ романа И.А. Гончарова «Обрыв»:

Сочинение: Роман И. А. Гончарова Обрыв

“Вижу не три романа, а один”.

И. А. Гончаров в своем запоздалом объяснении – предисловии ко второму изданию романа “Обрыв”, напечатанном только в 1938 году, сожалеет о том, что “никто (из критиков) не потрудился взглянуть попристальней и поглубже, никто не увидел теснейшей органической связи между всеми тремя книгами: “Обыкновенной историей”, “Обломовым” и “Обрывом”! ” Действительно, критики-современники Гончарова: Н.А. Добролюбов, А.В. Дружинин, Д.И. Писарев и другие рассматривали каждый роман по отдельности, а не как единое целое. Иван Александрович сокрушался: “Всё молодое и свежее поколение жадно отозвалось на зов времени и приложило свои дарования и силы к злобе и работе дня”. Однако в защиту критиков можно сказать то, что их концепция, как сказали бы мы сейчас, концепция “шестидесятников” с пожеланиями быстрых и радикальных политических и культурных преобразований не отвечала программе “Лучше поздно, чем никогда” “месье де Лень” с его мечтами о стабильности и некоторой приземлённости: “Я писал только то, что переживал, что мыслил, чувствовал, что любил, что близко видел и знал, – словом, писал и свою жизнь и всё, что к ней прирастало”. Охватить более чем тридцатилетний период написания, по Гончарову, одного романа “шестидесятникам” было более чем сложно.

Попробуем доказать верность первого приведённого высказывания Гончарова, сравнив между собой три великих романа: найдем в них общее.

Несмотря на то, что каждое произведение отделено от другого десятилетним промежутком времени, о них можно говорить как о едином целом, так как их темы перекликаются, а по своему характеру романы, замечает Л. Н. Толстой в своем письме к А. В. Дружинину, “капитальны”, поэтому их успех “невременен”, то есть, не связан с конкретными историческими событиями. В то же время темы трилогии тесно связаны с исторической ситуацией 50-х – 80-х годов. На мой взгляд, здесь нет парадокса, потому что социальные темы тех лет : отношения между богатыми и бедными, противоречия позиций власти и народа и т. д. – актуальны в России во все времена. Талант истинного провидца помог Гончарову уловить настроение времени . Критик Чуйко обращает внимание на своеобразие исторического контекста в творчестве художника : “эпос ХIX века, в котором писателю удалось свести к одному окончательному синтезу всю историческую, государственную и общественную жизнь своего времени”. Эти слова были сказаны об “Обрыве” – мне кажется, что их можно отнести и ко всему творчеству Ивана Александровича, ведь – по идее Ю. В. Лебедева : “Если “Обыкновенная история” – фундамент храма, “Обломов” – стены и своды его, то “Обрыв” – замок свода и купол с крестом, устремленным к небу”.

Возьмём для примера первые факты биографий главных героев – их рождение и воспитание. Каждый из них родился в деревне: в Грачах в “Обыкновенной истории” (кстати, грачи – это первые птицы, прилетающие ранней весной – название деревни первого романа выбрано неслучайно), в Обломовке в “Обломове” ( это название образовано от фамилии помещика – единственный случай в трилогии), в Малиновке в “Обрыве”, – везде милые матушки и бабушки голубят и балуют своих сыночков и внучков (здесь можно вспомнить образ Арины Власьевны в “Отцах и детях” И.С. Тургенева). Но не только это объединяет персонажей. Ещё и их отношение к родной земле. Это – умиление. И “теплый угол” в “Обыкновенной истории”, и “благословенный уголок” в “Обломове”, и “эдем” в “Обрыве” мыслятся как укрытие от неудач, проблем и невзгод, как место, где нет нужды сдерживать себя и соответствовать темпу общества.

Именно в деревне персонажи раскрываются наиболее полно. Это не касается младшего Адуева, который, как бы являясь “отправной точкой” к следующим этапам развития “Героя”, живёт и прожигает жизнь в городе.

Отдельного анализа заслуживает “Сон Обломова”. Во-первых, эта “увертюра” появилась гораздо раньше, чем сам роман, первоначальное название которого было “Обломовка”. Во-вторых, “Сон Обломова” показателен как художественный и психологический приём.

Эта глава позже была помещена в середину произведения и явилась переходным моментом сюжета. Она как бы противопоставляет один период жизни другому. Однако это не полноценная антитеза, ведь в сознании Ильи Ильича всегда присутствовали элементы такой мечты. По ходу романа то сильнее, то слабее прослеживается тема Обломовки – определенного образа действительности и мыслей. К тому же его грёза – это сон-предсказание: недаром смерть Обломова настигла именно в тиши и спокойствии.

Если рассматривать “Сон. ” с психологической точки зрения, можно прийти к тому, что он является архетипом.

Принимая форму сна Обломовка принимает форму условности: пространство и время в ней не линейные, а циклические. Сам “заповедный” край обнесён высокими горами, а люди в нём живут счастливо, не болеют и чуть ли не умирают.

Используя приём архетипа, Гончаров полно раскрывает подсознательную сущность своего героя.

С другой, уже реальной стороны, родные края пугают героев перспективой жить в бездействии. Здесь проявляется различие между ними. Молодой Адуев бессознательно отворачивается от дома, чувствуя инстинктивный порыв в “землю обетованную” – в столицу, в Петербург. Обломов, напротив, живёт счастливо, “так [как жили в сонной Обломовке], а не иначе”. Райский – наиболее противоречивый персонаж – на протяжении всего романа не раз меняет свое отношение к Малиновке, её обитателям и порядкам : впервые приехав туда юношей, он ощущает прилив творческих сил: “Какие виды кругом – каждое окно в доме – рама своей особенной картины!” ; после долгой разлуки он “не без смущения” ждет встречи с родными местами, которые, впрочем, скоро видятся ему как одна картина “в тесной, определенной раме, в которой приютился человек” , а через некоторое время “Райский почти не чувствует, что живёт”, потом скука сменяется интересом, но не к деревне, а к её хранительницам (Бережковой, Вере, Марфеньке).

Как видим, герои трёх романов, как метко выразился И.А.Гончаров, “составляют одно лицо, наследственно перерождающееся. ” А трилогия – “одно огромное здание, одно зеркало, где в миниатюре отразились три эпохи – старой жизни, сна и пробуждения”.

Инжутова Любовь, 10 “А” шк. №503,07 февраля 2003 г.

Проверено Рябикиной ака САНЫЧ, оценено на отл.

Религиозные и мистические мотивы в романе Гончарова «Обрыв»: сочинениеСсылка на основную публикацию

Название: Роман И. А. Гончарова Обрыв Раздел: Сочинения по литературе и русскому языку Тип: сочинение Добавлен 02:27:05 06 июля 2005 Похожие работы Просмотров: 519 Комментариев: 17 Оценило: 5 человек Средний балл: 5 Оценка: неизвестно просмотреть