Судьба человека в романе Ф. А Арамова Батья и сестры: сочинение

Судьба человека в романе Ф. А. Абрамова “Братья и сестры”

Романы “Братья и сестры” и “Две зимы и три лета” вместе с романами “Пути-перепутья” и “Дом” составляют тетралогию писателя Федора Абрамова “Братья и сестры”, или, как назвал произведение автор, “роман в четырех книгах”. Объединенные общими героями и местом действия , эти книги повествуют о тридцатилетней судьбе русского северного крестьянства, начиная с военного 1942 года. За это время состарилось одно поколение, возмужало второе и подросло третье. И сам автор обретал мудрость со своими героями, ставил все более

сложные проблемы, вдумывался и вглядывался в судьбы страны, России и человека.

Более двадцати пяти лет создавалась тетралогия . Более двадцати пяти лет не расставался автор с любимыми героями, искал вместе с ними ответа на мучительные вопросы: да что же такое эта Россия? Что мы за люди? Почему мы буквально в нечеловеческих условиях сумели выжить и победить врага и почему в мирное время не смогли накормить людей, создать подлинно человеческие, гуманные отношения, основанные на братстве, взаимопомощи, справедливости?

О замысле первого романа “Братья и сестры” Федор Абрамов неоднократно рассказывал на

встречах с читателями, в интервью, в предисловиях. Чудом уцелев после тяжелого ранения под Ленинградом, после блокадного госпиталя, летом 1942 года во время отпуска по ранению он оказался на родном Пинежье. На всю жизнь запомнил Абрамов то лето, тот подвиг, то “сражение за хлеб, за жизнь”, которое вели полуголодные бабы, старики, подростки. “Снаряды не рвались, пули не свистели.

Но были похоронки, была нужда страшная и работа. Тяжкая мужская работа в поле и на лугу”. “Не написать “Братья и сестры” я просто на мог… Перед глазами стояли картины живой, реальной действительности, они давили на память, требовали слова о себе. Великий подвиг русской бабы, открывшей в 1941 году второй фронт, быть может не менее тяжкий, чем фронт русского мужика, – как я мог забыть об этом?” “Только правда – пря – мая и нелицеприятная” – писательское кредо Абрамова. Позднее он уточнит: “…Подвиг человека, подвиг народа измеряется масштабом содеянного, мерой жертв и страданий, которые он приносит на алтарь победы”.

Сразу же после выхода романа писатель столкнулся с недовольствами земляков, которые узнавали в некоторых героях свои приметы. Тогда Ф. А. Абрамов, может быть, впервые ощутил, как трудно говорить правду о народе самому народу, развращенному как лакировочной литературой, так и пропагандистскими хвалебными речами в его адрес. Ф. А. Абрамов писал: “Земляки меня встретили хорошо, но некоторые едва скрывают досаду: им кажется, что в моих героях выведены некоторые из них, причем выведены не совсем в лестном свете.

И бесполезно разубеждать. Кстати, знаешь, на что опирается лакировочная теория, теория идеального искусства? На мнение народное. Народ терпеть не может прозы в искусстве. Он и сейчас предпочтет разные небылицы трезвому рассказу о его жизни.

Одно дело его реальная жизнь, и другое дело книга, картина. Поэтому горькая правда в искусстве не для народа, она должна быть обращена к интеллигенции. Вот штуковина: чтобы сделать что-нибудь для народа, надо иногда идти вразрез с народом.

И так во всем, даже в экономике”. Эта трудная проблема будет заниматъ Ф. А. Абрамова все последующие годы. Сам писатель был уверен: “Народ, как сама жизнь, противоречив. И в народе есть великое и малое, возвышенное и низменное, доброе и злое”. “Народ – жертва зла.

Но он же опора зла, а значит, и творец или, по крайней мере, питательная почва зла”, – размышляет Ф. А. Абрамов. Ф. А. Абрамов сумел достойно рассказать о трагедии народной, о бедах и страданиях, о цене самопожертвования рядовых тружеников. Ему удалось “взглянуть в душу простого человека”, он ввел в литературу целый пекашинский мир, представленный разнообразными характерами. Не будь последующих книг тетралогии, все равно остались бы в памяти семья Пряслиных, Анфиса, Варвара, Марфа Репишная, Степан Андреянович.

Трагедия войны, единение народа перед общей бедой выявили в людях невиданные духовные силы – братства, взаимопомощи, сострадания, способность к великому самоотречению и самопожертвованию. Эта мысль пронизывает все повествование, определяет пафос романа. И все-таки автору казалось, что ее следует уточнить, углубить, сделать более многосложной, неоднозначной.

Для этого потребовалось ввести неоднозначные споры, сомнения, размышления героев о жизни, о воинской совести, об аскетизме. Ему хотелось подумать самому и заставить читателя задуматься о вопросах “бытийных”, не лежащих на поверхности, а уходящих корнями в осмысление самой сути жизни и ее законов. С годами он все больше связывал проблемы социальные с нравственными, философскими, общечеловеческими.

Природа, люди, война, жизнь… Подобные размышления хотел ввести писатель в роман. Об этом – внутренний монолог Анфисы: “Растет трава, цветы не хуже, чем в мирные годы, жеребенок скачет и радуется вокруг матери.

А почему же люди – самые разумные из всех существ – не радуются земной радости, убивают друг друга. Да что же это происходит-то? Что же такое мы, люди?” О смысле жизни размышляет после гибели сына и смерти жены Степан Андреянович: “Вот и жизнь прожита.

Зачем? К чему работать? Ну, победят немца. Вернутся домой.

А что у него? Ему-то что? И, может быть, следовало жить для Макаровны.

Единственный человек был около него, и того проворонил. Так зачем же мы живем? Неужели только работать?” И тут же автор обозначил переход к следующей главе: “А жизнь брала свое.

Ушла Макаровна, а люди работали”. Но главный вопрос, который хотел выделить Абрамов, – это вопрос о совести, об аскетизме, об отречении от личного во имя общего. “Имеет ли право человек на личную жизнь, если все кругом мучаются?” Вопрос наисложнейший. Поначалу автор склонялся к идее жертвенности. В дальнейших заметках к характерам и ситуациям, связанным с Анфисой, Варварой, Лукашиным, он усложнил проблему.

Запись от 11 декабря 1966 года: “Можно ли полнокровно жить, когда кругом беды? Вот вопрос, который приходится решать и Лукашину, и Анфисе. Нельзя. Совесть и пр. Нельзя жить полнокровно сейчас.

А когда же жить человеку?” Гражданская война, пятилетки, коллективизация, война… Лукашин полон сомнений, но в конце концов на вопрос “Возможна ли теперь любовь?” он отвечает: “Возможна! Именно теперь и возможна. Нельзя отменить жизнь.

А на фронте? Ты думаешь, у всех пост великий? Да возможно ли это?” Анфиса думает иначе: “Каждый решает так, как он может. Я не осуждаю.

А сама не могу. Как я бабам посмотрю в глаза?” Максимализм Анфисы автор хотел объяснить крепкими нравственными устоями в ее староверской семье. “Раз горе в доме – каждый день покойники, – разве может она отдаваться радости? Разве не преступно это? Все прабабки и бабки, хранившие верность до гроба своим мужьям в их роду, восставали против ее любви, против страсти”.

Но и Анфису заставлял автор больше сомневаться, искать ответа. Анфиса терзается: любить должна была Настя, ее должна была одарить всеми дарами жизнь, а на самом деле любить выпало ей, Анфисе. Да разве справедливо это?

Кто, кто определяет все это, заранее рассчитывает? Почему один человек умирает в молодости, а другой живет? Когда Анфиса узнает, что Настя обгорела, стала калекой, она надевает на себя вериги. Стоп. Никакой любви!

Она стала сурова, аскетична, что называется, в ногу со своим временем. И думала: так и надо. В этом ее долг. Но людям это не понравилось. Людям, оказывается, больше нравилась прежняя Анфиса – веселая, неунывающая, жадная до жизни.

И именно тогда о ней с восторгом говорили бабы: “Ну, женка! Не падает духом. Еще и нас тянет”. А когда Анфиса становится аскетом, худо становится и людям.

И люди не идут к ней. А она ведь хотела им добра, для них надевала на себя власяницу. Нравственно аскетическое и язычески жизнелюбивое отношение к миру принимало в романе и в других произведениях Ф. А. Абрамова самые многоликие формы. Крайний аскетизм и эгоистически бездумное жизнелюбие были одинаково неприемлемы для писателя. Но он понимал, как трудно найти правду – истину в этом мире.

Потому вновь и вновь сталкивал противоположные натуры, взгляды, убеждения, искания в сложных жизненных ситуациях. Что же, по мнению писателя, должно помочь человеку найти ответы на те сложные вопросы, которые ставит перед ним жизнь? Только сама жизнь, дорогая сердцу автора природа, те “ключевые родники”, в которых омывается герой романа и от которых набирается сил, “и не только физических, но и духовных”.

Сочинение: Судьба русской деревни в романе Ф. А. Абрамова «Братья и сестры»

Деревенская тема занимает особое место в русской литературе. Русские писатели часто описывают свою «малую родину», рус­скую деревню с ее крестьянскими избами, березками на околице. Центральное место в творчестве Ф. Абрамова занимает тема рус­ского Севера, «малой родины» писателя. Главная книга Ф. Абра­мова — тетралогия «Братья и сестры», которую он писал двадцать лет. Первая ее книга (с тем же названием) посвящена судьбе рус­ской женщины-крестьянки, открывшей в военные годы второй фронт — трудовой.

Действие романа происходит в 1942 году в северном селе Пекашино. Все мужчины ушли на фронт. В деревне остались только ста­рики, женщины и дети. А работы не убавилось. Нужно было кор­мить страну, армию, растить детей. Жестокой войне противостояла сила женской, материнской любви и ее немыслимый самоотвер­женный труд.

Если бы жители Пекашино не жили в годы войны, как братья и сестры, они бы не выдержали. Вся страна была в то время единой семьей.

Пришла весна, время сева. А зерна в колхозных закромах нет. Что делать? В то время руководила колхозом Анфиса Петровна Минина (перед самой войной народ избрал ее председателем). Долго думать ей не пришлось. Выход был один — обратиться за помощью к односельчанам. И люди, оставив себе минимум, понес­ли свой семенной хлеб в колхозный фонд.

К многодетным семьям решили не обращаться, но не было ни одной семьи, которая не откликнулась бы. Зерно собрали, но чем сеять? Половину лошадей пришлось отдать в соседнее село, в котором наводнение снесло все. В последние дни сева «люди почти не ложились: днем работали нз колхозном поле, а по вечерам возились на своих участках». Лоша­дей было очень мало, поэтому люди выкручивались, как могли. Кто пахал и сеял на своей корове, а чаще всего сбивались в артели, кто был посильнее. Ребятишки во всем помогали взрослым, а днем за­сыпали, сидя за партой.

Казалось, от такой работы взвыть можно, а они еще и пес­ни поют, соревнования устраивают. Районное начальство удивилось: мужиков нет, а с севом управились, еще и план перевыполнили.

Плакали в Пекашино только тогда, когда получали похоронки с фронта. Пришла такая похоронка и в дом Пряслиных. Анна Пряслина, мать шестерых детей, узнав о гибели мужа, проплакала всю ночь. Заботу о матери и пятерых братьях и сестрах взял на себя старший, четырнадцатилетний Михаил.

Михаил становится опорой и для матери, и для младших брать­ев и сестер. История семьи Пряслиных поставлена автором в центр романа «Братья и сестры» и всех последующих романов, которые объединены общим названием «Пряслины». В Пряслиных вопло­тилось представление Абрамова о русском национальном характере. Все члены этой семьи вызывают симпатию, а особенно Лиза. В двенадцать лет она уже полностью заменила в доме мать. А в пят­надцать работала на ферме, училась в пжоле, полностью управля­лась с домашним хозяйством и смотрела за ребятишками, потому что мать от зари до зари работала в поле. Эта худенькая девочка успевала всюду и умела все. Одного только не могла — накормить досыта малышей. Сама недоедала, а им оставляла, и все равно дети были голодны.

На беспримерном трудолюбии да на гордом сознании того, что их труд — вклад в общее дело победы над врагом, держалась русская деревня.

Любимые герои Ф. Абрамова — труженики. Труд — испытание, в труде ощущают герои Абрамова радость творчества, труд сближает людей, делает их «братьями и сестрами».

В романе много сцен, посвященных изображению крестьянс­кого труда. Но трудолюбие не спасает пекашинцев от нищеты, разорения. Послевоенная жизнь оказалась гораздо тяжелее, чем годы войны. Абрамов пишет о пустом трудодне, о запрете на частное сено, о принудительной Подписке на заем — обо всем, что сделало положение крестьян еще более трагичным. Итогом такой политики стало раскрестьянивание деревни — к такому выводу приходит Ф. Абрамов. Тем не менее, многие его герои ломаются под гнетом калечащих душу обстоятельств, оставаясь внутренне стойкими, чистыми и совестливыми в сложных жиз­ненных обстоятельствах.[/sms]

Работа добавлена на сайт bukvasha.ru: 2015-10-29

СУДЬБА ЧЕЛОВЕКА В РОМАНЕ Ф. А. АБРАМОВА «БРАТЬЯ И СЕСТРЫ»

Романы «Братья и сестры» и «Две зимы и три лета» вместе с романами «Пути-перепутья» и «Дом» составляют тетралогию писателя Федора Абрамова «Братья и сестры», или, как назвал произведение автор, «роман в четырех книгах». Объединенные общими героями и местом действия (северное село Пекашино), эти книги повествуют о тридцатилетней судьбе русского северного крестьянства, начиная с военного 1942 года. За это время состарилось одно поколение, возмужало второе и подросло третье. И сам автор обретал мудрость со своими героями, ставил все более сложные проблемы, вдумывался и вглядывался в судьбы страны, России и человека. Более двадцати пяти лет создавалась тетралогия (1950—1978). Более двадцати пяти лет не расставался автор с любимыми героями, искал вместе с ними ответа на мучительные вопросы: да что же такое эта Россия? Что мы за люди? Почему мы буквально в нечеловеческих условиях сумели выжить и победить врага и почему в мирное время не смогли накормить людей, создать подлинно человеческие, гуманные отношения, основанные на братстве, взаимопомощи, справедливости?

Читайте также:  Рецензия на трилогию о русских женщинах Ф. А. Абрамова: сочинение

О замысле первого романа «Братья и сестры» Федор Абрамов неоднократно рассказывал на встречах с читателями, в интервью, в предисловиях. Чудом уцелев после тяжелого ранения под Ленинградом, после блокадного госпиталя, летом 1942 года во время отпуска по ранению он оказался на родном Пинежье. На всю жизнь запомнил Абрамов то лето, тот подвиг, то «сражение за хлеб, за жизнь», которое вели полуголодные бабы, старики, подростки. «Снаряды не рвались, пули не свистели. Но были похоронки, была нужда страшная и работа. Тяжкая мужская работа в поле и на лугу». «Не написать «Братья и сестры» я просто на мог. Перед глазами стояли картины живой, реальной действительности, они давили на память, требовали слова о себе. Великий подвиг русской бабы, открывшей в 1941 году второй фронт, быть может не менее тяжкий, чем фронт русского мужика, — как я мог забыть об этом?» «Только правда — пря- мая и нелицеприятная» — писательское кредо Абрамова. Позднее он уточнит: «. Подвиг человека, подвиг народа измеряется масштабом содеянного, мерой жертв и страданий, которые он приносит на алтарь победы».

Сразу же после выхода романа писатель столкнулся с недовольствами земляков, которые узнавали в некоторых героях свои приметы. Тогда Ф. А. Абрамов, может быть, впервые ощутил, как трудно говорить правду о народе самому народу, развращенному как лакировочной литературой, так и пропагандистскими хвалебными речами в его адрес. Ф. А. Абрамов писал: «Земляки меня встретили хорошо, но некоторые едва скрывают досаду: им кажется, что в моих героях выведены некоторые из них, причем выведены не совсем в лестном свете. И бесполезно разубеждать. Кстати, знаешь, на что опирается лакировочная теория, теория идеального искусства? На мнение народное. Народ терпеть не может прозы в искусстве. Он и сейчас предпочтет разные небылицы трезвому рассказу о его жизни. Одно дело его реальная жизнь, и другое дело книга, картина. Поэтому горькая правда в искусстве не для народа, она должна быть обращена к интеллигенции. Вот штуковина: чтобы сделать что-нибудь для народа, надо иногда идти вразрез с народом. И так во всем, даже в экономике». Эта трудная проблема будет заниматъ Ф. А. Абрамова все последующие годы. Сам писатель был уверен: «Народ, как сама жизнь, противоречив. И в народе есть великое и малое, возвышенное и низменное, доброе и злое». «Народ — жертва зла. Но он же опора зла, а значит, и творец или, по крайней мере, питательная почва зла», — размышляет Ф. А. Абрамов.

Ф. А. Абрамов сумел достойно рассказать о трагедии народной, о бедах и страданиях, о цене самопожертвования рядовых тружеников. Ему удалось «взглянуть в душу простого человека», он ввел в литературу целый пекашинский мир, представленный разнообразными характерами. Не будь последующих книг тетралогии, все равно остались бы в памяти семья Пряслиных, Анфиса, Варвара, Марфа Репишная, Степан Андреянович.

Трагедия войны, единение народа перед общей бедой выявили в людях невиданные духовные силы — братства, взаимопомощи, сострадания, способность к великому самоотречению и самопожертвованию. Эта мысль пронизывает все повествование, определяет пафос романа. И все-таки автору казалось, что ее следует уточнить, углубить, сделать более многосложной, неоднозначной. Для этого потребовалось ввести неоднозначные споры, сомнения, размышления героев о жизни, о воинской совести, об аскетизме. Ему хотелось подумать самому и заставить читателя задуматься о вопросах «бытийных», не лежащих на поверхности, а уходящих корнями в осмысление самой сути жизни и ее законов. С годами он все больше связывал проблемы социальные с нравственными, философскими, общечеловеческими.

Природа, люди, война, жизнь. Подобные размышления хотел ввести писатель в роман. Об этом — внутренний монолог Анфисы: «Растет трава, цветы не хуже, чем в мирные годы, жеребенок скачет и радуется вокруг матери. А почему же люди — самые разумные из всех существ — не радуются земной радости, убивают друг друга. Да что же это происходит-то? Что же такое мы, люди?» О смысле жизни размышляет после гибели сына и смерти жены Степан Андреянович: «Вот и жизнь прожита. Зачем? К чему работать? Ну, победят немца. Вернутся домой. А что у него? Ему-то что? И, может быть, следовало жить для Макаровны. Единственный человек был около него, и того проворонил. Так зачем же мы живем? Неужели только работать?» И тут же автор обозначил переход к следующей главе: «А жизнь брала свое. Ушла Макаровна, а люди работали». Но главный вопрос, который хотел выделить Абрамов, — это вопрос о совести, об аскетизме, об отречении от личного во имя общего. «Имеет ли право человек на личную жизнь, если все кругом мучаются?» Вопрос наисложнейший. Поначалу автор склонялся к идее жертвенности. В дальнейших заметках к характерам и ситуациям, связанным с Анфисой, Варварой, Лукашиным, он усложнил проблему. Запись от 11 декабря 1966 года: «Можно ли полнокровно жить, когда кругом беды? Вот вопрос, который приходится решать и Лукашину, и Анфисе. Нельзя. Совесть и пр. Нельзя жить полнокровно сейчас. А когда же жить человеку?»

Гражданская война, пятилетки, коллективизация, война. Лукашин полон сомнений, но в конце концов на вопрос «Возможна ли теперь любовь?» он отвечает: «Возможна! Именно теперь и возможна. Нельзя отменить жизнь. А на фронте? Ты думаешь, у всех пост великий? Да возможно ли это?» Анфиса думает иначе: «Каждый решает так, как он может. Я не осуждаю. А сама не могу. Как я бабам посмотрю в глаза?» Максимализм Анфисы автор хотел объяснить крепкими нравственными устоями в ее староверской семье. «Раз горе в доме — каждый день покойники, — разве может она отдаваться радости? Разве не преступно это? Все прабабки и бабки, хранившие верность до гроба своим мужьям в их роду, восставали против ее любви, против страсти». Но и Анфису заставлял автор больше сомневаться, искать ответа. Анфиса терзается: любить должна была Настя, ее должна была одарить всеми дарами жизнь, а на самом деле любить выпало ей, Анфисе. Да разве справедливо это? Кто, кто определяет все это, заранее рассчитывает? Почему один человек умирает в молодости, а другой живет?

Когда Анфиса узнает, что Настя обгорела, стала калекой, она надевает на себя вериги. Стоп. Никакой любви! Она стала сурова, аскетична, что называется, в ногу со своим временем. И думала: так и надо. В этом ее долг. Но людям это не понравилось. Людям, оказывается, больше нравилась прежняя Анфиса — веселая, неунывающая, жадная до жизни. И именно тогда о ней с восторгом говорили бабы: «Ну, женка! Не падает духом. Еще и нас тянет». А когда Анфиса становится аскетом, худо становится и людям. И люди не идут к ней. А она ведь хотела им добра, для них надевала на себя власяницу.

Нравственно аскетическое и язычески жизнелюбивое отношение к миру принимало в романе и в других произведениях Ф. А. Абрамова самые многоликие формы. Крайний аскетизм и эгоистически бездумное жизнелюбие были одинаково неприемлемы для писателя. Но он понимал, как трудно найти правду — истину в этом мире. Потому вновь и вновь сталкивал противоположные натуры, взгляды, убеждения, искания в сложных жизненных ситуациях.

Что же, по мнению писателя, должно помочь человеку найти ответы на те сложные вопросы, которые ставит перед ним жизнь? Только сама жизнь, дорогая сердцу автора природа, те «ключевые родники», в которых омывается герой романа и от которых набирается сил, «и не только физических, но и духовных».

Судьба человека в романе Ф. А Абрамова «Батья и сестры»

Романы “Братья и сестры” и “Две зимы и три лета” вместе с романами “Пути-перепутья” и “Дом” составляют тетралогию писателя Федора Абрамова “Братья и сестры”, или, как назвал произведение автор, “роман в четырех книгах”. Объединенные общими героями и местом действия (северное село Пекашино), эти книги повествуют о тридцатилетней судьбе русского северного крестьянства, начиная с военного 1942 года. За это время состарилось одно поколение, возмужало второе и подросло третье. И сам автор обретал мудрость со своими героями, ставил все более сложные проблемы, вдумывался и вглядывался в судьбы страны, России и человека. Более двадцати пяти лет создавалась тетралогия (1950–1978). Более двадцати пяти лет не расставался автор с любимыми героями, искал вместе с ними ответа на мучительные вопросы: да что же такое эта Россия? Что мы за люди? Почему мы буквально в нечеловеческих условиях сумели выжить и победить врага и почему в мирное время не смогли накормить людей, создать подлинно человеческие, гуманные отношения, основанные на братстве, взаимопомощи, справедливости?
О замысле первого романа “Братья и сестры” Федор Абрамов неоднократно рассказывал на встречах с читателями, в интервью, в предисловиях. Чудом уцелев после тяжелого ранения под Ленинградом, после блокадного госпиталя, летом 1942 года во время отпуска по ранению он оказался на родном Пинежье. На всю жизнь запомнил Абрамов то лето, тот подвиг, то “сражение за хлеб, за жизнь”, которое вели полуголодные бабы, старики, подростки. “Снаряды не рвались, пули не свистели. Но были похоронки, была нужда страшная и работа. Тяжкая мужская работа в поле и на лугу”. “Не написать “Братья и сестры” я просто на мог. Перед глазами стояли картины живой, реальной действительности, они давили на память, требовали слова о себе. Великий подвиг русской бабы, открывшей в 1941 году второй фронт, быть может не менее тяжкий, чем фронт русского мужика, — как я мог забыть об этом?” “Только правда — пря- мая и нелицеприятная” — писательское кредо Абрамова. Позднее он уточнит: “. Подвиг человека, подвиг народа измеряется масштабом содеянного, мерой жертв и страданий, которые он приносит на алтарь победы”.
Сразу же после выхода романа писатель столкнулся с недовольствами земляков, которые узнавали в некоторых героях свои приметы. Тогда Ф. А. Абрамов, может быть, впервые ощутил, как трудно говорить правду о народе самому народу, развращенному как лакировочной литературой, так и пропагандистскими хвалебными речами в его адрес. Ф. А. Абрамов писал: “Земляки меня встретили хорошо, но некоторые едва скрывают досаду: им кажется, что в моих героях выведены некоторые из них, причем выведены не совсем в лестном свете. И бесполезно разубеждать. Кстати, знаешь, на что опирается лакировочная теория, теория идеального искусства? На мнение народное. Народ терпеть не может прозы в искусстве. Он и сейчас предпочтет разные небылицы трезвому рассказу о его жизни. Одно дело его реальная жизнь, и другое дело книга, картина. Поэтому горькая правда в искусстве не для народа, она должна быть обращена к интеллигенции. Вот штуковина: чтобы сделать что-нибудь для народа, надо иногда идти вразрез с народом. И так во всем, даже в экономике”. Эта трудная проблема будет заниматъ Ф. А. Абрамова все последующие годы. Сам писатель был уверен: “Народ, как сама жизнь, противоречив. И в народе есть великое и малое, возвышенное и низменное, доброе и злое”. “Народ — жертва зла. Но он же опора зла, а значит, и творец или, по крайней мере, питательная почва зла”, — размышляет Ф. А. Абрамов.
Ф. А. Абрамов сумел достойно рассказать о трагедии народной, о бедах и страданиях, о цене самопожертвования рядовых тружеников. Ему удалось “взглянуть в душу простого человека”, он ввел в литературу целый пекашинский мир, представленный разнообразными характерами. Не будь последующих книг тетралогии, все равно остались бы в памяти семья Пряслиных, Анфиса, Варвара, Марфа Репишная, Степан Андреянович.
Трагедия войны, единение народа перед общей бедой выявили в людях невиданные духовные силы — братства, взаимопомощи, сострадания, способность к великому самоотречению и самопожертвованию. Эта мысль пронизывает все повествование, определяет пафос романа. И все-таки автору казалось, что ее следует уточнить, углубить, сделать более многосложной, неоднозначной. Для этого потребовалось ввести неоднозначные споры, сомнения, размышления героев о жизни, о воинской совести, об аскетизме. Ему хотелось подумать самому и заставить читателя задуматься о вопросах “бытийных”, не лежащих на поверхности, а уходящих корнями в осмысление самой сути жизни и ее законов. С годами он все больше связывал проблемы социальные с нравственными, философскими, общечеловеческими.
Природа, люди, война, жизнь. Подобные размышления хотел ввести писатель в роман. Об этом — внутренний монолог Анфисы: “Растет трава, цветы не хуже, чем в мирные годы, жеребенок скачет и радуется вокруг матери. А почему же люди — самые разумные из всех существ — не радуются земной радости, убивают друг друга. Да что же это происходит-то? Что же такое мы, люди?” О смысле жизни размышляет после гибели сына и смерти жены Степан Андреянович: “Вот и жизнь прожита. Зачем? К чему работать? Ну, победят немца. Вернутся домой. А что у него? Ему-то что? И, может быть, следовало жить для Макаровны. Единственный человек был около него, и того проворонил. Так зачем же мы живем? Неужели только работать?” И тут же автор обозначил переход к следующей главе: “А жизнь брала свое. Ушла Макаровна, а люди работали”. Но главный вопрос, который хотел выделить Абрамов, — это вопрос о совести, об аскетизме, об отречении от личного во имя общего. “Имеет ли право человек на личную жизнь, если все кругом мучаются?” Вопрос наисложнейший. Поначалу автор склонялся к идее жертвенности. В дальнейших заметках к характерам и ситуациям, связанным с Анфисой, Варварой, Лукашиным, он усложнил проблему. Запись от 11 декабря 1966 года: “Можно ли полнокровно жить, когда кругом беды? Вот вопрос, который приходится решать и Лукашину, и Анфисе. Нельзя. Совесть и пр. Нельзя жить полнокровно сейчас. А когда же жить человеку?”
Гражданская война, пятилетки, коллективизация, война. Лукашин полон сомнений, но в конце концов на вопрос “Возможна ли теперь любовь?” он отвечает: “Возможна! Именно теперь и возможна. Нельзя отменить жизнь. А на фронте? Ты думаешь, у всех пост великий? Да возможно ли это?” Анфиса думает иначе: “Каждый решает так, как он может. Я не осуждаю. А сама не могу. Как я бабам посмотрю в глаза?” Максимализм Анфисы автор хотел объяснить крепкими нравственными устоями в ее староверской семье. “Раз горе в доме — каждый день покойники, — разве может она отдаваться радости? Разве не преступно это? Все прабабки и бабки, хранившие верность до гроба своим мужьям в их роду, восставали против ее любви, против страсти”. Но и Анфису заставлял автор больше сомневаться, искать ответа. Анфиса терзается: любить должна была Настя, ее должна была одарить всеми дарами жизнь, а на самом деле любить выпало ей, Анфисе. Да разве справедливо это? Кто, кто определяет все это, заранее рассчитывает? Почему один человек умирает в молодости, а другой живет?
Когда Анфиса узнает, что Настя обгорела, стала калекой, она надевает на себя вериги. Стоп. Никакой любви! Она стала сурова, аскетична, что называется, в ногу со своим временем. И думала: так и надо. В этом ее долг. Но людям это не понравилось. Людям, оказывается, больше нравилась прежняя Анфиса — веселая, неунывающая, жадная до жизни. И именно тогда о ней с восторгом говорили бабы: “Ну, женка! Не падает духом. Еще и нас тянет”. А когда Анфиса становится аскетом, худо становится и людям. И люди не идут к ней. А она ведь хотела им добра, для них надевала на себя власяницу.
Нравственно аскетическое и язычески жизнелюбивое отношение к миру принимало в романе и в других произведениях Ф. А. Абрамова самые многоликие формы. Крайний аскетизм и эгоистически бездумное жизнелюбие были одинаково неприемлемы для писателя. Но он понимал, как трудно найти правду — истину в этом мире. Потому вновь и вновь сталкивал противоположные натуры, взгляды, убеждения, искания в сложных жизненных ситуациях.
Что же, по мнению писателя, должно помочь человеку найти ответы на те сложные вопросы, которые ставит перед ним жизнь? Только сама жизнь, дорогая сердцу автора природа, те “ключевые родники”, в которых омывается герой романа и от которых набирается сил, “и не только физических, но и духовных”.

Читайте также:  Образ Плюшкина в поэме Н. В. Гоголя Мертвые души: сочинение

Особенности изображения военного тыла в романе Ф. Абрамова “Братья и сестры”

Научная работа посвящена тяжелой доле крестьян в первые послевоенные годы.

Просмотр содержимого документа
«Особенности изображения военного тыла в романе Ф. Абрамова “Братья и сестры”»

Особенности изображения военного тыла в романе «Братья и сестры» Ф. А. Абрамова как «второго фронта».

Роман Федора Александровича Абрамова «Братья и сестры» – лучшее произведение о жизни деревни военного времени. Возвратившись с войны в родные места после тяжелого ранения, писатель стал очевидцем трудового подвига далекой северной деревни, побудившего его рассказать о «главных страдницах, потом и слезой омывших здешние сенокосы», о крестьянках, заменивших призванных на войну мужчин. Именно в те тяжелые годы он укрепился в мысли, что без доблестного героического тыла не свершилась бы Великая Победа.

Ведущая тема первой книги – крестьянский труд. В центре внимания автора – хроника жизни одного северного колхоза, архангельской деревеньки Пекашино, но в широком смысле – это книга о жизни народа, о трудовом подвиге русского крестьянства, совершенного им в военные и послевоенные годы…

Борясь с бедностью военного времени, все живут мечтой о том, что после войны начнется новая, необыкновенная, прекрасная жизнь. Без этой надежды народ не смог бы вынести все и победить. Общее горе, общая борьба и общая ненависть объединили и сделали людей братьями и сестрами.

С первого взгляда незамысловатое название романа несет в себе несколько смысловых оттенков. Во-первых, «Братьями и сестрами» назвал граждан Советского Союза И. В. Сталин в своем обращении по поводу нападения Германии. Люди того времени воспринимали Сталина как полубога, поэтому его слова прозвучали особо доверительно, запали людям в сердце. Во-вторых, буквальный смысл в этом названии: братья и сестры – это семейство Пряслиных, четыре брата (Михаил, Петр, Григорий и Федор) и две сестры (Лиза и Таня). В-третьих, все жители деревни друг другу приходятся ближними и дальними родственниками, и значит, есть еще одно значение у названия романа: «Братья и сестры» – это история деревни Пекашино. Подробно описано течение повседневности, летопись деревенской жизни. Привычной чередой катятся дни. Жизнь крестьянина построена в соответствии с сельскохозяйственным календарем.
Новости с фронта поступают неутешительные – летом 1942 года фашисты подготовили масштабное наступление и к началу сентября приблизились к Волге. В правлении колхоза в Пекашино висит географическая карта, показывающая, как «черные клинья на юге все глубже врезались в тело страны»[13, с. 248].Писатель передает напряженный повседневный труд людей в деревне как геройский поступок, и в первую очередь – подвиг женщин, на плечах которых была вся мужская работа на «трудовом фронте».Война лишила колхоз главной мужской рабочей силы (шестьдесят человек, а это почти третья часть взрослого мужского населения деревни, к этому времени ушли на фронт). «Сколько человек в Пекашине на войну взяли? – спрашивает секретарь райкома Новожилов.– Человек шестьдесят. А поля засеяно? Сеноуборка к концу? Да ведь это понимаешь что? Ну как если бы бабы заново шестьдесят мужиков родили…»[1, с.225].

Мужчин призвали на фронт, но жизнь не остановилась. Чтобы жить, надо кормить и растить детей, нужно было взвалить на свои плечи непосильную ношу и выдержать. И люди выстояли, потому что жили как братья и сестры, помогая друг другу. Их заменили бабы, старики, подростки. Неподъемное бремя оправдывалось лишь одним –максимальной поддержкой сыновьям, мужьям и братьям, воюющим на фронте. Работать в поле было и некому и не на чем: «измученных за день лошадей приходилось тащить волоком, да и тех не хватало. Выкручивались кто как мог, кто приспосабливал свою коровенку, а кто посильнее – сбивался в артели; подберутся бабы три-четыре, впрягутся в плуг и тянут. Но больше налегали на лопату»[1, с.97].

Весной в посевную страду в колхозе закончилось зерно, нет лошадей. Анфиса Петровна Минина, председатель колхоза, по древнейшему русскому обычаю обращается к «миру». И народ откликнулся. Люди отдают зерно, оставляя себе самую малость. Нет таких, кто отказался бы, беспокоясь только о своем достатке. Даже многодетные семьи отозвались на призыв о помощи. Работали сутками напролет, пахали и сеяли на коровах, быках, а то и впрягались сами. В меру сил помогали дети, и, изможденные, засыпали на занятиях в школе.

Особую нехватку рабочих рук ощутили в сенокосную страду – «как ни хитрили, как ни изворачивались, а заткнуть все дыры не смогли…» [1, с. 136].На отдаленных сенокосах на подмогу приходилось звать стариков, которые были «столь ветхи, что им бы только домашничать» [1, с.136], подростков– «желторотых мальчишек и девчонок», женщин, оставляющих дома в деревне малолетних детей. На ближние же покосы забирали «всех поголовно– старых и малых. Древнюю старуху Еремеевну, которая уже и счет годам потеряла, привезли на телеге: далеко ходить она не могла, а грабли в руках еще держались»[1, с. 164].

Непрекращающийся круговорот крестьянской работы продолжала уборка урожая. Зная об осложняющемся положении на фронтах, труженики «от тяжелых дум спасались только в работе» [1, с. 248]. Трудились все, кто был в силах – «в полдень деревня казалась нежилой». «Трудились молча с ожесточением…»[1, с.248]. И вот в таких суровых условиях, без мужской силы, в опустевшем колхозе, кипит работа.

На протяжении романа просматриваются картины жизни нескольких деревенских семей: Пряслиных, Ставровых, Нетесовых, Житовых и некоторых других. Противоречиями деревенской жизни наполнен все содержание романа – с первых страниц и до самой развязки. Здесь и разлад между руководителями и народом, между председателем и колхозниками. Здесь и противопоставление жизненных принципов героев: Мининой и Клевакина, Лукашина и Худякова, Михаила Пряслина и Егорши Ставрова. В постоянном труде, в круговерти сельской страды открывается грандиозность повседневного подвига народа.

Природа, народ, война, жизнь. Похожие рассуждения писатель ввел в роман. Об этом – внутренние думы Анфисы: «Растет трава, цветы не хуже, чем в мирные годы, жеребенок скачет и радуется вокруг матери. А почему же люди самые разумные из всех существне радуются земной радости, убивают друг друга. Да что же это происходит-то? Что же такое мы, люди?» [1, c. 135] О сущности и цели жизни задумывается после гибели сына и смерти жены Степан Андреянович: «Вот и жизнь прожита. Зачем? К чему работать? Ну, победят немца. Вернутся домой. А что у него? Ему-то что? И, может быть, следовало жить для Макаровны. Единственный человек был около него, и того проворонил. Так зачем же мы живем? Неужели только работать?» Но «жизнь брала свое. Ушла Макаровна, а люди работали».

Главный вопрос, который хотел акцентировать Абрамов, – это вопрос о совести, об аскетизме, об отказе от личной жизни во имя общего дела. «Имеет ли право человек на личную жизнь, если все кругом мучаются?» Гражданская война, ударные стройки, коллективизация, война. Лукашин в растерянности и сомнениях, но в итоге на вопрос «Возможна ли теперь любовь?» он отвечает: «Возможна! Именно теперь и возможна. Нельзя отменить жизнь. А на фронте? Ты думаешь, у всех пост великий? Да возможно ли это?»Анфиса мыслит иначе: «Каждый решает так, как он может. Я не осуждаю. А сама не могу. Как я бабам посмотрю в глаза?» Такая позиция Анфисы объясняется прочными нравственными традициями в ее староверческой семье. «Раз горе в домекаждый день покойники, разве может она отдаваться радости? Разве не преступно это? Все прабабки и бабки, хранившие верность до гроба своим мужьям в их роду, восставали против ее любви, против страсти»[1, c. 178]. Анфису одолевали сомнения, она ищет ответ, терзается: любить должна была Настя, ее должна была одарить всеми дарами жизнь, а на самом деле любить выпало ей, Анфисе. Да разве справедливо это? Кто, кто определяет все это, заранее рассчитывает? Почему одному человеку суждено умереть в молодости, а другому долго жить?

В «Братьях и сестрах» война нанесла свои отпечатки на всем укладе жизни, ломая привычный трудовой режим, выставляя в роли «заглавных фигур» стариков, женщин и подростков. Повествование идет от лица тех, кто выходит на рубежи жизни. Это Анфиса Петровна Минина, Степан Андреянович Ставров, Лукашин, приехавший из блокадного Ленинграда раненым, Настя Гаврилина, Варвара Иняхина, оставшаяся без отца семья Пряслиных. Четырнадцатилетний подросток Михаил Пряслин после гибели отца стал и братом, и отцом Петьки, Гришки, Федьки, Танюшки, Лизы, помощником матери, хозяином в доме и кормильцем семьи с того самого дня, когда с дозволения матери «стал по-отцовски резать и раздавать хлеб» [1, c. 106]притихшим братишкам и сестренкам. Он осознает, что теперь всё зависит от него, даже немного зазнается. Или, как говорится, «выставляется». С первого взгляда он вызывает впечатление так себе: немного заносчив, резок и грубоват. Впрочем, гонор быстро исчез, и скоро он работает и в поле, и в кузнице. Мишка становится он первым мужиком во всей деревне.

Читайте также:  Выбор профессии: сочинение

Война вторглась в жизнь, не давая забыть о себе.

Но пафос романа – в отображении активности народа, его умении противостоять ударам судьбы, бедам, принесенным войной, в поэтизации родной природы. Чувствуется восхищение автора героями романа. Война проверяла людей на моральную прочность. Спасая колхозное поле, погибает Настя Гаврилина. В неурожайные военные годы, во время голода приходилось, выкручиваясь всеми способами, находить способы, чтобы как-то прокормить семью. Обычное для голодных лет северное деревенскоепитание было очень убогим. Ели все, что возможно было употреблять в пищу: мох – «хлебные плантации на болоте», толченую сосновую древесину, от которой детишки мучились от страшных болей в животе. Необходимость накормить детей, голод толкали идти на воровство, чаще всего- колхозного зерна. Анна Пряслина, мать главного героя романа, Мишки, оставшись с шестью детьми после гибели мужа на фронте, в отчаянном положении, решила унести в фартуке с колхозного гумна несколько горстей зерна. И только молчание председателя колхоза Анфисы Мининой спасло колхозницу от сурового наказания тех лет –десяти лет тюрьмы. Анфиса остановит и Мишку, с детской несдержанностью осудившего мать, от непродуманных поступков. Но не оттает, не отойдет сердце Михаила, до времени потрясенное несчастьем и озлобленное в испытаниях.

Ф. Абрамов, отображая жизнь деревни Пекашино, приходит серьезным выводам, выраженным в словах первого секретаря районного комитета компартии Новожилова. Первый – о значении женщины в колхозном труде в годы войны: «Да я перед этой бабой, если хочешь знать, на колени готов стать. Я бы ей при жизни памятник поставил…Я иной раз задумываюсь, как это наша баба из пристяжной коренником стала?»[1,с.225]

Другой вывод стал ведущей идеей романа и представлен словами того же Новожилова: «Вот говорят, война инстинкты разные пробуждает в человеке… А я смотрю– у нас совсем наоборот. Люди из последнего помогают друг другу. И такая совесть в народе поднялась– душа у каждого насквозь просвечивает. Изаметь, ссоры, дрязги там– ведь почти ничего нет. Понимаешь, братья и сестры…»[1, c. 271].

Признав заслуги российской деревни в Великую Победу, Ф. Абрамов подчеркивает, что именно трудовой подвиг колхозников являлся самым настоящим «вторым фронтом».

События, описанные в первой книге, явились прологом к последующим событиям.

Литература языковедение : Сочинение: Изображение деревни в романе Ф.А. Абрамова “Братья и сестры”

Федор Александрович Абрамов родился в 1920 году на Пинеге, в деревне Верколе Архангельской области. С родной северной землей он связан не только биографией: здесь он начинал свою трудовую жизнь, эту землю он защищал на фронте под Ленинградом, сюда его привезли раненного после госпиталей – с этой землей он связан и своим творчеством, своими книгами.
Закончив в 1948 году филологический факультет Ленинградского университета, затем аспирантуру, Ф.Абрамов работает доцентом и завкафедрой в университете и выступает в печати с критическими статьями о советсткой литературе.
Федора Абрамова часто называют писателем “де-ревенской тематики”.Безграничное уважение к нелегкому крестьянскому труду присуще как его романам , так и повестям и рассказам . Он настойчиво заставляет думать читателя о тех сложных и противоречивых процессах ,социальных и экономических ,которые происходят в жизни колхозной деревни.
В 1958 году в журнале “Нева” был опубликован его роман “Братья и сестры”. Действие книги приходится на самые трудные военные годы. На полях далекой северной деревни женщины, старики и подростки, почти дети, ведут самоотверженную борьбу за победу над врагом, за хлеб и лес для нашей страны. По-разному раскрылись в войну люди. Анфису Петровну Минину общая беда распрямила, заставила поверить в свои силы, она с достоинством несет тяжелую ношу председателя колхоза, деля с односельчанами и труд, и нужду, и горе. И, закрывая книгу, мы понимаем, что автор подвел нас к истокам героизма.
Чудом уцелев после тяжелого ранения под Ленинградом, после блокадного госпиталя, летом 1942 года во время отпуска по ранению он оказался на родном Пинежье. На всю жизнь запомнил Абрамов то лето, тот подвиг, то”сражение за хлеб, за жизнь”, которое вели полуголодные бабы, старики, подростки. “Снаряды не рвались, пули не свистели. Но были похоронки, была нужда страшная и работа. Тяжкая мужская работа в поле и на лугу”.
“Не написать “Братья и сестры” я просто на мог. Перед глазами стояли картины живой, реальной действительности, они давили на память, требовали слова о себе. Великий подвиг русской бабы, открывшей в 1941 году второй фронт, быть может, не менее тяжкий, чем фронт русского мужика, как я мог забыть об этом. Первым изъяснением любви, сострадания и восхищения русской северной крестьянкой стал роман “Братья и сестры”.
Восемь лет вызревал замысел романа. Кончилась война, Абрамов вернулся доучиваться в Ленинградский университет, закончил аспирантуру, защитил кандидатскую диссертацию, стал работать на кафедре советской литературы. Все эти годы он думал о романе, мечтал о писательстве, но долг перед семьей старшего брата, которая нуждалась в помощи, не давал возможности целиком посвятить себя литературе.
Абрамов начал писать первые главы в летние каникулы 1950 года на хуторе Дорище Новгородской области.
Шесть лет – во время каникул, в выходные дни, вечерами и даже ночами работал Абрамов над романом. За плечами автора романа “Братья и сестры” была трудная судьба-биография: Был трагедийный опыт деревенского подростка, испытавшего беды коллективизации и полуголодного существования 1930-х годов, был ранний опыт безотцовщины и братской взаимопомощи, был опыт ополченца-фронтовика, а затем – опыт человека, воочию, на своих земляках, на семье брата столкнувшегося с послевоенным лихолетьем, с бесправным положением крестьянина, лишенного даже паспорта, почти ничего не получающего на трудодни и платившего налоги за то, чего у него не было.
Абрамов пришел в литературу не только с огромным жизненным опытом, с убеждениями заступника народного, но и со своим словом. В романе “Братья и сестры” мощно зазвучала живая многоголосая народная речь, усвоенная писателем с детства и всегда питавшая его книги.
Трагедия войны, единение народа перед общей бедой выявили в людях невиданные духовные силы – братства, взаимопомощи, сострадания, способность к великому самоотречению и самопожертвованию. Эта мысль пронизывает все повествование, определяет пафос романа. И все-таки автору казалось, что ее следует уточнить, углубить, сделать более многосложной, многооттеночной. Для этого потребовалось ввести неоднозначные споры, сомнения, размышления героев о жизни, о воинской совести, об аскетизме.
Ему хотелось подумать самому и заставить читателя задуматься о вопросах “бытийных”,не лежащих на поверхности, а уходящих корнями в осмысление самой сути жизни и ее законов. С годами он все больше свя-зывал проблемы социальные с нравственными, философским , общечеловеческими. Думается, поэтому он хотел переделать начало. Открыть роман поэтически-философской картиной летящих журавлей, соотнести извечные законы природы, которым повинуются мудрые птицы, с варварством людей.
“Небывалое, непостижимое творилось на земле. Пылали леса. Вздымались к небу пожарища. Гремели громы не с небес, с земли! Железным дождем секло и снизу и сверху – и тогда падали их неделями летевшие товарищи, клин терял свой изначальный, с незапамятных времен установленный рисунок. С кормежкой было худо – часто не находили былых жировок, им не махали с земли, как прежде, не кричали мальчишки: журавушки, куда вы. А они все летели и летели, повинуясь древнему закону, на свои древние гнездовья, в северные леса, на болота, на животворные воды Заполярья”.
Природа, люди, война, жизнь. Подобные размышления хотел ввести писатель в роман. Об этом – внутренний монолог Анфисы: “Растет трава, цветы не хуже, чем в мирные годы, жеребенок скачет и радуется вокруг матери. А почему же люди – самые разумные из всех существ – не радуются земной радости, убивают друг друга. Да что же это происходит-то? Что же такое мы, люди? Ведь и немцы люди. И у них матери и отцы. И что же это за матери, которые благословляют своих сыновей на убийства? Да не может быть, не может быть. Нет таких матерей. Что- то другое тут, что-то другое. А что? Кто ей скажет это? Да и к кому обращаться с этим? До этого ли теперь людям. Только надо ли задумываться сейчас? Об этом ли надо думать?”. О смысле жизни размышляет после гибели сына и смерти жены Степан Андреянович: “Вот и жизнь прожита. Зачем? К чему работать? Ну, победят немца. Вернутся домой. А что у него? Ему-то что? И, может быть, следовало жить, для Макаровны. Единственный человек был около него, и того проворонил. Так зачем же мы живем? Неужели только работать?” И тут же автор обозначил переход к следующей главе: “А жизнь брала свое. Ушла Макаровна, а люди работали”. Но главный вопрос, который хотел укрупнить Абрамов,- это вопрос о совести, об аскетизме, об отречении от личного во имя общего. “Имеет ли право человек на личную жизнь, если все кругом мучаются?” Вопрос наисложнейший. Поначалу автор склонялся к идее жертвенности. В дальнейших заметках к характерам и ситуациям, связанным с Анфисой, Варварой, Лукашиным, он усложнил проблему. Запись от 11 декабря 1966 года: “Можно ли полнокровно жить, когда кругом беды? Вот вопрос, который приходится решать и Лукашину. и Анфисе. Нельзя. Совесть и пр. Нельзя жить полнокровно сейчас. А когда же жить человеку?
Гражданская война, пятилетки, коллективизация, война. Лукашин полон сомнений, но в конце концов на вопрос “Возможна ли теперь любовь?” он отвечает: “Возможна! Именно теперь и возможна. Нельзя отменить жизнь. А на фронте? Ты думаешь, у всех пост великий? Да возможно ли это?” Анфиса думает иначе: “Каждый решает так, как он может. Я не осуждаю. А сама не могу. Как я бабам посмотрю в глаза?” Максимализм Анфисы автор хотел объяснить крепкими нравственными устоями в ее староверской семье. “Раз горе а доме – каждый день покойники – разве может она отдаваться радости? Разве не преступно это? Все прабабки и бабки, хранившие верность до гроба своим мужьям в их роду, восставали против ее любви, против страсти. Но и Анфису заставлял автор больше сомневаться, искать ответа. Анфиса терзается: любить должна была Настя, ее должна была одарить всеми дарами жизнь, а на самом деле любить выпало ей, Анфисе. Да разве справедливо это? Кто, кто определяет все это, заранее рассчитывает? Почему один человек умирает в молодости, а другой живет?.
Анфиса, когда узнала, что Настя обгорела, калекой стала, надела на себя вериги. Стоп. Никакой любви! Она стала сурова, аскетична, что называется, в ногу со своим временем. И думала: так и надо. В этом ее долг. Но людям это не понравилось. Людям, оказывается, больше нравилась прежняя Анфиса – веселая, неунывающая, жадная до жизни. И именно тогда о ней с восторгом говорили бабы:
– Ну, женка! Не падает духом.Еще и нас тянет.
А когда она стала аскетом, худо стало и людям! И бабы даже спрашивают ее: что с тобой, Анфиса? Не заболела ли ты? Ходишь – лица на тебе нет и брови не раздвинешь. Страшно на тебя глядеть. И люди не идут к ней. А она ведь хотела им добра, для них надевала на себя власяницу.
Хотел писатель ввести дорогие ему представления о старых традициях северян, не знавших даже запоров в доме: поставят приставку – и все. “Открыт дом – хоть все вынеси. Удивительная доверчивость северян. Избушки охотничьи. Все остается. Лучина. Хлеб. Взаимовыручка. И Лукашин был благодарен этому краю. Он омылся в ключевых родниках. он окреп, набрался сил. И не только физических, но и духовных. Он окунулся в живой, родниковой воде. Он влюбился в этот первозданный край”.
Роман не сразу нашел благосклонных издателей. “Два года его отфутболивали редакции”, – вспоминал писатель. Не приняли его журналы “Октябрь”, “Новый мир”. “Братья и сестры” увидели свет в 1958 году в журнале “Нева”. И тут совершилось почти чудо. Роман сразу был встречен критикой доброжелательно. За 1959-1960 годы появилось более тридцати рецензий в газетах и журналах. В 1959 году он вышел отдельной книгой в Лениздате, в 1960-м – в “Роман-газете”, а в 1961-м был переведен и превосходно издан в Чехословакии.
Первые рецензенты “Братьев и сестер” отмечали мужество Абрамова, сумевшего достойно рассказать о трагедии народной, о бедах и страданиях, о цене самопожертвования рядовых тружеников. Абрамов сумел “взглянуть в душу простого человека”, он ввел в литературу целый пекашинский мир, представленный разнообразными характерами. Не будь последующих книг тетралогии, все равно остались бы в памяти семья Пряслиных, Анфиса, Варвара, Марфа Репишная, Степан Андреянович.

Оценка статьи:
1 звезда2 звезды3 звезды4 звезды5 звезд (пока оценок нет)
Загрузка…
Сохранить себе в:

Ссылка на основную публикацию

Запись опубликована в рубрике Без рубрики. Добавьте в закладки постоянную ссылку.