Италия в стихах А. Блока и Н. Гумилева: сочинение

Большой Бейсуг

• 
• 
• 

Италия в стихах А. Блока и Н. Гумилева

Италия. О Италия! Как бы стремительно ни бежало время, Италия никогда не состарится. Древность этой страны лишь передает неповторимый аромат ее юности. Очарование вечной молодости создается природой, морем, веселыми людьми. Но постоянно современные реалии перекрывают дыхание Истории. Современность, Античность, Возрождение, средневековье причудливо переплелись в образе Италии, сделав ее Олимпом поэтов, художников, скульпторов всех времен, их Музой, вдохновительницей.

И неудивительно, что два таких разных русских поэта, как Н. С. Гумилев и А. А. Блок, в своем творчестве обращались, прямо или косвенно, к образу Италии, У Блока путешествие туда вылилось в цикл «Итальянские стихи»; у Гумилева итальянские мотивы прослеживаю во многих стихах, большая часть из которых вошла в сборник «Колчан».

Путешествие обоих поэтов по Средиземноморью совершалось примерно в одно время: Блок — 1909, Гумилев — 1912. То есть они смотрели на одну и ту же Италию, но видели ее по-разному.

Взгляд символиста Блока и акмеиста Гумилева. Что роднит и что отличает их?

Итак, скажи мне, как ты относишься к Италии, — и я скажу, кто ты.

Для Гумилева важна сама идея Путешествия, странствия — он даже берет эпиграфом к одному из своих ранних стихотворений слова Андре Жида: «Я стал кочевником, чтобы сладострастно прикасаться ко всему, что кочует». И кредо странствующего поэта дано в стихотворении – напутствие «Отъезжающему» (конечно же, в Италию!):

Когда я полон жгучей ревности,

Ведь ты во всем ее убранстве

Увидел Музу дальних Странствий.

Влечение к экзотике делает Италию для Гумилева очередным объектом поклонения. В некоторой степени для него важна не эта конкретная страна, а ее Идея – отдаленность, экзотичность, загадочность.

Для Блока же (не фанатика Музы дальних Странствий) на первом месте стоят, как ни странно, колоритные, но сиюминутные образцы-символы Италии: ирисы Флоренции, «голубая даль от Умбрских гор», девушка из Spoleto, поруганная Мадонна.

Гумилев, размышляя об Италии, идет от общего к частному — от идеи Красоты к образам ее воплощения в жизни. Блок же действует от частного к общему – его единичные образы несут огромную смысловую нагрузку, за отдельными символами кроются пространные рассказы, размышления.

На данный момент на итальянском говорят более 70 млн. человек. Если у вас есть огромное желание выучить итальянский язык. В центре Italica проходят уроки итальянского языка для начинающих с нуля и для тех, кто уже владеет языком на каком-либо уровне.

По своей натуре Гумилев — космополит, гражданин все стран и времен. Характерно, что в его «итальянских стихах нет прямого упоминания о России. Но странно было быт думать, что на чужой стороне поэт отрекается от Родины. В стихотворении «Основатели» звучат такие строки:

Холм перед ними был дик и нем.

Ромул сказал: «Здесь будет город».

Четко прослеживаются мотивы вступления к «Медном всаднику» А. С. Пушкина: «Пред ним широко / Река неслася; бедный челн. » и т. д., «здесь будет город заложен / Назло надменному соседу. » Гумилев следует концепции: «Москва — третий Рим», в характерной для себя символистической манере славя Россию.

К тому же в сборнике «Колчан» стихотворения о «Волшебнице суровой», «таинственной Руси» перемежаются с «итальянскими стихами», то есть не все у Гумилева можно понять в открытом декламаторском тексте. Его стихотворения тоже порой имеют символический подтекст и поэт глубоко патриотичен.

У Блока ностальгическая нота звучит очень четко; он постоянно сравнивает Россию с «чужой» Италией (и не в пользу последней). Даже в «Madonn”e da Sattignano» поэт акцентирует именно русские черты: «Страстно твердить твое имя Мария, / Здесь, на чужой стороне. »

В образах стихотворения «Искусство — ноша на плечах» отразился следующий эпизод из жизни Блока: в итальянском городке Фолиньо поэт увидел французский кинофильм, который за год до того видел в Петербурге. И вот как это воспринимается им:

Усталость, город неизвестный,

Толпа, — и вновь на полотне

Черты француженки прелестной.

Для обоих поэтов Италия — сказка. Но для Гумилева — таинственная, волшебная феерия:

Завесы черных гондол.

Может быть, это лишь шутка,

Скал и воды колдовство,

Марево? Путнику жутко,

Вдруг. никого, ничего?

Блоку Италия представляется скорее тяжелым сном, черным рассказом, полуреальностью

Черной душою гляжусь —

Не в этой призрачной стране

И памятью об этой жизни

Вздохну ль когда-нибудь во сне?

Если у Гумилева гондолы, непременный атрибут Венеции, «скрывают колдуний», то Блок видит «гондол безмолвные гробы». Два этих образа как нельзя точнее отражают отношение авторов к Италии в целом.

Италия в стихах А. Блока и Н. Гумилева

Италия. О Италия! Как бы стремительно ни бежало время, Италия никогда не состарится. Древность этой страны лишь передает неповторимый аромат ее юности. Очарование вечной молодости создается природой, морем, веселыми людьми. Но постоянно современные реалии перекрывают дыхание Истории. Современность, Античность, Возрождение, Средневековье причудливо переплелись в образе Италии, сделав ее Олимпом поэтов, художников, скульпторов всех времен, их Музой, вдохновительницей.
И неудивительно, что два таких разных русских поэта, как Н. С. Гумилев и А. А. Блок, в своем творчестве обращались прямо или косвенно к образу Италии. У Блока путешествие туда вылилось в цикл “Итальянские стихи”; у Гумилева итальянские мотивы прослеживаются во многих стихах, большая часть из которых вошла в сборник “Колчан”.
Путешествие обоих поэтов по Средиземноморью совершалось примерно в одно время: Блок — 1909 год, Гумилев — 1912 год. То есть они смотрели на одну и ту же Италию, но видели ее по-разному.
Взгляд символиста Блока и акмеиста Гумилева. Что роднит и что отличает их?
Итак, скажи мне, как ты относишься к Италии, — и я скажу, кто ты.
Для Гумилева важна сама идея путешествия, странствия — он даже берет эпиграфом к одному из своих ранних стихотворений слова Андре Жида: “Я стал кочевником, чтобы сладострастно прикасаться ко всему, что кочует”. И кредо странствующего поэта дано в стихотворении-напутствии “Отъезжающему” (конечно же в Италию!):

Что до природы мне, до древности,
Когда я полон жгучей ревности,
Ведь ты во всем ее убранстве
Увидел Музу Дальних Странствий.

Влечение к экзотике делает Италию для Гумилева очередным объектом поклонения. В некоторой степени для него важна не эта конкретная страна, а ее Идея — отдаленность, экзотичность, загадочность.
Для Блока же (не фанатика Музы Дальних Странствий) на первом месте стоят, как ни странно, колоритные, но сиюминутные образы-символы Италии: ирисы Флоренции, “голубая даль от Умбрских гор”, девушка из 8ро1е1о, поруганная Мадонна.
Гумилев, размышляя об Италии, идет от общего к частному — от идеи Красоты к образам ее воплощения в жизни. Блок же действует от частного к общему — его единичные образы несут огромную смысловую нагрузку, за отдельными символами кроются пространные рассказы, размышления.
По своей натуре Гумилев — космополит, гражданин всех стран и времен. Характерно, что в его “итальянских” стихах нет прямого упоминания о России. Но странно было бы думать, что на чужой стороне поэт отрекается от родины. В стихотворении “Основатели” звучат такие строки:

Ромул и Рем взошли на гору,
Холм перед ними был дик и нем.
Ромул сказал: “Здесь будет город”.
“Город, как солнце”, — ответил Рем.

Четко прослеживаются мотивы вступления к “Медному всаднику” А. С. Пушкина: “Пред ним широко / Река неслася; бедный челн. ” и т. д., “Здесь будет город заложен / Назло надменному соседу. ”! Гумилев следует концепции: “Москва — третий Рим”, в характерной для себя символистической манере славя Россию.
К тому же в сборнике “Колчан” стихотворения о “Волшебнице суровой”, “таинственной Руси” перемежаются с “итальянскими стихами”, то есть не все у Гумилева можно понять в открытом декламаторском тексте. Его стихотворения тоже порой имеют символический подтекст — и поэт глубоко патриотичен.
У Блока ностальгическая нота звучит очень четко; он постоянно сравнивает Россию с “чужой” Италией (и не в пользу последней). Даже в Madonne da Sattiganio поэт акцентирует именно русские черты: “Страстно твердить твое имя, Мария, / Здесь, на чужой стороне. ”
В образах стихотворения “Искусство — ноша на плечах” отразился следующий эпизод из жизни Блока: в итальянском городке Фолиньо поэт увидел французский кинофильм, который за год до того видел в Петербурге. И вот как это воспринимается им:

А через год — в чужой стране
Усталость, город неизвестный,
Толпа, — и вновь на полотне
Черты француженки прелестной.

Для обоих поэтов Италия — сказка. Но для Гумилева таинственная, волшебная феерия:

Верно, скрывают колдуний
Завесы черных гондол.

Может быть, это лишь шутка,
Скал и воды колдовство, Марево?
Путнику жутко,
Вдруг. никого, ничего?
(“Венеция”)

Блоку Италия представляется скорее тяжелым сном, черным рассказом, полуреальностью:

В черное небо Италии
Черной душою гляжусь, —

Очнусь ли я в другой отчизне,
Не в этой призрачной стране
И памятью об этой жизни
Вздохну ль когда-нибудь во сне?
(“Венеция”)

Если у Гумилева гондолы, непременный атрибут Венеции, “скрывают колдуний”, то Блок видит “гондол безмолвные гробы”. Два этих образа как нельзя точнее отражают отношение авторов к Италии в целом.
В поэзии Гумилева как бы стираются исторические границы — в этом характерном для Италии “сцеплении времен”:

Все проходит как тень, но время
Остается, как прежде, летящим,
И былое, темное бремя
Продолжает жить в настоящем.
(“Пиза”)

Неаполь “полон античной грязью”, в Генуе моряки “ведут между собою вековые разговоры”, а сама Италия — это страна, “где тихи гробы мертвецов. / Но где жива их воля, власть и сила”. И поэт восхищается этим! В его стихотворениях реальные герои кажутся сошедшими с полотен эпохи Возрождения и оживают исторические персонажи.
Но если у Гумилева прошлое и настоящее гармонично сосуществует, то по Блоку этой гармонии нет места в порочной стране: “Военной брани и обиды забыт и стерт кровавый след. / Дома и люди — все до гроба”. Поэт не может простить Италии вырождения ее своеобразной древней цивилизации, засилья современности: “Всеевропейской желтой пыли / Ты предала сама себя!” Даже Мадонна обесчещена современностью — и стихотворение “Глаза, опущенные скромно. ” несет в себе мотивы будущего рассказа американского фантаста Рея Брэдбери “Улыбка” о самоуничтожении цивилизации, слишком далеко шагнувшей в своем развитии.
Для обоих поэтов характерно обращение к образам простых людей, ведь итальянцы — колоритнейшая нация, их песни и танцы считаются одними из самых зажигательных; ласковое солнце и теплое море сделали их веселыми и страстными. И поэтому озорная итальянка из Перуджии Блока и “два косматых старика” неаполитанца Гумилева несут в себе частичку своей родины. Вся Италия — в них. Блок и Гумилев понимают это, как понимал и Максим Горький, который по-своему восхищался этой страной в “Итальянских сказках”.
И конечно же огромный след в творчестве обоих поэтов оставили великие люди Италии — поэты, воины, художники, скульпторы. Гораций, Вергилий, Овидий, Рафаэль, Буонарроти, да Винчи, Тассо — вновь и вновь оживают они в поэзии северных поэтов.
Но тень “сурового Данта”, “не презиравшего” итальянского “сонета” у А. С. Пушкина, неизменно витает над “итальянскими стихами” как Блока, так и Гумилева. Его “Vita nuova” столь велика, что оказала влияние на обоих поэтов, таких разных в своем мироощущении.
Гумилев восторгается возможностью излить чувства в “сонете-брильянте”, и сонетная форма удивительно к лицу его “итальянским стихам” (“Тразименское озеро”, “Вилла Боргезе”). Поэт воскрешает еще один жанр итальянской поэзии — канцоны. Вот что он пишет по этому поводу: “Мои канцоны не имеют ничего общего со сложной формой итальянских канцон. Я взял это название в прямом смысле — песни. Каждая моя канцона состоит из пяти строф. Первые три строфы посвящены экспозиции какого-нибудь образа или мысли. В двух последних строфах обращение к даме, род епуо! французских баллад, или просто упоминание о даме в связи с предыдущим. Эта двухчленность моей канцоны роднит ее с сонетом”. Гумилев снова без особого напряжения соединяет древнюю поэзию с современной, историю с реальностью.
Образ самого Данте Алигьери постоянно сопровождает поэтов в их путешествиях по Италии.

Музы. Спойте мне песню о Данте
Или сыграйте на флейте.
(“Беатриче”)

Тень Данта с профилем орлиным
О Новой Жизни мне поет.
(“Равенна”)

Блок считает Данте единственным достойным воспоминанием прошедших веков, достойным “новой жизни”.
Для Гумилева Беатриче становится воплощением вечной женственности, верности, любви: “Знаете ль вы, что недавно / Бросила рай Беатриче” для ада Данте? Имена Беатриче и Данте Алигьери “звучат нам как призывы”, их мыслями “мы теперь живем и дышим”. Они — суть вечная любовь.
Блок прямо не упоминает о Беатриче, но разве его судьба не доказывает то, что он был ее страстным поклонником?! Ведь воспевание единственной Прекрасной Дамы было смыслом ранних блоковских стихотворений.
Итак, концепции поэтов по отношению к Италии прямо противоположны.
Для Блока ее небо — чужое, поэт вслед за Ф. И. Тютчевым чувствует скорую гибель европейской цивилизации, не сумевшей сохранить исторические корни (потом это выльется в “Скифы”).
Гумилев же, талантливый путешественник, находит гармонию в пространстве и времени — и воспевает Италию.
Но очевидно, что для обоих поэтов эта страна становится воплощением самого Искусства. И хотя Блок видит его декаданс, а Гумилев — пышный расцвет, оба они являются его певцами, его служителями — и этим ставят свои имена в один ряд с великими итальянцами, “всемерностью русской души” приобщаясь к вечному мировому наследию.
Ведь не случайно Н. Гумилев, переводя Теофиля Готье, произносит:

Все прах — одно, ликуя,
Искусство не умрет.
Античная статуя
Переживет народ.

Италия в стихах А. Блока и Н. Гумилева

Италия… О Италия! Как бы стремительно ни бежало время, Италия никогда не состарится. Древность этой страны лишь передает неповторимый аромат ее юности.

Очарование вечной молодости создается природой, морем, веселыми людьми… Но постоянно современные реалии перекрывают дыхание Истории. Современность, Античность, Возрождение, Средневековье причудливо переплелись в образе Италии, сделав ее Олимпом поэтов, художников, скульпторов всех времен, их Музой, вдохновительницей. И неудивительно, что два таких разных русских поэта, как Н. С. Гумилев

и А. А. Блок, в своем творчестве обращались прямо или косвенно к образу Италии. У Блока путешествие туда вылилось в цикл “Итальянские стихи”; у Гумилева итальянские мотивы прослеживаются во многих стихах, большая часть из которых вошла в сборник “Колчан”.

Путешествие обоих поэтов по Средиземноморью совершалось примерно в одно время: Блок – 1909 год, Гумилев – 1912 год. То есть они смотрели на одну и ту же Италию, но видели ее по-разному… Взгляд символиста Блока и акмеиста Гумилева… Что роднит и что отличает их?

Итак, скажи мне, как ты относишься к Италии, – и я скажу, кто ты. Для Гумилева важна

сама идея путешествия, странствия – он даже берет эпиграфом к одному из своих ранних стихотворений слова Андре Жида: “Я стал кочевником, чтобы сладострастно прикасаться ко всему, что кочует”. И кредо странствующего поэта дано в стихотворении-напутствии “Отъезжающему” : Что до природы мне, до древности, Когда я полон жгучей ревности,

Ведь ты во всем ее убранстве Увидел Музу Дальних Странствий. Влечение к экзотике делает Италию для Гумилева очередным объектом поклонения.

В некоторой степени для него важна не эта конкретная страна, а ее Идея – отдаленность, экзотичность, загадочность. Для Блока же на первом месте стоят, как ни странно, колоритные, но сиюминутные образы-символы Италии: ирисы Флоренции, “голубая даль от Умбрских гор”, девушка из 8ро1е1о, поруганная Мадонна… Гумилев, размышляя об Италии, идет от общего к частному – от идеи Красоты к образам ее воплощения в жизни. Блок же действует от частного к общему – его единичные образы несут огромную смысловую нагрузку, за отдельными символами кроются пространные рассказы, размышления. По своей натуре Гумилев – космополит, гражданин всех стран и времен.

Характерно, что в его “итальянских” стихах нет прямого упоминания о России. Но странно было бы думать, что на чужой стороне поэт отрекается от родины. В стихотворении “Основатели” звучат такие строки: Ромул и Рем взошли на гору, Холм перед ними был дик и нем.

Ромул сказал: “Здесь будет город”. “Город, как солнце”, – ответил Рем. Четко прослеживаются мотивы вступления к “Медному всаднику” А. С. Пушкина: “Пред ним широко / Река неслася; бедный челн…” и т. д., “Здесь будет город заложен / Назло надменному соседу…”!

Гумилев следует концепции: “Москва – третий Рим”, в характерной для себя символистической манере славя Россию. К тому же в сборнике “Колчан” стихотворения о “Волшебнице суровой”, “таинственной Руси” перемежаются с “итальянскими стихами”, то есть не все у Гумилева можно понять в открытом декламаторском тексте. Его стихотворения тоже порой имеют символический подтекст – и поэт глубоко патриотичен.

У Блока ностальгическая нота звучит очень четко; он постоянно сравнивает Россию с “чужой” Италией . Даже в Madonne da Sattiganio поэт акцентирует именно русские черты: “Страстно твердить твое имя, Мария, / Здесь, на чужой стороне…” В образах стихотворения “Искусство – ноша на плечах” отразился следующий эпизод из жизни Блока: в итальянском городке Фолиньо поэт увидел французский кинофильм, который за год до того видел в Петербурге. И вот как это воспринимается им: А через год – в чужой стране

Усталость, город неизвестный, Толпа, – и вновь на полотне Черты француженки прелестной.

Для обоих поэтов Италия – сказка. Но для Гумилева таинственная, волшебная феерия: Верно, скрывают колдуний Завесы черных гондол… Может быть, это лишь шутка,

Скал и воды колдовство, Марево? Путнику жутко, Вдруг… никого, ничего?

Блоку Италия представляется скорее тяжелым сном, черным рассказом, полуреальностью: В черное небо Италии Черной душою гляжусь, – или: Очнусь ли я в другой отчизне, Не в этой призрачной стране

И памятью об этой жизни Вздохну ль когда-нибудь во сне? Если у Гумилева гондолы, непременный атрибут Венеции, “скрывают колдуний”, то Блок видит “гондол безмолвные гробы”.

Два этих образа как нельзя точнее отражают отношение авторов к Италии в целом. В поэзии Гумилева как бы стираются исторические границы – в этом характерном для Италии “сцеплении времен”: Все проходит как тень, но время Остается, как прежде, летящим,

И былое, темное бремя Продолжает жить в настоящем. Неаполь “полон античной грязью”, в Генуе моряки “ведут между собою вековые разговоры”, а сама Италия – это страна, “где тихи гробы мертвецов. / Но где жива их воля, власть и сила”.

И поэт восхищается этим! В его стихотворениях реальные герои кажутся сошедшими с полотен эпохи Возрождения и оживают исторические персонажи. Но если у Гумилева прошлое и настоящее гармонично сосуществует, то по Блоку этой гармонии нет места в порочной стране: “Военной брани и обиды забыт и стерт кровавый след… / Дома и люди – все до гроба”. Поэт не может простить Италии вырождения ее своеобразной древней цивилизации, засилья современности: “Всеевропейской желтой пыли / Ты предала сама себя!” Даже Мадонна обесчещена современностью – и стихотворение “Глаза, опущенные скромно…” несет в себе мотивы будущего рассказа американского фантаста Рея Брэдбери “Улыбка” о самоуничтожении цивилизации, слишком далеко шагнувшей в своем развитии. Для обоих поэтов характерно обращение к образам простых людей, ведь итальянцы – колоритнейшая нация, их песни и танцы считаются одними из самых зажигательных; ласковое солнце и теплое море сделали их веселыми и страстными.

И поэтому озорная итальянка из Перуджии Блока и “два косматых старика” неаполитанца Гумилева несут в себе частичку своей родины. Вся Италия – в них. Блок и Гумилев понимают это, как понимал и Максим Горький, который по-своему восхищался этой страной в “Итальянских сказках”.

И конечно же огромный след в творчестве обоих поэтов оставили великие люди Италии – поэты, воины, художники, скульпторы. Гораций, Вергилий, Овидий, Рафаэль, Буонарроти, да Винчи, Тассо – вновь и вновь оживают они в поэзии северных поэтов. Но тень “сурового Данта”, “не презиравшего” итальянского “сонета” у А. С. Пушкина, неизменно витает над “итальянскими стихами” как Блока, так и Гумилева. Его “Vita nuova” столь велика, что оказала влияние на обоих поэтов, таких разных в своем мироощущении. Гумилев восторгается возможностью излить чувства в “сонете-брильянте”, и сонетная форма удивительно к лицу его “итальянским стихам” . Поэт воскрешает еще один жанр итальянской поэзии – канцоны.

Вот что он пишет по этому поводу: “Мои канцоны не имеют ничего общего со сложной формой итальянских канцон. Я взял это название в прямом смысле – песни… Каждая моя канцона состоит из пяти строф. Первые три строфы посвящены экспозиции какого-нибудь образа или мысли. В двух последних строфах обращение к даме, род французских баллад, или просто упоминание о даме в связи с предыдущим.

Эта двухчленность моей канцоны роднит ее с сонетом”. Гумилев снова без особого напряжения соединяет древнюю поэзию с современной, историю с реальностью. Образ самого Данте Алигьери постоянно сопровождает поэтов в их путешествиях по Италии. Гумилев: Музы…

Спойте мне песню о Данте Или сыграйте на флейте. Блок: Тень Данта с профилем орлиным

О Новой Жизни мне поет. Блок считает Данте единственным достойным воспоминанием прошедших веков, достойным “новой жизни”. Для Гумилева Беатриче становится воплощением вечной женственности, верности, любви: “Знаете ль вы, что недавно / Бросила рай Беатриче” для ада Данте? Имена Беатриче и Данте Алигьери “звучат нам как призывы”, их мыслями “мы теперь живем и дышим”.

Они – суть вечная любовь. Блок прямо не упоминает о Беатриче, но разве его судьба не доказывает то, что он был ее страстным поклонником?! Ведь воспевание единственной Прекрасной Дамы было смыслом ранних блоковских стихотворений. Итак, концепции поэтов по отношению к Италии прямо противоположны.

Для Блока ее небо – чужое, поэт вслед за Ф. И. Тютчевым чувствует скорую гибель европейской цивилизации, не сумевшей сохранить исторические корни . Гумилев же, талантливый путешественник, находит гармонию в пространстве и времени – и воспевает Италию. Но очевидно, что для обоих поэтов эта страна становится воплощением самого Искусства. И хотя Блок видит его декаданс, а Гумилев – пышный расцвет, оба они являются его певцами, его служителями – и этим ставят свои имена в один ряд с великими итальянцами, “всемерностью русской души” приобщаясь к вечному мировому наследию. Ведь не случайно Н. Гумилев, переводя Теофиля Готье, произносит: Все прах – одно, ликуя,

Искусство не умрет. Античная статуя Переживет народ.

Италия в стихах А. Блока и Н. Гумилева

Италия… О Италия! Как бы стремительно ни бежало время, Италия никогда не состарится. Древность этой страны лишь передает неповторимый аромат ее юности. Очарование вечной молодости создается природой, морем, веселыми людьми… Но постоянно современные реалии перекрывают дыхание Истории. Современность, Античность, Возрождение, Средневековье причудливо переплелись в образе Италии, сделав ее Олимпом поэтов, художников, скульпторов всех времен, их Музой, вдохновительницей.
И неудивительно, что два таких разных русских поэта, как Н. С. Гумилев

Похожие сочинения:

Образы русской природы в стихах А. Блока о РоссииЗа снегами, лесами, степями Твоего мне не видно лица. Только ль страшный простор пред очами, Непонятная ширь без конца? А.

«Земное» и «неземное» в «Стихах о Прекрасной Даме» А. БлокаОдинокий, к тебе прихожу, Околдован огнями любви. Ты гадаешь — Меня не зови, — Я и сам уж давно ворожу.

Образы русской природы в стихах А. БлокаТонкий лирик и психолог, Блок удивительно точно и зримо отражает в своих произведениях картины природы России. Он не идеализирует окружающее.

Поэзия Н. ГумилеваМногие десятилетия мы питались лишь слухами о судьбе Николая Гумилева, о его жизни, и уж тем более об обстоятельствах гибели.

Мои размышления над творчеством Н. ГумилеваСудьба, личность и творчество Николая Степановича Гумилева вызывают сейчас большой интерес. Это неудивительно, так как его творчество полно смелости, новизны.

Творчество поэта Серебряного века Николая ГумилеваОдним из самых ярких поэтов «серебряного века» был Николай Гумилев. Он вошел в русскую литературу как ученик Валерия Брюсова, поэта-символиста.

Романтический герой лирики Н. ГумилеваТворчество, личность и судьба Николая Степановича Гумилева вызывают в наше время особый интерес. Его стихи привлекали еще при жизни поэта.

Мои размышления над строкой Н. С. ГумилеваСудьба, личность и творчество Николая Степановича Гумилева вызывают сейчас большой интерес. Это неудивительно, так как его творчество полно смелости, новизны.

Чем мне близка любовная лирика Н. С. ГумилеваСлепая музыка моей любви… Н. Гумилев Николай Степанович Гумилев — прекрасный поэт нашего столетия. Он оставил нам интересное и значительное.

Особенности мировосприятия Н. ГумилеваНиколая Гумилева нередко называют «аристократом», «рыцарем» и «паладином» поэзии «серебряного века». Этот человек сумел добиться выдающихся успехов в литературной деятельности.

Биография ГумилеваПортрет ГУМИЛЕВ Николай Степанович (1886-1921), русский поэт. В 1910-е гг. один из ведущих представителей акмеизма. Для стихов характерны апология «сильного.

«Высокое косноязычье…» (о поэзии Н. Гумилева)Николай Степанович Гумилев гулял по Петербургу и, словно волшебник, творил и творил чудеса. В своем «Заблудившемся трамвае» он напоминает мне.

Тема поэта и поэзии в лирике Николая ГумилеваРоль поэзии в жизни — ключевое место в мировоззрении поэта. Это та социальная ниша, которая позволяет поэту чувствовать себя нелишним.

Тема поэта и поэзии в лирике Н. ГумилеваРоль поэзии в жизни — ключевое место в мировоззрении поэта. Это та социальная ниша, которая позволяет поэту чувствовать себя нелишним.

Анализ стихотворения Н. Гумилева «Жираф»Николай Гумилев — один из известных поэтов конца 19 — начала 20 века, легендарная личность… Но, увы, заслуги поэта-акмеиста высоко.

Лирический герой Н. С. ГумилеваВремя, когда Гумилев вступил на литературное поприще, было временем расцвета «серебряного века» русской литературы. Печататься он стал с 1902 г.

Анализ стихотворения Н. Гумилева «Старый конквистадор»Стихотворение «Старый конквистадор» входит в сборник Н. Гумилева «Жемчуга» и является типичным образцом романтической поэзии. Само название произведения относит нас.

Мифология Николая ГумилеваОбразная система ранней поэзии Гумилева — это своеобразная «египетская пирамида», к которой не так-то легко подступиться. У подножия этой пирамиды.

Анализ стихотворений «Как тяжко мертвецу среди людей», «Ночь, улица, фонарь аптека», «Поэты», «Друзьям» БлокаУ Блока в стихотворении «Как тяжко мертвецу среди людей» появляется образ чиновника-мертвеца, винтика большой государственной машины, который не способен чувствовать.

«Стихи о Прекрасной Даме» в лирике А. А. БлокаСимволистом можно только родить — ся… быть художником — значит, вы — держивать ветер из миров искусства, совершенно непохожих на.

Анализ стихотворения «Россия» А. БлокаАлександр Александрович Блок является, по моему мнению, одним из самых правдивых поэтов о России. Он пишет о той России, которую.

Мечты и действительность в лирике А. А. БлокаАлександр Блок — выдающееся явление в русской поэзии. Это один из наиболее замечательных поэтов «серебряного века» и яркий представитель символистов.

Мое понимание стихотворения Н. С. Гумилева «Заблудившийся трамвай»Где я? Так томно и так тревожно Сердце мое стучит в ответ: «Видишь вокзал, на котором можно В Индию Духа.

Тема любви в творчестве А. БлокаАлександр Блок вошел в историю литературы как выдающийся поэт-лирик. Начав свой поэтический путь книгой мистических стихов о Прекрасной Даме, Блок.

С чем связан драматизм звучания стихов А. А. Блока о России?Великий русский поэт Александр Александрович Блок жил в очень непростое для нашей страны время — время рубежа веков. Множество тяжелых.

Мое понимание стихотворения Н. Гумилева «Заблудившийся трамвай»Н. С. Гумилев не смог принять перемен революционного времени, не смог выработать окончательную общественную позицию, что, несомненно, не могло не.

Россия в творчестве БлокаСотри случайные черты — И ты увидишь: мир прекрасен. А. Блок «Жизнь — это путь»,- говорил Лев Толстой. Жизнь Александра.

Тема любви в творчестве БлокаАлександр Блок вошел в историю литературы как выдающийся поэт-лирик. Начав свой поэтический путь книгой мистических стихов о прекрасной Даме, Блок.

Сравнительно-сопоставительный анализ патриотических стихотворений А. Ахматовой, Н. Гумилева и О. МандельштамаОктябрьская революция 1917 года, гражданская война, последовавшие за тем годы кровавого террора, уничтожения миллионов безвинных людей… Все это вехи нашей.

Тема родины в творчестве Блока«Этой теме я сознательно и бесповоротно Посвящаю жизнь… Ведь здесь — жизнь и смерть, Счастье или погибель…» Из письма А.

Сочинение Блок А.А. – Разное

Тема: – Италия в стихах А. Блока и Н. Гумилева

Италия. О Италия! Как бы стремительно ни бежало время, Италия никогда не состарится. Древность этой страны лишь передает неповторимый аромат ее юности. Очарование вечной молодости создается природой, морем, веселыми людьми. Но постоянно современные реалии перекрывают дыхание Истории. Современность, Античность, Возрождение, Средневековье причудливо переплелись в образе Италии, сделав ее Олимпом поэтов, художников, скульпторов всех времен, их Музой, вдохновительницей.
И неудивительно, что два таких разных русских поэта, как Н. С. Гумилев и А. А. Блок, в своем творчестве обращались прямо или косвенно к образу Италии. У Блока путешествие туда вылилось в цикл “Итальянские стихи”; у Гумилева итальянские мотивы прослеживаются во многих стихах, большая часть из которых вошла в сборник “Колчан”.
Путешествие обоих поэтов по Средиземноморью совершалось примерно в одно время: Блок — 1909 год, Гумилев — 1912 год. То есть они смотрели на одну и ту же Италию, но видели ее по-разному.
Взгляд символиста Блока и акмеиста Гумилева. Что роднит и что отличает их?
Итак, скажи мне, как ты относишься к Италии, — и я скажу, кто ты.
Для Гумилева важна сама идея путешествия, странствия — он даже берет эпиграфом к одному из своих ранних стихотворений слова Андре Жида: “Я стал кочевником, чтобы сладострастно прикасаться ко всему, что кочует”. И кредо странствующего поэта дано в стихотворении-напутствии “Отъезжающему” (конечно же в Италию!):

Что до природы мне, до древности,
Когда я полон жгучей ревности,
Ведь ты во всем ее убранстве
Увидел Музу Дальних Странствий.

Влечение к экзотике делает Италию для Гумилева очередным объектом поклонения. В некоторой степени для него важна не эта конкретная страна, а ее Идея — отдаленность, экзотичность, загадочность.
Для Блока же (не фанатика Музы Дальних Странствий) на первом месте стоят, как ни странно, колоритные, но сиюминутные образы-символы Италии: ирисы Флоренции, “голубая даль от Умбрских гор”, девушка из 8ро1е1о, поруганная Мадонна.
Гумилев, размышляя об Италии, идет от общего к частному — от идеи Красоты к образам ее воплощения в жизни. Блок же действует от частного к общему — его единичные образы несут огромную смысловую нагрузку, за отдельными символами кроются пространные рассказы, размышления.
По своей натуре Гумилев — космополит, гражданин всех стран и времен. Характерно, что в его “итальянских” стихах нет прямого упоминания о России. Но странно было бы думать, что на чужой стороне поэт отрекается от родины. В стихотворении “Основатели” звучат такие строки:

Ромул и Рем взошли на гору,
Холм перед ними был дик и нем.
Ромул сказал: “Здесь будет город”.
“Город, как солнце”, — ответил Рем.

Четко прослеживаются мотивы вступления к “Медному всаднику” А. С. Пушкина: “Пред ним широко / Река неслася; бедный челн. ” и т. д., “Здесь будет город заложен / Назло надменному соседу. ”! Гумилев следует концепции: “Москва — третий Рим”, в характерной для себя символистической манере славя Россию.
К тому же в сборнике “Колчан” стихотворения о “Волшебнице суровой”, “таинственной Руси” перемежаются с “итальянскими стихами”, то есть не все у Гумилева можно понять в открытом декламаторском тексте. Его стихотворения тоже порой имеют символический подтекст — и поэт глубоко патриотичен.
У Блока ностальгическая нота звучит очень четко; он постоянно сравнивает Россию с “чужой” Италией (и не в пользу последней). Даже в Madonne da Sattiganio поэт акцентирует именно русские черты: “Страстно твердить твое имя, Мария, / Здесь, на чужой стороне. ”
В образах стихотворения “Искусство — ноша на плечах” отразился следующий эпизод из жизни Блока: в итальянском городке Фолиньо поэт увидел французский кинофильм, который за год до того видел в Петербурге. И вот как это воспринимается им:

А через год — в чужой стране
Усталость, город неизвестный,
Толпа, — и вновь на полотне
Черты француженки прелестной.

Для обоих поэтов Италия — сказка. Но для Гумилева таинственная, волшебная феерия:

Верно, скрывают колдуний
Завесы черных гондол.

Может быть, это лишь шутка,
Скал и воды колдовство, Марево?
Путнику жутко,
Вдруг. никого, ничего?
(“Венеция”)

Блоку Италия представляется скорее тяжелым сном, черным рассказом, полуреальностью:

В черное небо Италии
Черной душою гляжусь, —

Очнусь ли я в другой отчизне,
Не в этой призрачной стране
И памятью об этой жизни
Вздохну ль когда-нибудь во сне?
(“Венеция”)

Если у Гумилева гондолы, непременный атрибут Венеции, “скрывают колдуний”, то Блок видит “гондол безмолвные гробы”. Два этих образа как нельзя точнее отражают отношение авторов к Италии в целом.
В поэзии Гумилева как бы стираются исторические границы — в этом характерном для Италии “сцеплении времен”:

Все проходит как тень, но время
Остается, как прежде, летящим,
И былое, темное бремя
Продолжает жить в настоящем.
(“Пиза”)

Неаполь “полон античной грязью”, в Генуе моряки “ведут между собою вековые разговоры”, а сама Италия — это страна, “где тихи гробы мертвецов. / Но где жива их воля, власть и сила”. И поэт восхищается этим! В его стихотворениях реальные герои кажутся сошедшими с полотен эпохи Возрождения и оживают исторические персонажи.
Но если у Гумилева прошлое и настоящее гармонично сосуществует, то по Блоку этой гармонии нет места в порочной стране: “Военной брани и обиды забыт и стерт кровавый след. / Дома и люди — все до гроба”. Поэт не может простить Италии вырождения ее своеобразной древней цивилизации, засилья современности: “Всеевропейской желтой пыли / Ты предала сама себя!” Даже Мадонна обесчещена современностью — и стихотворение “Глаза, опущенные скромно. ” несет в себе мотивы будущего рассказа американского фантаста Рея Брэдбери “Улыбка” о самоуничтожении цивилизации, слишком далеко шагнувшей в своем развитии.
Для обоих поэтов характерно обращение к образам простых людей, ведь итальянцы — колоритнейшая нация, их песни и танцы считаются одними из самых зажигательных; ласковое солнце и теплое море сделали их веселыми и страстными. И поэтому озорная итальянка из Перуджии Блока и “два косматых старика” неаполитанца Гумилева несут в себе частичку своей родины. Вся Италия — в них. Блок и Гумилев понимают это, как понимал и Максим Горький, который по-своему восхищался этой страной в “Итальянских сказках”.
И конечно же огромный след в творчестве обоих поэтов оставили великие люди Италии — поэты, воины, художники, скульпторы. Гораций, Вергилий, Овидий, Рафаэль, Буонарроти, да Винчи, Тассо — вновь и вновь оживают они в поэзии северных поэтов.
Но тень “сурового Данта”, “не презиравшего” итальянского “сонета” у А. С. Пушкина, неизменно витает над “итальянскими стихами” как Блока, так и Гумилева. Его “Vita nuova” столь велика, что оказала влияние на обоих поэтов, таких разных в своем мироощущении.
Гумилев восторгается возможностью излить чувства в “сонете-брильянте”, и сонетная форма удивительно к лицу его “итальянским стихам” (“Тразименское озеро”, “Вилла Боргезе”). Поэт воскрешает еще один жанр итальянской поэзии — канцоны. Вот что он пишет по этому поводу: “Мои канцоны не имеют ничего общего со сложной формой итальянских канцон. Я взял это название в прямом смысле — песни. Каждая моя канцона состоит из пяти строф. Первые три строфы посвящены экспозиции какого-нибудь образа или мысли. В двух последних строфах обращение к даме, род епуо! французских баллад, или просто упоминание о даме в связи с предыдущим. Эта двухчленность моей канцоны роднит ее с сонетом”. Гумилев снова без особого напряжения соединяет древнюю поэзию с современной, историю с реальностью.
Образ самого Данте Алигьери постоянно сопровождает поэтов в их путешествиях по Италии.

Музы. Спойте мне песню о Данте
Или сыграйте на флейте.
(“Беатриче”)

Тень Данта с профилем орлиным
О Новой Жизни мне поет.
(“Равенна”)

Блок считает Данте единственным достойным воспоминанием прошедших веков, достойным “новой жизни”.
Для Гумилева Беатриче становится воплощением вечной женственности, верности, любви: “Знаете ль вы, что недавно / Бросила рай Беатриче” для ада Данте? Имена Беатриче и Данте Алигьери “звучат нам как призывы”, их мыслями “мы теперь живем и дышим”. Они — суть вечная любовь.
Блок прямо не упоминает о Беатриче, но разве его судьба не доказывает то, что он был ее страстным поклонником?! Ведь воспевание единственной Прекрасной Дамы было смыслом ранних блоковских стихотворений.
Итак, концепции поэтов по отношению к Италии прямо противоположны.
Для Блока ее небо — чужое, поэт вслед за Ф. И. Тютчевым чувствует скорую гибель европейской цивилизации, не сумевшей сохранить исторические корни (потом это выльется в “Скифы”).
Гумилев же, талантливый путешественник, находит гармонию в пространстве и времени — и воспевает Италию.
Но очевидно, что для обоих поэтов эта страна становится воплощением самого Искусства. И хотя Блок видит его декаданс, а Гумилев — пышный расцвет, оба они являются его певцами, его служителями — и этим ставят свои имена в один ряд с великими итальянцами, “всемерностью русской души” приобщаясь к вечному мировому наследию.
Ведь не случайно Н. Гумилев, переводя Теофиля Готье, произносит:

Все прах — одно, ликуя,
Искусство не умрет.
Античная статуя
Переживет народ.

ИТАЛИЯ В СТИХАХ А. БЛОКА И Н. ГУМИЛЕВА

ИТАЛИЯ В СТИХАХ А. БЛОКА И Н. ГУМИЛЕВА. Италия… О Италия! Как бы стремительно ни бежало время, Италия никогда не состарится. Древность этой страны лишь передает неповторимый аромат ее юности. Очарование вечной молодости создается природой,

морем, веселыми людьми… Но постоянно современные реалии перекрывают дыхание Истории. Современность, Античность, Возрождение, средневековье причудливо переплелись в образе Италии, сделав ее Олимпом поэтов, художников, скульпторов всех времен, их Музой, вдохновительницей.
И неудивительно, что два таких разных русских поэта, как Н. С. Гумилев и А. А. Блок, в своем творчестве обращались, прямо или косвенно, к образу Италии. У Блока путешествие туда вылилось в цикл «Итальянские стихи»; у Гумилева итальянские мотивы прослеживаются во многих стихах, большая часть из которых вошла в сборник «Колчан».
Путешествие обоих поэтов по Средиземноморью соверши лось примерно в одно время: Блок — 1909, Гумилев 1912. То есть они смотрели на одну и ту же Италию, но видели ее по-разному…
Взгляд символиста Блока и акмеиста Гумилева… Что род нит и что отличает их?
Итак, скажи мне, как ты относишься к Италии, и и скажу, кто ты.
Для Гумилева важна сама идея Путешествия,странствия — он даже берет эпиграфом к одному из своих ранних
стихотворений слова Андре Жида: «Я стал кочевником, чтобы сладострастно прикасаться ко всему, что кочует». И кредо странствующего поэта дано в стихотворении-напутствии «Отьезжающему» (конечно же, в Италию!):
Что до природы мне, до древности,
Когда я полон жгучей ревности,
Ведь ты во всем ее убранстве
Увидел Музу Дальних Странствий.
Влечение к экзотике делает Италию для Гумилева очередным объектом поклонения. В некоторой степени , для него важна не эта конкретная страна, а ее Идея- отдаленность, экзотичность, загадочность.
Для Блока же (не фанатика Музы Дальних странствий) па первом месте стоят, как ни странно, колоритные, по сиюминутные образцы-символы Италии: ирисы Флоренции, «голубая даль от Умбрских гор», девушка на Spoleto, поруганная Мадонна…
Гумилев, размышляя об Италии, идет от общего к частному — от идеи Красоты к образам ее воплощения в жизни. Блок же действует от частного к общему — его единичные образы несут огромную смысловую нагрузку, за отдельными символами кроются пространные рассказы, размышления.
По своей натуре Гумилев — космополит, гражданин всех стран и времен. Характерно, что в его «итальянских» стихах нет прямого упоминания о России. Но странно было бы думать, что на чужой стороне поэт отрекается от Родины. В стихотворении «Основатели» звучат такие строки:
Ромул и Рем взошли на гору,
Холм перед ними был дик и нем.
Ромул сказал: «Здесь будет город».
«Город, как солнце», — ответил Рем.
Четко прослеживаются мотивы вступления к «Медному всаднику» А. С. Пушкина: «Пред ним широко / Река неслася; бедный челн…» и т. д., «здесь будет город заложен / Назло надменному соседу. » Гумилев следует концепции: «Москва — третий Рим», в характерной для себя символистической манере славя Россию.
К тому же в сборнике «Колчан» стихотворения о «Волшебнице суровой», «таинственной Руси» перемежаются с «итальянскими стихами», то есть не все у Гумилева можно понять в открытом декламаторском тексте. Его стихотворения тоже порой имеют символический подтекст — и поэт глубоко патриотичен.
У Блока ностальгическая нота звучит очень четко; он постоянно сравнивает Россию с «чужой» Италией (и не в пользу последней). Даже в «Madonn’e da Sattignano» поэт акцентирует именно русские черты: «Страстно твердить твое имя, Мария, / Здесь, на чужой стороне…»
В образах стихотворения «Искусство — ноша на плечах» отразился следующий эпизод из жизни Блока: в итальянском городке Фолиньо поэт увидел французский кинофильм, который за год до того видел в Петербурге. И вот как это воспринимается им:
А через год — в чужой стране
Усталость, город неизвестный,
Толпа, — и вновь на полотне
Черты француженки прелестной.
Для обоих поэтов Италия — сказка. Но для Гумилева — таинственная, волшебная феерия:
Верно, скрывают колдуний
Завесы черных гондол.
Может быть, это лишь шутка,
Скал и воды колдовство,
Марево? Путнику жутко,
Вдруг… никого, ничего?
( «Венеция» )
Блоку Италия представляется скорее тяжелым сном, черным рассказом, полуреальностью:
В черное небо Италии
Черной душою гляжусь —
или:
Очнусь ли я в другой отчизне,
Не в этой призрачной стране
И памятью об этой жизни
Вздохну ль когда-нибудь во сне?
(«Венеция»)
Если у Гумилева гондолы, непременный атрибут Венеции, «скрывают колдуний», то Блок видит «гондол безмолвные гробы». Два этих образа как нельзя точнее отражают отношение авторов к Италии в целом.
В поэзии Гумилева как бы стираются исторические границы — в этом характерном для Италии «сцеплении времен»:
Все проходит как тень, но время
Остается, как прежде, летящим,
И былое, темное бремя
Продолжает жить в настоящем.
( «Пиза» )
Неаполь «полон античной грязью», в Генуе моряки «ведут между собою вековые разговоры», а сама Италия – это страна, «где тихи гробы мертвецов. Но где жива их воля, власть и сила». И поэт восхищается этим! В его стихотворениях реальные герои кажутся сошедшими с полотен эпохи Возрождения и оживают исторические персонажи.
Но если у Гумилева прошлое и настоящее гармонично сосуществует, то, по Блоку, этой гармонии нет места в порочной стране: «Военной брани и обиды забыт и стерт кровавый след… Дома и люди — все до гроба». Поэт не может простить Италии вырождения ее своеобразной древней цивилизации, засилья современности: «Всеевропейской желтой пыли / Ты предала сама себя!» Даже Мадонна обесчещена современностью — и стихотворение «Глаза, опущенные скромно…» несет в себе мотивы будущего рассказа американского фантаста Рея Брэдбери «Улыбка» о самоуничтожении цивилизации, слишком далеко шагнувшей в своем развитии.
Для обоих поэтов характерно обращение к образам простых людей, ведь итальянцы — колоритнейшая нация, их * песни и танцы считаются одними из самых зажигательных. Ласковое солнце и теплое море сделали их веселыми и страстными. И поэтому озорная итальянка из Перуджии Блока и «два косматых старика» неаполитанца Гумилева несут в себе частичку своей родины. Вся Италия — в них. Блок и Гумилев понимают это, как понимал и Максим Горький, который по- своему восхищался этой страной в «Итальянских сказках».
И, конечно же, огромный след в творчестве обоих постов оставили великие люди Италии — поэты, воины, художники, скульпторы. Гораций, Вергилий, Овидий, Рафаэль, Буонарроти, да Винчи, Тассо — вновь и вновь оживают они в поэзии северных поэтов.
Но тень «сурового Данта», «не презиравшего» итальянского «сонета» у А. С. Пушкина, неизменно витает над «итальянскими стихами» как Блока, так и Гумилева. Его «Vita nuova» столь велика, что оказала влияние на обоих поэтов, таких разных в своем мироощущении.
Гумилев восторгается возможностью излить чувства в «сонете-брильянте», и сонетная форма удивительно к лицу его «итальянским стихам» («Тразименское озеро», «Вилла Боргезе»). Поэт воскрешает еще один жанр итальянской поэзии — канцоны. Вот что он пишет по этому поводу: «Мои канцоны не имеют ничего общего со сложной формой итальянских канцон. Я взял это название в прямом смысле — песни… Каждая моя канцона состоит из пяти строф. Первые три строфы посвящены экспозиции какого-нибудь образа или мысли. В двух последних строфах обращение к даме, род envoi французских баллад, или просто упоминание о даме в связи с предыдущим.
Эта двухчленность моей канцоны роднит ее с сонетом». Гумилев снова без особого напряжения соединяет древнюю поэзию с современной, историю с реальностью.
Образ самого Данте Алигьери постоянно сопровождает поэтов в их путешествиях по Италии.
Гумилев:
Музы… Спойте мне песню о Данте
Или сыграйте на флейте.
( «Беатриче» )
Блок:
Тень Данта с профилем орлиным
О Новой Жизни мне поет.
( «Равенна» )
Блок считает Данте единственным достойным воспоминанием прошедших веков, достойным «новой жизни».
Для Гумилева Беатриче становится воплощением вечной женственности, верности, любви: «Знаете ль вы, что недавно / Бросила рай Беатриче» для ада Данте? Имена Беатриче и Данте Алигьери «звучат нам как призывы», их мыслями «мы теперь живем и дышим». Они — суть вечная любовь.
Блок прямо не упоминает о Беатриче, но разве его судьба не доказывает то, что он был ее страстным поклонником?! Ведь воспевание единственной Прекрасной Дамы было смыслом ранних блоковских стихотворений.
Итак, концепции поэтов по отношению к Италии прямо противоположны.
Для Блока ее небо — чужое, поэт вслед за Ф. И. Тютчевым чувствует скорую гибель европейской цивилизации, не сумевшей сохранить исторические корни (потом это выльется в «Скифы»).
Гумилев же, талантливый путешественник, находит гармонию в пространстве и времени — и воспевает Италию.
Но очевидно, что для обоих поэтов эта страна становится воплощением самого Искусства. И хотя Блок видит его декадане, а Гумилев — пышный расцвет, оба они являются его певцами, его служителями — и этим ставят свои имена в один ряд с великими итальянцами, «всемерностью русской души» приобщаясь к вечному мировому наследию.
Ведь не случайно Н. Гумилев, переводя Теофиля Готье, произносит:
Все прах — одно, ликуя,
Искусство не умрет.
Античная статуя
Переживет народ.