Значение творчества Толстого для русской литературы: сочинение

Значение творчества Толстого для русской литературы: сочинение

О МИРОВОМ ЗНАЧЕНИИ Л. Н. ТОЛСТОГО

Великий русский писатель Лев Николаевич Толстой — один из самых замечательных художественных гениев, каких когда-либо знало человечество. На протяжении трёх четвертей столетия его имя овеяно прочной, немеркнущей всемирной славой. Его произведения читаются и изучаются во всех концах земли.

В. И. Ленин предсказывал, что произведения Толстого «всегда будут ценимы и читаемы массами, когда они создадут себе человеческие условия жизни, свергнув иго помещиков и капиталистов»1. Наша советская действительность подтверждает это ленинское предсказание. Произведения Толстого известны в СССР самым широким массам трудящихся. Они переведены на 75 языков народов СССР и вышли за годы советской власти общим тиражом свыше 60 миллионов экземпляров.

Широчайшей популярностью пользуется ныне Толстой и во всех странах демократического лагеря, где трудящиеся, избавившись от ига помещиков и капиталистов, создают себе подлинно человеческие условия жизни. В европейских странах народной демократии, в народном Китае, в Германской Демократической Республике произведения Толстого выходят всё новыми и новыми изданиями.

На чём основано всемирное значение творчества Толстого? Почему великий русский писатель Лев Толстой стал крупнейшим мировым писателем, не имевшим себе равных в других странах? Дать верный ответ на эти вопросы можно только исходя из ленинской концепции творчества Толстого.

Общеизвестны слова Ленина, сказанные в беседе с Горьким: «До этого графа подлинного мужика в литературе не было.’.. Кого в Европе можно поставить рядом с ним? Некого»1 2. Именно глубочайшая народность творчества Толстого, его тесная внутренняя связь с освободительным движением многомиллионных крестьянских масс явилась источником его величия, предпосылкой его превосходства над зарубежными писателями той же эпохи.

Ленин говорит о Толстом: «Его мировое значение, как художника, его мировая известность, как мыслителя и проповедника, и то и другое отражает, по-своему, мировое значение русской революции»1.

Толстой встал во главе мировой литературы своего времени именно потому, что сумел с гениальной художественной силой отразить событие всемирно-исторической важности: подготовку русской революции, нарастание освободительных сил в стране, придавленной самодержавием. В эпоху Толстого центр мирового революционного движения переместился в Россию. Не случайно, что во второй половине XIX века «шаг вперёд в художественном развитии человечества» был совершён русским писателем Толстым, как не случайно, что в начале XX в. следующий важнейший шаг в поступательном движении мирового искусства, связанный с переходом в принципиально новое качество, был осуществлён другим гениальным русским писателем М. Горьким.

В эпоху Толстого русская литература шла в авангарде художественного развития человечества. Произведения русского классического реализма завоёвывали всё более широкое международное признание и авторитет. Творчество Толстого обозначило вершину в развитии критического, досоциалистического реализма в литературе не только русской, но и всемирной.

В первой половине XIX в. западноевропейские литературы выдвинули целую плеяду великих мастеров критического реализма и революционного романтизма. Одновременно с Пушкиным, Лермонтовым, Гоголем на Западе работали такие крупнейшие художники слова, как Гёте, Байрон, Бальзак, Гюго, Диккенс/ Творчество этих художников находило живой отклик в России. Толстой, как и другие величайшие русские писатели, опирался в своей работе на лучшие достижения мировой литературы. Известно, как высоко ценил он, например, произведения Гюго, Диккенса, Стендаля, а также видных западноевропейских писателей XVIII в. — Руссо, Стерна, у которых он многому учился.

Однако в ту эпоху, когда творил Толстой, в ряде зарубежных литератур проявлялись ущербные, кризисные черты. Постепенный упадок реализма в западноевропейском искусстве второй половины XIX в., сказавшийся в творчестве даже таких больших художников, как Флобер, Золя, Мопассан, был обусловлен глубокими историческими причинами. Завершение эры буржуазно-демократических революций на Западе, кризис буржуазной идеологии и в то же время отчуждённость виднейших писателей от народа — всё это влекло за собою идейное оскудение литературы, .нарастание натуралистических и декадентских тенденций.

Русская литература в это время оплодотворялась и вдохновлялась широким общедемократическим движением, главной силой которого было крестьянство. Руководящую роль в духовной жизни страны играли писатели и мыслители революционной демократии — создатели передовой материалистической эстетики. Своеобразие русского исторического процесса позволило русской литературе второй половины XIX в. не только сохранять свою содержательность и народность, но и идти вперёд, дальше, к новым высотам реалистического искусства.

Ещё задолго до того, как русское крестьянство стало резервом пролетарской, социалистической революции, оно играло большую роль в стране как двигатель буржуазно-демократического переворота. Объективные исторические условия выдвигали русские крестьянские массы на арену более или менее самостоятельного исторического действия. Именно в такой своеобразной исторической ситуации и мог появиться гений, подобный Толстому.

Для того чтобы в полной мере осознать международное значение Толстого как мастера критического реализма, важно иметь в виду известные положения В. И. Ленина и И. В. Сталина об антиимпериалистическом характере русского революционного движения конца XIX — начала XX в.

В последние десятилетия жизни Толстого Россия становилась центром, узловым пунктом противоречий империализма. Многомиллионные массы русского крестьянства становились серьёзным союзником пролетариата в его борьбе не только против царского самодержавия, но и против международных империалистических сил.

Критика Толстого, направленная непосредственно против общественных и политических устоев царской России, именно потому, что это была критика глубокая, острая, по сути дела перерастала в критику капитализма, империализма как такового, как русского, так и международного. И всемирный резонанс творчества Толстого как гениального мастера слова, разоблачавшего гнилость основ господствующего строя жизни, усиливался и подкреплялся его многочисленными публицистическими выступлениями, направленными против правящих классов США, Германии, Франции, Англии.

Значение творчества Толстого для русской литературы: сочинение

Л. ТОЛСТОЙ В МИРОВОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

Роман «Война и мир» – первое произведение, доставившее Толстому мировую славу, – был переведён на французский язык в 1879 г. Роман произвёл сильнейшее впечатление. «Я чувствовал себя унесённым течением спокойной реки, дна которой я не мог достать»,- писал один известный французский критик. К нему присоединился Флобер. «Какой художник и какой психолог!» – восторженно воскликнул он, прочитав два первых тома романа.

Так ещё в последнюю треть XIX в. воздействие творчества Толстого разнообразными способами проявилось у зарубежных писателей демократического, реалистического направления.

Воздействие писателя стало гораздо более заметным и широким на рубеже двух столетий, когда Толстой вошёл в мировую литературу не только как создатель «Войны и мира», «Анны Карениной», повестей и рассказов, но и как автор «Воскресения». Последняя книга Толстого с особенной силой раскрыла перед всем миром подлинную сущность капитализма.

Толстой-художник оказал благотворное влияние на лучших мастеров западного критического реализма XX в., выступивших ещё в дооктябрьскую эпоху: на Анатоля Франса, Бернарда Шоу, Теодора Драйзера, Генриха Манна, Ромена Роллана и др.

Все названные писатели видели в Толстом вдохновляющий пример писательской правдивости, искренности, смелости и бесстрашия.

Теодор Драйзер рассказывает о впечатлении, которое произвели на него в юности книги Толстого: «Я снова усиленно занялся чтением. Дороже всех мне тогда был Толстой, как автор повестей «Крейцерова соната» и «Смерть Ивана Ильича». Я был так восхищён и потрясён жизненностью картин, которые мне в них открылись, что меня внезапно озарила мысль, как бы совсем новая для меня: как чудесно было бы стать писателем. Если бы можно было писать, как Толстой, и заставить весь мир прислушаться!»

В юные годы много и жадно читал Толстого Фучик. Сохранились сделанные им записи о том впечатлении, которое произвели на него «Анна Каренина» и «Крейцерова соната». В ученическом сочинении «О счастье», написанном Фучиком в шестнадцатилетнем возрасте, говорится: «Прихожу к выводу, что прав Толстой: в труде, только в труде заключается подлинное счастье!»

Английский писатель Джон Голсуорси заявляет: «Если бы понадобилось назвать роман, соответствующий определению, столь дорогому сердцу составителей литературных анкет: «величайший роман в мире»,- я выбрал бы «Войну и мир».

Анатоль Франс писал в 1910 г. в статье, посвященной памяти Толстого: «Как эпический писатель Толстой – наш общий учитель; он учит нас наблюдать человека и во внешних проявлениях, выражающих его природу, и в скрытых движениях его души. Толстой даёт нам также пример непревзойдённого интеллектуального благородства, мужества и великодушия. С героическим спокойствием, с суровой добротой он изобличал преступления общества, все законы которого преследуют только одну цель – освящение его несправедливости, его произвола. И в этом Толстой – лучший среди лучших».

Столетний юбилей Толстого в 1928 г.. торжественно отмеченный в Европе, ещё более расширил и утвердил здесь популярность Толстого. Многочисленные статьи, появившиеся в журналах и газетах, единодушно признавали, что «Война и мир»- величайший роман в мире, а Толстой – величайший из всех романистов, стоящий «на голову выше всех других писателей».

Но не только роман «Война и мир» волновал и волнует читателей всего мира. Художник, философ, моралист-обличитель, Толстой поражает величием и грандиозностью своего творческого облика. В. И. Ленин, отмечая многогранность этого творческого облика, раскрывает и исторические корни всемирного влияния Толстого: «Его мировое значение, как художника, его мировая известность, как мыслителя и проповедника, и то и другое отражает, по-своему, мировое значение русской революции» (В. И. Ленин, Сочинения, т. 16, стр. 293). Вот в чём заключается основное значение Толстого в истории мировой культуры и литературы.

Толстой часто глубоко ошибался, но он всегда заставлял думать и волноваться. Одни им восхищались, другие протестовали против его учения. Но пройти спокойно мимо него было нельзя: он ставил вопросы, которые волновали всё человечество.

«Значение творчества Толстого для русской литературы»

Толстой очень строго относился к писателям-ремесленникам, сочинявшим свои «произведения» без настоящего увлечения и без убежденности в том, что они нужны людям. Страстную, самозабвенную увлеченность творчеством Толстой сохранил до последних дней жизни. В пору работы над романом «Воскресение» он признавался: «Я так увлечен этим делом, что думаю о нем день и ночь». И еще: «…Предаюсь любимому делу, как пьяница, и работаю с таким увлечением, что весь поглощен работой». Толстой смотрел на писательский труд как на деятельность, при которой «готовишься жить и умереть на основании тех слов, которые высказываешь». Он говорил своим собратьям по перу: «Писать надо только тогда, когда каждый раз, что обмакиваешь перо, оставляешь в чернильнице кусок мяса…».

Правдиво рисуя бессердечие и жестокость власть имущих, по чьей злой воле тысячи людей томятся в тюрьмах и острогах, на пересыльных этапах и в сибирской ссылке, Толстой убедительно показывает в своем романе, что настоящими преступниками являются не беспаспортные крестьяне, не нищий подросток, укравший половики, стоившие 3 рубля 67 копеек, а те, кто безнаказанно грабит и угнетает трудовой народ. Устами героя романа князя Нехлюдова Толстой называет истинные причины «роста преступности» в полицейском государстве: «Ему говорят: не воруй, а он видит и знает, что фабриканты крадут его труд, удерживая его плату, что правительство со всеми своими чиновниками, в виде податей, обкрадывают его, не переставая… знает, что мы, землевладельцы, обокрали его уже давно, отняв у него землю, которая должна быть общим достоянием, а потом, когда он с этой краденой земли соберет сучья на топку своей печи, мы его сажаем в тюрьму и хотим уверить его, что он вор. Ведь он знает, что вор не он, а тот, который украл у него землю».

О своре чиновников Толстой с гневом пишет: «Всем им, кроме удовлетворенного тщеслайия, честолюбия, прежде всего нужны ге огромные деньга, получаемые ими от государства, все же то, что пишется и говорится о необходимости, полезности государства, о благе народа, о патриотизме и т. п., пишется и говорится только для того, чтобы скрыть от обмапутых… настоящие мотивы своей деятельности».

Противореча своему утверждению, что на свете нет злодеев, неспособных к раскаянию, Толстой рисует в «Воскресении» людей высших классов «непромокаемыми» к «добру», глухими к проповеди любви и сострадания. Защитников народа писатель видит в политических заключенных-революционерах, хотя и не разделяет их взглядов на способы и пути общественного переустройства. Напомним, что, когда «Воскресение» было напечатано, в «высших кругах» царской России, как и в пору появления «Исповеди» Толстого, а также его потрясающих статей о голоде, властями обсуждался вопрос о том, как поступить с писателем-«бунтовщиком». По словам родственницы Толстого, А. А. Толстой, «ему предсказывали Сибирь, крепость, изгнание из России, чуть ли даже не виселицу». А некоторые из разгневанных сановников предлагали объявить народу, что Толстой сошел с ума, и упрятать его в далекий Суздальский монастырь.

О страхе, который испытывали перед Толстым царские власти, рассказывает в своем дневнике издатель газеты «Новое время» реакционный журналист А. С. Суворин: «Два царя у нас: Николай II и Лев Толстой. Кто из них сильнее? Николай II ничего не может сделать с Толстым, не может поколебать его трон, тогда как Толстой несомненно колеблет трон Николая и его династии. Его проклинают, синод имеет против него свое определение. Толстой отвечает, ответ расходится в рукописях и в заграничных газетах. Попробуй кто тронуть Толстого. Весь мир закричит, и наша администрация поджимает хвост» ‘.

Великим актом гражданского и писательского мужества явилось выступление Толстого со статьей «Не могу молчать», в которой он потребовал у царских опричников прекратить преследования и казни участников революции 1905-1907 годов.

Толстой отвергал любые попытки адвокатов буржуазно-помещичьего строя оправдать его существование, замазать или смягчить его зияющие противоречия, доказать, что он основан на «законе», на «праве». В «Письме студенту о праве» (1909) Толстой так определил сущность дворянско-буржуазного гражданского права: «Право гражданское есть право одних людей на собственность земли, на тысячи, десятки тысяч десятин и на владение орудиями труда, и право тех, у кого нет земли и нет орудий труда, продавать свои труды и свои жизни, умирая от нужды и голода, тем, которые владеют землею и капиталами».

В большом трактате «Рабство нашего времени» и в других статьях Толстой резко обрушился на идеологов буржуазии, утверждающих неизменность, «вечность» капиталистического общественного строя. Существующий порядок вещей, заявил Толстой, не есть нечто неизбежное, стихийное, неизменное. Капиталистическое рабство, говорит Толстой, «рабство нашего времени очень ясно и определенно произведено не каким-либо железным, стихийным законом, а человеческими узаконениями: о земле, о податях и о собственности… В условиях этих нет ничего неизменного».

И самые формы рабства не остаются неизменными. Толстой различал три формы рабства: крепостническое, земельное и капиталистическое, которое он и называл рабством нового времени. Идеолог патриархальной деревни, главное зло он видел в земельном рабстве. И даже капиталистическое «рабство нашего времени» он считал производным от земельного. Так, он говорил: «Капитализм – это последствие накопления земельной собственности».

Поземельная частная собственность была для Толстого «великим грехом», и он требовал ее отмены. «Надо исправить стародавнюю несправедливость владения землею»- эта мысль красной нитью проходит через все, что писал и говорил Толстой в годы первой русской революции. Однако он прекрасно понимал, что народ хочет освободить не только землю, но и добиться освобождения труда. «Труд должен быть не рабским, а свободным, и в этом все»,- убежденно заявлял писатель.

Толстой был убежденным противником расизма, национального шовинизма в любых его проявлениях. Учитель его детей В. И. Алексеев свидетельствует: «К национальной розни Лев Николаевич относился отрицательно. Он говорил: «Для меня равенство всех людей – аксиома, без которой мыслить нельзя». И когда Толстой узнавал о том, что эта «аксиома» кем-то не признавалась или нарушалась – он весь свой гнев обрушивал на головы ее «нарушителей».

С годами писатель не только не отстранялся от самых жгучих вопросов своего времени, но, напротив, все более решительно откликался на них. Не раз он заявлял о своем отстранении от политики, но жизнь сталкивала его с важнейшими общественно-политическими событиями, и они находили у него горячие отклики. Известный австрийский романист Стефан Цвейг говорит о Толстом: «Не надо поддаваться обману евангелической кротости его братских проповедей, христиански смиренной окраске его речи, ссылок на Евангелие по поводу враждебной государству социальной критики. Толстой больше, чем кто-либо из русских, вскопал и подготовил почву для бурного взрыва» .

Эти слова С. Цвейга приходят на память всякий раз, когда мы обращаемся к теме «Толстой и церковники». Как было отмечено выше, в феврале 1901 года святейший синод принял решение об отпадении (отлучении) Льва Николаевича Толстого от православной церкви.

Из документов, сохранившихся в архивах, видно, что высшие духовные чины долго и настойчиво требовали от светской власти ускорить расправу над Толстым. И если принятие синодом решения откладывалось, то потому только, что, как уже говорилось, царь и его министры, страшились взрыва народного негодования.

Изучая шаг за шагом историю взаимоотношений великого писателя с церковниками, невозможно не восхищаться величайшей честностью, искренностью, смелостью Толстого в открытом отстаивании своих взглядов и не возмущаться лживостью и жестокостью его преследователей. Многие исследователи жизни и творчества Толстого пишут,- и справедливо! – что последним толчком, побудившим синод отлучить писателя от церкви, явился его роман «Воскресение». Еще за пять лет до того, как начать работу над «Воскресением», Толстой написал «Исследование догматического богословия» (1884). В этом произведении убедительной критике подвергнуты основные догматы православной церкви и сурово обличены ее служители.

Из всех видов рабства, прежде существовавших и ныне существующих на земле, самым ужасным Толстой считал рабство церковное, религиозное, видя в нем «корень всякого другого рабства». Оно умело камуфлирует себя, свою подлинную сущность. «Самая вредная ложь,- говорит Толстой,- это ложь хитрая, сложная и облеченная в торжественность и великолепие, как проявляется обыкновенно ложь религиозная».

Значение творчества Толстого для русской литературы: сочинение

Ведущий: Мы очень далеки от эпохи Толстого. Но впечатление такое, что он никуда не уходил, что 180 лет для него средний, нормальный возраст и он продолжает следить за нами, изучать нас, а не мы его, как естественно представляется.

Ведущий: Сказывается высота взгляда. Толстой гля­дит на нас не из границ своей жизни, не из тех времен, которые ему довелось пройти или описать, но с точки зрения их смысла. Это, конечно, совсем иной уровень. Оттуда видны не только мы, но, возможно, и кое-что далеко впереди нас. Толстой добивался этого смысла всегда, часто ничего не хотел знать, кроме него, перебирая подробности, которые пора­жают обилием именно потому, что он не мог остановиться ни на одной, постоянно спра­шивая: зачем? каково отношение к общей правде? То есть он дерзал представлять (пусть с ошибками, срывами) направление человече­ской истории в целом и других заставлял его не упускать, напоминая, возвращая к нему.

Ведущий: Теперь мы могли, например, убедиться вполне, что он был прав, начав свое «Воскресение» картиной весеннего города: «Как ни старались люди, собравшись в одно небольшое место несколько сот тысяч, изуродовать ту землю, на которой они жались, как ни за­бивали камнями землю, чтобы ничего не росло на ней, как ни очищали всякую пробиваю­щуюся травку, как ни дымили каменным уг­лем и нефтью, как ни обрезывали деревья и ни выгоняли всех животных и птиц…» Слово «экология» еще не было изобретено, сама проблема явится почти через сто лет,— Толстой уже говорит о том, что кажется вос­станием на элементарную необходимость.

Ведущий: И так почти в каждой области, затронутой им. Он поднимает идеал, который вдруг ста­новится видимым повсюду, и от него уже невозможно избавиться, забыть, как-бы этого не хотелось.

Ведущий: Литература не является здесь исключени­ем. Как только мы пытаемся понять его зна­чение в этой суверенной для него области, нас тотчас же поразит эта высота, требую­щая понимания. Разве не естественно было бы, например, видеть это значение во влиянии, которое он на литературу оказывает. Благо, в под­тверждениях недостатка нет — крупнейшие писатели века сами это признавали. Следы его присутствия в их стилях, формах, характерах литературоведы указывали не раз.

Ведущий: Беда только в том, что сам Толстой видел в литературном влиянии признак упадка. По его представлениям, произведение должно быть невиданным, оригинальным, а следы чужого, воспринятого означают торможение, затвердение, временную консервацию идеи. Вот что он говорил: «Меня всегда удивляет в Тургеневе, как он со своим умом и поэти­ческим чутьем не умеет удержаться от баналь­ности, даже до приемов». То есть то, что мы изучаем нередко как признак мастерства, для него было концом мастерства и началом столь знакомой нам стандартизации.

Ведущий: Сама постановка вопроса, которую мы себе позволяем,— «значение Толстого для литера­туры» — была бы для него в высшей степени сомнительной. По его убеждению, ценность писателя измерялась не тем, что он сделал для литературы, но тем, что он сделал для жизни. С этой точки зрения чемпионские стремления ряда писателей XX века написать «хорошую книгу» (одну, две) парадоксально отдаляли от цели, потому что для Толстого нужно было, прежде всего, что-то важное для жизни сказать, сказать дело («дело говори» — народное требование). А уж, в какую форму оно выльется — вопрос второй, хотя и не­маловажный, потому что форма тогда уже должна быть единственная, подходящая слу­чаю.

Ведущий: Повторения для Толстого были невозмож­ны. Стоит обратить внимание, что он не со­здал никаких серий, которыми так богат XX век,— исторических, социальных, биографических. Не всегда, может быть, заметно, что у этого великого романиста всего три ро­мана, и настолько непохожих, что соеди­нить их в один жанр без больших натяжек нельзя. Нет, не в следах влияния, видимо, значение Толстого (хотя они тоже немаловажны), а в основных принципах, установленных им на­долго. В тех принципах, в которых он откры­вал для нас силы развития искусства.

Ведущий: И первый из них — реализм. Этот реализм иногда позволяют себе на­зывать описательным. Как бы предвидя эти суждения, Толстой сто лет назад писал: «Если близорукие критики думают, что я хотел опи­сывать только то, что мне нравится, как обе­дает Облонский и какие плечи у Карениной, то они ошибаются. Во всем, почти во всем, что я писал, мною руководила потребность собрания мыслей, сцепленных между собой для выражения себя; но каждая мысль, выра­женная словами особо, теряет свой смысл, страшно понижается, когда берется одна и без того сцепления, в котором она находится. Само же сцепление составлено не мыслью (я думаю), а чем-то другим, и выразить осно­ву этого сцепления словами нельзя, а можно только посредственно словами, описывая об­разы, действия, положения».

Ведущий: Согласитесь, что это очень далеко от по­нимания литературы как употребления слов, умения использовать язык… Вдумываясь те­перь в эту толстовскую мысль, мы готовы сказать: вот камень, на котором строится эстетика реализма, и не видно, чтобы какие-либо истолкования могли его поколебать. Нам говорят иногда, что это русская особен­ность — привязанность к жизни в искусстве. Но, кажется, это слишком большой подарок, чтобы можно было его принять. Нам в России вообще трудно делить ис­кусство на русское и нерусское, западное и восточное. Скорее мы делим его на подлинное и мнимое. Толстой учит нас подлинному, и оно принадлежит всем.

Ведущий: Между тем есть все-таки разница между способностью воспроизводить жизнь так, чтобы она зажила в сознании с полнотой и свободой реальности, поднятая идеей, и умением более или менее остроумно коммен­тировать ее со стороны, предлагая в подтверж­дение своих взглядов интересно и неожиданно сконструированные людские модели. Нет сом­нения, что для этой способности жизни в мысли нужен большой талант, и проявить его в условиях специализированного техни­ческого века крайне трудно. Но делать вид, что эта способность уже невозможна, что ее нет или что она заменена чем-то высшим, было бы странно. Если мысль, как говорит Толстой, без этих сцеплений «страш­но понижается» и мы могли убедиться, что так оно и есть, зачем нам следовать за этим снижением?

Ведущий: Другой принцип, им установленный,— демократизм . У Толстого он был, наверное, наиболее последовательным среди всех класси­ков мировой литературы. Поднявшись к вер­шинам культуры и став во главе мирового художественного развития, он не пожелал вступить в какой-либо «союз избранных умов», что делали не раз до него и после, не поддался ни одному из элитарных искушений времени, но безоговорочно поставил свои зна­ния и свой гений на службу интересам масс. Этот беспримерный поворот открыл совершенно новые возможности для художников XX века.

Ведущий: Никто не может сказать, что Толстой уклонился от требований времени. Он пошел навстречу необходимой краткости, в которой, как он говорил, «французы — мастера»; он показал, как можно вместить в небольшую повесть («Хаджи-Мурат») размеры и достоин­ства эпоса; создал новый политический идейный роман «Воскресение», нисколько не снижая художественности,— своего рода идеал романа будущего, где равное понима­ние абсолютно несовместимых групп и лиц связано единым настроением и мыслью; и если кому-то казалась неправдоподобной его тема, то только потому, что Толстой столк­нулся со слишком большим числом людей, не способных к раскаянию. Он оценил воз­можности документа и ввел его в литературу, открыл пути быстро меняющейся панорам­ной драмы («Живой труп»)…

Ведущий: Но у Толстого были с XX веком свои разногласия. И они достаточно серьезны, чтобы к ним не прислушаться. Он говорил: «Новые художники… приду­мывают технический прием, а потом уже по­дыскивают мысль, которую насильственно в него втискивают». Он не видел направлений, пожелавших испытать эту возможность, не знал, что появятся целые теории, которые будут себя с большой энергией на этом пути утверждать, ему была неизвестна деятель­ность авангарда. Он только указал принцип, но то был принцип, вокруг которого разгоре­лись основные художественные споры вре­мени.

Ведущий: Он увидел проблему там, где ее предполо­жить было странно: в возросшей технике описаний. Что могло быть, в самом деле, плохого в том, что получалось так хорошо. Он ведь и признавал это: «В сущности, все те­перь прекрасно пишут. Умение писать удивительное…» Но оказалось, что способность ярко описать поверхность может создавать кору, закрывающую предмет, вместо того, чтобы развернуть его навстречу пониманию, стала возникать непроницаемая пленка, своего рода никелированный слой, который по­зволял стилю блистать, забыв о внутреннем и погружая в это забвение читателя. «Читаю, — говорил Толстой, — рассказ писателя Б. Снача­ла превосходное описание природы и так на­писано, что и Тургенев не написал бы так, а уж обо мне — и говорить нечего. Но для чего? Только для того, чтобы Б. написал рассказ».

Ведущий: Это было сказано не о ком-то, а о Бунине, где болезнь только показала свой первый румянец… Сам Толстой мог, не дрогнув, на­писать: «снег у нас белый, как снег», и в ху­дожественном произведении, что «яркие звез­ды» «ярко блестели» между сучьев дерев — лишь бы не пропала идея; или, напротив, стать вдруг изысканным эстетом, впадая в звукопись,— когда нужно было передать свет­ское скольжение: «Воронцов разодрал атлас­ные карты и хотел разостлать их, когда вошел камердинер… с письмом на серебряном под­носе: Еще курьер, Ваше сиятельство». Но нигде не дал он поработить себя стилю, ося­заемой поверхности мысли, не позволил силе описаний заслонить невыявленную правду.

Ведущий: Толстой первым решился выступить про­тив наукообразия. Он вовсе не отрицал науку, как не отрицал и прогресс, что случается слы­шать о нем, когда заходит речь об этих вещах. Толстой отрицал не науку, а то, что и Достоев­ский называл «полунаукой», то есть подав­ление с помощью полузнания внутреннего богатства жизни, закрытие человеческой ду­ши под видом ее объяснения, засорение авторитетными терминами ее прозрачной глубины и, в конечном счете, подмену ее механизмами функционирования. Ведущий: Его то­варищ прокурора Бреве из «Воскресения», этот призрак будущего, «вооруженный призрак», как говорил Щедрин (в данном случае вооруженный дипломами), предвосхи­тил некоторые приемы, носители которых, конечно, не пожелали бы признать с ним родства. «В речи товарища прокурора,— пи­сал Толстой,— было все самое последнее, что было тогда в ходу… Тут была и наследствен­ность, и прирожденная преступность, и Ломброзо, и Тард, и эволюция, и борьба за су­ществование, и гипнотизм, и внушение, и Шарко, и декадентство». Это он разгадал присяжным личность Масловой, заявив, что «она обладает таинственным, в последнее время исследованным наукой, в особенности школой Шарко свойством, известным под именем внушения» — и это объяснение вос­торжествовало. Поставьте сюда другую, более современную школу, дайте иную терминоло­гию — психологическую, сексологическую, семиотическую, из теории игр,— картина ста­нет богаче, чем можно было предполагать. Тем более, что все это касается и искусства, и самого Толстого, объясненного подобным об­разом не раз.

Ведущий: Одно предостережение Толстого особо за­мечательно. Наверное, наше время решилось бы выслушать это только от Толстого, тем приятнее его напомнить. Он говорил: «Утра­чено чувство, — я не могу определить это иначе,— чувство эстетического стыда». Можно подумать, что Толстой говорит здесь о том, что в его время наивно называли, не зная подвигов будущего, «рискованными описаниями». Но проблема значительно глубже: распадение внутренних креплений и подчинение внешней силе… Причем это может проходить незаметно, вовсе не от политического давления, например, но в форме совершенно законного удовлетворе­ния разных интересов и групп. Появляет­ся социология, которая учит, как удовлет­ворять эти вкусы… И вот вкусы удовлет­ворены, успех обеспечен, но где же то, что могло бы связывать все эти группы, где ис­тина? Художник, который должен был бы соединять людей, оказывается, содействовал их разобщению. Угроза замечательна тем именно, что невидима, что приносит облег­чение… Не будем говорить вслед за Толстым, что эстетический стыд утрачен, но согласимся, что его не хватает.

Ведущий: Требовательность Толстого может по­казаться чрезмерной. Но нам незачем ее опасаться: он никогда не бывает зол. Суров, резок, непримирим, но никогда не злонамерен. Так называемая священная ненависть ему совершенно неизвестна. Он борется с принципом, заблуждением, предрассудком, темнотой, окостенением, слабостью, но не с человеком. И человек это слышит. Для ли­тературы нашего века эта поддержка незаменима.

Ведущий: Незаменима бодрость и ясность его духа. В. В. Вересаев, писатель во многом типичный для настроений начала века, вспоминает, как он посетил Толстого и заговорил с ним о трагизме бытия. «Самое слово трагизм, видимо, резало его ухо, как визг стекла под железом. По губам пронеслась насмешка:

— Трагизм… Бывало, Тургенев приедет, и тоже все: траги-изм, траги-изм.

И так он это слово сказал, что где-то в душе стало совестно за себя и шевельнулся странный, нелепый вопрос: да, полно, сущест­вует ли вправду какой-нибудь в жизни тра­гизм?»

Впечатление от общения с Толстым пере­дано здесь точно. С высоты своего взгляда он просто указывает нам на смысл, упущенный другими и невидимый из разных тупиков, откуда раздаются голоса отчаяния.

Ведущий: Толстой называл свое писательство «меч­тательный труд». В этом определении, про­мелькнувшем уже в конце пути, повторилось то, что он сказал в дневнике ранней моло­дости и, вероятно, забыл. «В мечте есть сторона, которая лучше действительности; в действительности есть сторона, которая лучше мечты. Полное счастье было бы соединение того и другого». Теперь мы видим, что этого счастья он достиг, соединил мечту и дей­ствительность своим трудом. Это пример, пусть уникальный и очень высокий, но вдох­новляющий. Во всяком случае, этот счастли­вый пример более поучителен, чем многие иные. Как сказал наш главный писатель Пуш­кин: «Говорят, что несчастье хорошая школа. Может быть. Но счастье есть лучший уни­верситет».

Ведущий: С годами интерес к наследию Толстого не только не уменьша­ется, но все более растет. Общепризнано его громадное влияние на мировой литературный про­цесс. Еще в 1911 г. А. Франс говорил: «Тол­стой — это великий урок. Своим творчеством он учит нас, что красота возникает живою и совер­шенною из правды, подобно Афродите, выходя­щей из глубин морских. Своей жизнью он про­возглашает искренность, прямоту, целеустремленность, твердость, спокойный и постоянный героизм, он учит, что надо быть правдивым и надо быть сильным… Именно потому, что он был полон силы, он был всегда правдив!»

Ведущий: Подчеркивая мысль о всемирном значении творчества Толстого, А. Федин утверждал: «Лев Толстой — ми­ровая школа литературного искусства. Это русская литературная школа, вызвавшая небывало широкое течение художественной мысли на зем­ном шаре».

Ведущий: Громадную роль для верного понимания значения Толстого в истории развития русской общест­венной мысли и литературы, в духовной жизни современного человечества сыграли и продолжают играть статьи, посвященные наследию великого писателя. В нашем восприятии Толстой всегда оставался гениальным художни­ком, который «дал ряд самых замечательных произведений, ставящих его в число великих пи­сателей всего мира». Утверждая, что они «при­надлежат к лучшим произведениям мировой лите­ратуры», мы видим в творчестве Толстого «шаг вперед в художественном развитии всего человечества».

Значение творчества Толстого для русской литературы – сочинение

Толстой очень строго относился к писателям-ремесленникам, сочинявшим свои «произведения» без настоящего увлечения и без убежденности в том, что они нужны людям. Страстную, самозабвенную увлеченность творчеством Толстой сохранил до последних дней жизни. В пору работы над романом «Воскресение» он признавался: «Я так увлечен этим делом, что думаю о нем день и ночь». И еще: «…Предаюсь любимому делу, как пьяница, и работаю с таким увлечением, что весь поглощен работой». Толстой смотрел на писательский труд как на деятельность, при которой «готовишься жить и умереть на основании тех слов, которые высказываешь». Он говорил своим собратьям по перу: «Писать надо только тогда, когда каждый раз, что обмакиваешь перо, оставляешь в чернильнице кусок мяса…».

Правдиво рисуя бессердечие и жестокость власть имущих, по чьей злой воле тысячи людей томятся в тюрьмах и острогах, на пересыльных этапах и в сибирской ссылке, Толстой убедительно показывает в своем романе, что настоящими преступниками являются не беспаспортные крестьяне, не нищий подросток, укравший половики, стоившие 3 рубля 67 копеек, а те, кто безнаказанно грабит и угнетает трудовой народ. Устами героя романа князя Нехлюдова Толстой называет истинные причины «роста преступности» в полицейском государстве: «Ему говорят: не воруй, а он видит и знает, что фабриканты крадут его труд, удерживая его плату, что правительство со всеми своими чиновниками, в виде податей, обкрадывают его, не переставая… знает, что мы, землевладельцы, обокрали его уже давно, отняв у него землю, которая должна быть общим достоянием, а потом, когда он с этой краденой земли соберет сучья на топку своей печи, мы его сажаем в тюрьму и хотим уверить его, что он вор. Ведь он знает, что вор не он, а тот, который украл у него землю».

О своре чиновников Толстой с гневом пишет: «Всем им, кроме удовлетворенного тщеслайия, честолюбия, прежде всего нужны ге огромные деньга, получаемые ими от государства, все же то, что пишется и говорится о необходимости, полезности государства, о благе народа, о патриотизме и т. п., пишется и говорится только для того, чтобы скрыть от обмапутых… настоящие мотивы своей деятельности».

Противореча своему утверждению, что на свете нет злодеев, неспособных к раскаянию, Толстой рисует в «Воскресении» людей высших классов «непромокаемыми» к «добру», глухими к проповеди любви и сострадания. Защитников народа писатель видит в политических заключенных-революционерах, хотя и не разделяет их взглядов на способы и пути общественного переустройства. Напомним, что, когда «Воскресение» было напечатано, в «высших кругах» царской России, как и в пору появления «Исповеди» Толстого, а также его потрясающих статей о голоде, властями обсуждался вопрос о том, как поступить с писателем-«бунтовщиком». По словам родственницы Толстого, А. А. Толстой, «ему предсказывали Сибирь, крепость, изгнание из России, чуть ли даже не виселицу». А некоторые из разгневанных сановников предлагали объявить народу, что Толстой сошел с ума, и упрятать его в далекий Суздальский монастырь.

О страхе, который испытывали перед Толстым царские власти, рассказывает в своем дневнике издатель газеты «Новое время» реакционный журналист А. С. Суворин: «Два царя у нас: Николай II и Лев Толстой. Кто из них сильнее? Николай II ничего не может сделать с Толстым, не может поколебать его трон, тогда как Толстой несомненно колеблет трон Николая и его династии. Его проклинают, синод имеет против него свое определение. Толстой отвечает, ответ расходится в рукописях и в заграничных газетах. Попробуй кто тронуть Толстого. Весь мир закричит, и наша администрация поджимает хвост» ‘.

Великим актом гражданского и писательского мужества явилось выступление Толстого со статьей «Не могу молчать», в которой он потребовал у царских опричников прекратить преследования и казни участников революции 1905-1907 годов.

Толстой отвергал любые попытки адвокатов буржуазно-помещичьего строя оправдать его существование, замазать или смягчить его зияющие противоречия, доказать, что он основан на «законе», на «праве». В «Письме студенту о праве» (1909) Толстой так определил сущность дворянско-буржуазного гражданского права: «Право гражданское есть право одних людей на собственность земли, на тысячи, десятки тысяч десятин и на владение орудиями труда, и право тех, у кого нет земли и нет орудий труда, продавать свои труды и свои жизни, умирая от нужды и голода, тем, которые владеют землею и капиталами».

В большом трактате «Рабство нашего времени» и в других статьях Толстой резко обрушился на идеологов буржуазии, утверждающих неизменность, «вечность» капиталистического общественного строя. Существующий порядок вещей, заявил Толстой, не есть нечто неизбежное, стихийное, неизменное. Капиталистическое рабство, говорит Толстой, «рабство нашего времени очень ясно и определенно произведено не каким-либо железным, стихийным законом, а человеческими узаконениями: о земле, о податях и о собственности… В условиях этих нет ничего неизменного».

И самые формы рабства не остаются неизменными. Толстой различал три формы рабства: крепостническое, земельное и капиталистическое, которое он и называл рабством нового времени. Идеолог патриархальной деревни, главное зло он видел в земельном рабстве. И даже капиталистическое «рабство нашего времени» он считал производным от земельного. Так, он говорил: «Капитализм – это последствие накопления земельной собственности».

Поземельная частная собственность была для Толстого «великим грехом», и он требовал ее отмены. «Надо исправить стародавнюю несправедливость владения землею»- эта мысль красной нитью проходит через все, что писал и говорил Толстой в годы первой русской революции. Однако он прекрасно понимал, что народ хочет освободить не только землю, но и добиться освобождения труда. «Труд должен быть не рабским, а свободным, и в этом все»,- убежденно заявлял писатель.

Толстой был убежденным противником расизма, национального шовинизма в любых его проявлениях. Учитель его детей В. И. Алексеев свидетельствует: «К национальной розни Лев Николаевич относился отрицательно. Он говорил: «Для меня равенство всех людей – аксиома, без которой мыслить нельзя». И когда Толстой узнавал о том, что эта «аксиома» кем-то не признавалась или нарушалась – он весь свой гнев обрушивал на головы ее «нарушителей».

С годами писатель не только не отстранялся от самых жгучих вопросов своего времени, но, напротив, все более решительно откликался на них. Не раз он заявлял о своем отстранении от политики, но жизнь сталкивала его с важнейшими общественно-политическими событиями, и они находили у него горячие отклики. Известный австрийский романист Стефан Цвейг говорит о Толстом: «Не надо поддаваться обману евангелической кротости его братских проповедей, христиански смиренной окраске его речи, ссылок на Евангелие по поводу враждебной государству социальной критики. Толстой больше, чем кто-либо из русских, вскопал и подготовил почву для бурного взрыва» .

Эти слова С. Цвейга приходят на память всякий раз, когда мы обращаемся к теме «Толстой и церковники». Как было отмечено выше, в феврале 1901 года святейший синод принял решение об отпадении (отлучении) Льва Николаевича Толстого от православной церкви.

Из документов, сохранившихся в архивах, видно, что высшие духовные чины долго и настойчиво требовали от светской власти ускорить расправу над Толстым. И если принятие синодом решения откладывалось, то потому только, что, как уже говорилось, царь и его министры, страшились взрыва народного негодования.

Изучая шаг за шагом историю взаимоотношений великого писателя с церковниками, невозможно не восхищаться величайшей честностью, искренностью, смелостью Толстого в открытом отстаивании своих взглядов и не возмущаться лживостью и жестокостью его преследователей. Многие исследователи жизни и творчества Толстого пишут,- и справедливо! – что последним толчком, побудившим синод отлучить писателя от церкви, явился его роман «Воскресение». Еще за пять лет до того, как начать работу над «Воскресением», Толстой написал «Исследование догматического богословия» (1884). В этом произведении убедительной критике подвергнуты основные догматы православной церкви и сурово обличены ее служители.

Из всех видов рабства, прежде существовавших и ныне существующих на земле, самым ужасным Толстой считал рабство церковное, религиозное, видя в нем «корень всякого другого рабства». Оно умело камуфлирует себя, свою подлинную сущность. «Самая вредная ложь,- говорит Толстой,- это ложь хитрая, сложная и облеченная в торжественность и великолепие, как проявляется обыкновенно ложь религиозная».

Творчество Л. Н. Толстого

Лев Николаевич Толстой – классик русской литературы, великий писатель, номинант Нобелевской премии, мыслитель и просветитель. Его жизненные взгляды положили начало новому религиозно-нравственному движению – толстовству, а его произведения известны по всему миру. Ещё при жизни признанный «главой русской литературы», Толстой сделал огромный вклад в развитие русского и мирового реализма.

Л. Н. Толстой был самым издаваемым писателем в СССР вплоть до 1990-х годов.

Л.Н. Толстой творил на рубеже XIX и XX веков. Именно он перевёл жанр романа на новый уровень, своим творчеством ознаменовав новый этап в литературе. Обладая очень активной жизненной позицией, за свою долгую жизнь писатель успел побыть военным, участвуя в обороне Севастополя. Был проповедником, ввиду своей деятельности отлученным от церкви, и преподавателем, основывавшим школы для крестьянских детей; путешественником и общественным деятелем. Влияние творчества Л. Н. Толстого на мир и литературу трудно переоценить. Каким же было творчество великого русского писателя?

Попробуй обратиться за помощью к преподавателям

Ранние годы и начало литературной деятельности

Лев Николаевич Толстой происходил из старинной дворянской семьи, он получил соответствующие своему социальному статусу образование и воспитание. О жизни писателя в детские и юношеские годы можно прочесть в его автобиографических (на самом деле псевдо-автобиографических) повестях:

Писательская деятельность Толстого началась, когда ему было 18 лет. Начав вести дневник, Лев Николаевич ставил самому себе задачи по самосовершенствованию и отмечал успешность их выполнения. Толстой сформулировал для себя огромное количество правил и целей, не всем из которых он следовал.

В молодые годы Толстой, будучи помещиком, пытался наладить отношения с крестьянами. Именно тогда он создал школу для крестьянских детей, где сам часто проводил занятия. Однако уехав из родного имения в Петербург, писатель больше времени посвящал кутежам, охоте и карточной игре, чем литературной деятельности.

В 1850 году, в возрасте 22 лет, Толстой принялся за настоящую литературу, начав писать «Детство». Дописано произведение было в 1852 году, после того, как писатель отправился на службу. Впервые повесть была опубликована в журнале «Современник». В ответ на появление повести Н. А. Некрасов написал Толстому ободряющее письмо. Вдохновлённый похвалой и большим успехом «Детства» у широкой публики, Толстой принялся писать с ещё большим усердием.

Задай вопрос специалистам и получи
ответ уже через 15 минут!

Сразу после публикации «Детства» юный Л.Н. Толстой был причислен к числу самых выдающихся литературных деятелей своего времени.

Сам Лев Николаевич не считал себя профессиональным литератором.

Расцвет творчества

Будучи юнкером, Толстой несколько лет отслужил на Кавказе, а затем стал участником обороны Севастополя во время Крымской войны. Находясь в осаждённом городе, он сумел написать рассказ «Рубка леса», в котором отразились впечатления от Кавказа, и первый из трёх «Севастопольских рассказов». Это произведение, ярко описывающие картину ужасов, пережитых защитниками Севастополя, вновь вызвали положительный отклик российских читателей, в том числе императора Александра II. «Севастопольские рассказы» утвердили Толстого в роли представителя нового литературного поколения.

После окончания службы Толстой отправился в Петербург, где был с радостью принят в литературных салонах, а также обзавёлся дружбой с самыми выдающимися писателями того времени – И. С. Тургеневым, И. А. Гончаровым, Н. А. Некрасовым и др. Написав в это время несколько повестей и закончив «Юность» и «Севастопольские рассказы», Толстой, впрочем, очень скоро оставил город, вступив в конфликт с близким ему кругом писателей.

Л. Н. Толстой отправился путешествовать по Европе, продолжая писать, однако доселе восхвалявшая его критика охладевает к его творчеству. Ровно до выхода в свет, пожалуй, самых известных его романов – «Войны и мира» и «Анны Карениной». Теперь в своих произведениях писатель преследовал цель показать способность личности к нравственному росту.

Роман-эпопея «Война и мир» стал поистине уникальным явлением в русской литературе. Его психологичность и размах потрясли читателей. Отечественная война 1812 года, показанная во всём своём масштабе, герои из разных социальных слоёв, патриотизм и «мысль народная» – не было составляющей романа, которая не нашла бы отклика в сердцах читателей. «Война и мир», центральное произведение в творчестве Л.Н. Толстого, – это роман о судьбе России, о судьбе народа и о народном подвиге.

Тончайшие нюансы любви и жизнь в пост-реформенной России, показанные Толстым в «Анне Карениной», вызвали не меньший восторг у читателей. Этот роман стал поворотной точкой в творчестве писателя, начав его драматический период.

Последние произведения

В 1880-ые годы Толстой с семьей переезжает в Москву, чтобы дать образование своим детям. Наблюдая за тяготами жизни простых людей, Лев Николаевич способствует открытию порядка двухсот бесплатных столов для нуждающихся и публикует несколько статей, в которых яро осуждает политику правительства.

В 1880 – 1890-ых годах Толстой много пишет. В это время из-под его пера выходят в том числе «Смерть Ивана Ильича», «Хаджи-Мурат» и «После бала». За отражённый в произведениях яркий настрой против религии и самодержавия писатель отлучён от церкви. «Воскресенье» – последний роман писателя.

Последняя запись в дневнике, начатом писателем в 18-летнем возрасте, сделана за четыре дня до смерти Толстого. Дневниковые записи сам писатель считал самыми важными из его произведений.

Особенности стиля Л.Н. Толстого

Авторский стиль Толстого сложен для восприятия. Его произведения написаны тяжелым языком и объединяют в себе разные стили. Обилие сложных предложений, длинные и запутанные фразы, тавтология – всё это делает книги Льва Николаевича несколько сложными для восприятия.

Главная проблема, поднимаемая Толстым в творчестве, – это проблема противоборства «естественного» и «искусственного» в человеке, иными словами, этическая проблематика. В философии Л.Н. Толстого нравственный человек – это сильный, активный человек, в душе которого постоянно происходит работа. Герои писателя не делятся на главных и второстепенных, они делятся на тех, кто меняется, и на тех, кто остаётся в стагнации. В своём творчестве Толстой интересуется личностью, близко и в деталях её рассматривает, разбирает и анализирует внутренние мотивы человеческих поступков. Психологизм и аналитизм, наблюдающиеся в современной литературе, корнями уходят в произведения Льва Толстого, где одним из самых ярких средств характеристики героя становится внутренний монолог.

Произведения Льва Николаевича полны субъективной авторской оценки. Он как автор часто вмешивается в события, оценивая явления окружающей героев действительности. Ещё одной особенностью писательского стиля Толстого является частое использование «ключевых слов», образующих идейное ядро произведения. Голос автора то и дело показывается в повествовании, часто одним эпитетом донося строгую и лаконичную мысль.

В своих произведениях Лев Николаевич Толстой стремился к тому, чтобы показать психологическую правду и раскрыть законы нравственной жизни человечества, анализируя самые глубинные мысли и самые незначительные, казалось бы, поступки.

«Срывание всех и всяческих масок» – господствующая черта в реализме Толстого.