Музыка сердца в произведениях М. Ю. Лермонтова: сочинение

Музыка сердца в произведениях М. Ю. Лермонтова

Страницы юношеских тетрадей Лермонтова напоминают стихотворный дневник, полный размышлений о жизни и смерти, о вечности, о добре и зле, о смысле бытия, о любви, о будущем и о прошлом.
Редеют бледные туманы
Над бездной смерти роковой,
И вновь стоят передо мной
Веков протекших великаны.
Историю протекших веков и все лучшее, накопленное русской и европейской культурой – поэзию, прозу, драматическую литературу, музыку, живопись, исторические и философские труды, – Лермонтов усваивал систематически, начиная с первого дня пребывания в пансионе при Московском университете и затем в годы студенчества.
Он владел французским, немецким, английским, читал по-латыни, впоследствии, на Кавказе, принялся изучать “татарский”, то есть азербайджанский, язык, в Грузии записывал слова грузинские и одной из своих поэм дал грузинское заглавие “Мцыри”. Он помнил тысячи строк из произведений поэтов великих и малых, иностранных и русских, но из обширного круга чтения двух авторов нужно выделить Байрона и – особенно – Пушкина. Еще ребенком Лермонтов постигал законы поэзии, переписывал в альбом их поэмы. Перед Пушкиным он благоговел всю свою жизнь. И больше всего любил “Евгения Онегина”. Об этом он сам говорил Белинскому. Он не просто читал – каждая книга для него становилась ступенью к самостоятельному пониманию назначения поэзии, каждая воспринималась критически.
Воображение уносило его на Кавказ, где он побывал в детстве, и в страны, где он никогда не бывал,- в Литву, Финляндию, Испанию, Италию, Шотландию, Грецию, в будущее и в прошлое и даже в мировое пространство, где летает печальный Демон:
Как часто силой мысли в краткий час
Я жил века и жизнию иной,
И о земле позабывал.
Его мысль находилась в непрестанном горении. Недаром Белинский сразу же отметил у Лермонтова “резко ощутительное присутствие мысли”, и не одни пластические изображения, заключающие в себе мысли поэта, но самая мысль, обретшая художественную форму, составляет силу множества его лучших вещей – “Не верь себе”, “Сказки для детей”, “Демон”, “Дума”:
И ненавидим мы, и любим мы случайно,
Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви,
И царствует в душе какой-то холод тайный,
Когда огонь кипит в крови.
Природа наделила его страстями. Трех лет он плакал на коленях у матери от песни, которую она напевала ему. И в память о рано угасшей матери и о песне он написал потом своего “Ангела”:
Он думу младую в объятиях нес
Для мира печали и слез;
И звук его песни в душе молодой
Остался – без слов, но живой.
Лермонтов был одарен удивительной музыкальностью – играл на скрипке, на фортепьяно, пел, сочинял музыку на собственные стихи. В последний год жизни он положил на музыку свою “Казачью колыбельную песню”. Были даже и ноты, но пропали и до нас не дошли. Однако, если бы мы даже не знали об этом, мы догадались бы о его музыкальности, читая его стихи и прозу. Не много было в мире поэтов, умевших передавать тончайшие душевные состояния, пластические образы и живой разговор посредством стиха и прозаической фразы, звучание которых составляет неизъяснимую прелесть, заключенную в музыкальности каждого слова и в самой поэтической интонации. Не много рождалось поэтов, которые бы так “слышали” мир и видели бы его так – динамично, объемно, красочно. В этом Лермонтову-поэту помогал его глаз художника. Не только с натуры, но и на память он мог воспроизводить на полотне, на бумаге фигуры, лица, пейзажи, кипение боя, скачку, преследование. И, обдумывая стихотворные строки, любил рисовать грозные профили и горячих, нетерпеливых коней. Если бы он профессионально занимался живописью, он мог бы стать настоящим художником.
Изображая в “Герое нашего времени” ночной Пятигорск, он сначала описывает то, что замечает в темноте глаз, а затем – слышит ухо: “Город спал, только в некоторых окнах мелькали огни. С трех сторон чернели гребни утесов, отроги Машука, на вершине которого лежало зловещее облачко; месяц поднимался на востоке; вдали серебряной бахромой сверкали снеговые горы. Отклики часовых перемежались с шумом горячих ключей, спущенных на ночь. Порою топот коня раздавался по улице, сопровождаемый скрипом нагайской арбы и заунывным татарским припевом”.
Эти описания Лермонтова так пластичны, что становится понятно, почему современники называли его русским Гете: в изображении природы великий немецкий поэт считался непревзойденным. “На воздушном океане”, строки, не уступающие пантеистической лирике Гете, Лермонтов написал в двадцать четыре года. При всем том он умел одухотворять, оживлять природу: утес, тучи, дубовый листок, пальма, сосна, дружные волны наделены у него человеческими страстями – им ведомы радости встреч, горечь разлук, и свобода, и одиночество, и глубокая, неутолимая грусть.

Музыка сердца в произведениях М. Ю. Лермонтова

Страницы юношеских тетрадей Лермонтова напоминают стихотворный дневник, полный размышлений о жизни и смерти, о вечности, о добре и зле, о смысле бытия, о любви, о будущем и о прошлом. Редеют бледные туманы Над бездной смерти роковой, И вновь стоят передо мной

Веков протекших великаны… Историю протекших веков и все лучшее, накопленное русской и европейской культурой – поэзию, прозу, драматическую литературу, музыку, живопись, исторические и философские труды, – Лермонтов усваивал систематически, начиная с первого дня пребывания в

пансионе при Московском университете и затем в годы студенчества. Он владел французским, немецким, английским, читал по-латыни, впоследствии, на Кавказе, принялся изучать “татарский”, то есть азербайджанский, язык, в Грузии записывал слова грузинские и одной из своих поэм дал грузинское заглавие “Мцыри”. Он помнил тысячи строк из произведений поэтов великих и малых, иностранных и русских, но из обширного круга чтения двух авторов нужно выделить Байрона и – особенно – Пушкина. Еще ребенком Лермонтов постигал законы поэзии, переписывал в альбом их поэмы.

Перед Пушкиным он благоговел всю свою жизнь.

И больше всего любил “Евгения Онегина”. Об этом он сам говорил Белинскому. Он не просто читал – каждая книга для него становилась ступенью к самостоятельному пониманию назначения поэзии, каждая воспринималась критически. Воображение уносило его на Кавказ, где он побывал в детстве, и в страны, где он никогда не бывал,- в Литву, Финляндию, Испанию, Италию, Шотландию, Грецию, в будущее и в прошлое и даже в мировое пространство, где летает печальный Демон:

Как часто силой мысли в краткий час Я жил века и жизнию иной, И о земле позабывал… Его мысль находилась в непрестанном горении.

Недаром Белинский сразу же отметил у Лермонтова “резко ощутительное присутствие мысли”, и не одни пластические изображения, заключающие в себе мысли поэта, но самая мысль, обретшая художественную форму, составляет силу множества его лучших вещей – “Не верь себе”, “Сказки для детей”, “Демон”, “Дума”: И ненавидим мы, и любим мы случайно, Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви,

И царствует в душе какой-то холод тайный, Когда огонь кипит в крови. Природа наделила его страстями. Трех лет он плакал на коленях у матери от песни, которую она напевала ему. И в память о рано угасшей матери и о песне он написал потом своего “Ангела”:

Он думу младую в объятиях нес Для мира печали и слез; И звук его песни в душе молодой Остался – без слов, но живой. Лермонтов был одарен удивительной музыкальностью – играл на скрипке, на фортепьяно, пел, сочинял музыку на собственные стихи.

В последний год жизни он положил на музыку свою “Казачью колыбельную песню”. Были даже и ноты, но пропали и до нас не дошли. Однако, если бы мы даже не знали об этом, мы догадались бы о его музыкальности, читая его стихи и прозу. Не много было в мире поэтов, умевших передавать тончайшие душевные состояния, пластические образы и живой разговор посредством стиха и прозаической фразы, звучание которых составляет неизъяснимую прелесть, заключенную в музыкальности каждого слова и в самой поэтической интонации. Не много рождалось поэтов, которые бы так “слышали” мир и видели бы его так – динамично, объемно, красочно.

В этом Лермонтову-поэту помогал его глаз художника. Не только с натуры, но и на память он мог воспроизводить на полотне, на бумаге фигуры, лица, пейзажи, кипение боя, скачку, преследование. И, обдумывая стихотворные строки, любил рисовать грозные профили и горячих, нетерпеливых коней. Если бы он профессионально занимался живописью, он мог бы стать настоящим художником.

Изображая в “Герое нашего времени” ночной Пятигорск, он сначала описывает то, что замечает в темноте глаз, а затем – слышит ухо: “Город спал, только в некоторых окнах мелькали огни. С трех сторон чернели гребни утесов, отроги Машука, на вершине которого лежало зловещее облачко; месяц поднимался на востоке; вдали серебряной бахромой сверкали снеговые горы. Отклики часовых перемежались с шумом горячих ключей, спущенных на ночь. Порою топот коня раздавался по улице, сопровождаемый скрипом нагайской арбы и заунывным татарским припевом”.

Эти описания Лермонтова так пластичны, что становится понятно, почему современники называли его русским Гете: в изображении природы великий немецкий поэт считался непревзойденным. “На воздушном океане”, строки, не уступающие пантеистической лирике Гете, Лермонтов написал в двадцать четыре года. При всем том он умел одухотворять, оживлять природу: утес, тучи, дубовый листок, пальма, сосна, дружные волны наделены у него человеческими страстями – им ведомы радости встреч, горечь разлук, и свобода, и одиночество, и глубокая, неутолимая грусть.

Cкачать DOCX Сочинение Лермонтов м ю Музыка сердца в произведениях м ю лермонтова бесплатно

просмотреть через: 20 сек.

Установите безопасный браузер

Предпросмотр документа

-3810381000БИНГО! Ты только что нашел решение своей проблемы! Только давай договоримся – ты прочтёшь текст до конца, окей? 🙂

Давай начистоту: тут один шлак, лучше закажи работу на HYPERLINK “https://author-24.pro/” author-24.pro и не парься – мы всё сделаем за тебя! Даже если остался один день до сдачи работы – мы справимся, и ты получишь «Отлично» по своему предмету! Только представь: ты занимаешься своим любимым делом, пока твои одногруппники теряют свои нервные клетки…

Проникнись… Это бесценное ощущение 🙂

Курсовая, диплом, реферат, статья, эссе, чертежи, задачи по матану, контрольная или творческая работа – всё это ты можешь передать нам, наслаждаться своей молодостью, гулять с друзьями и радовать родителей отличными оценками. А если преподу что-то не понравится, то мы бесплатно переделаем так, что он пустит слезу от счастья и поставит твою работу в рамочку как образец качества.

Ещё сомневаешься? Мы готовы подарить тебе сотни часов свободного времени за смешную цену – что тут думать-то?! Жизнь одна – не трать её на всякую фигню!

Перейди на наш сайт HYPERLINK “https://author-24.pro/” author-24.pro – обещаю, тебе понравится! 🙂

А работа, которую ты искал, находится ниже 🙂

Лермонтов м. ю. – Музыка сердца в произведениях м. ю. лермонтова

Страницы юношеских тетрадей Лермонтова напоминают стихотворный дневник, полный размышлений о жизни и смерти, о вечности, о добре и зле, о смысле бытия, о любви, о будущем и о прошлом.
Редеют бледные туманы
Над бездной смерти роковой,
И вновь стоят передо мной
Веков протекших великаны.
Историю протекших веков и все лучшее, накопленное русской и европейской культурой – поэзию, прозу, драматическую литературу, музыку, живопись, исторические и философские труды, – Лермонтов усваивал систематически, начиная с первого дня пребывания в пансионе при Московском университете и затем в годы студенчества.
Он владел французским, немецким, английским, читал по-латыни, впоследствии, на Кавказе, принялся изучать “татарский”, то есть азербайджанский, язык, в Грузии записывал слова грузинские и одной из своих поэм дал грузинское заглавие “Мцыри”. Он помнил тысячи строк из произведений поэтов великих и малых, иностранных и русских, но из обширного круга чтения двух авторов нужно выделить Байрона и – особенно – Пушкина. Еще ребенком Лермонтов постигал законы поэзии, переписывал в альбом их поэмы. Перед Пушкиным он благоговел всю свою жизнь. И больше всего любил “Евгения Онегина”. Об этом он сам говорил Белинскому. Он не просто читал – каждая книга для него становилась ступенью к самостоятельному пониманию назначения поэзии, каждая воспринималась критически.
Воображение уносило его на Кавказ, где он побывал в детстве, и в страны, где он никогда не бывал,- в Литву, Финляндию, Испанию, Италию, Шотландию, Грецию, в будущее и в прошлое и даже в мировое пространство, где летает печальный Демон:
Как часто силой мысли в краткий час
Я жил века и жизнию иной,
И о земле позабывал.
Его мысль находилась в непрестанном горении. Недаром Белинский сразу же отметил у Лермонтова “резко ощутительное присутствие мысли”, и не одни пластические изображения, заключающие в себе мысли поэта, но самая мысль, обретшая художественную форму, составляет силу множества его лучших вешей – “Не верь себе”, “Сказки для детей”, “Демон”, “Дума”:
И ненавидим мы, и любим мы случайно,
Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви,
И царствует в душе какой-то холод тайный,
Когда огонь кипит в крови.
Природа наделила его страстями. Трех лет он плакал на коленях у матери от песни, которую она напевала ему. И в память о рано угасшей матери и о песне он написал потом своего “Ангела”:
Он думу младую в объятиях нес
Для мира печали и слез;
И звук его песни в душе молодой
Остался – без слов, но живой.
Лермонтов был одарен удивительной музыкальностью – играл на скрипке, на фортепьяно, пел, сочинял музыку на собственные стихи. В последний год жизни он положил на музыку свою “Казачью колыбельную песню”. Были даже и ноты, но пропали и до нас не дошли. Однако, если бы мы даже не знали об этом, мы догадались бы о его музыкальности, читая его стихи и прозу. Не много было в мире поэтов, умевших передавать тончайшие душевные состояния, пластические образы и живой разговор посредством стиха и прозаической фразы, звучание которых составляет неизъяснимую прелесть, заключенную в музыкальности каждого слова и в самой поэтической интонации. Не много рождалось поэтов, которые бы так “слышали” мир и видели бы его так – динамично, объемно, красочно. В этом Лермонтову-поэту помогал его глаз художника. Не только с натуры, но и на память он мог воспроизводить на полотне, на бумаге фигуры, лица, пейзажи, кипение боя, скачку, преследование. И, обдумывая стихотворные строки, любил рисовать грозные профили и горячих, нетерпеливых коней. Если бы он профессионально занимался живописью, он мог бы стать настоящим художником.
Изображая в “Герое нашего времени” ночной Пятигорск, он сначала описывает то, что замечает в темноте глаз, а затем – слышит ухо: “Город спал, только в некоторых окнах мелькали огни. С трех сторон чернели гребни утесов, отроги Машука, на вершине которого лежало зловещее облачко; месяц поднимался на востоке; вдали серебряной бахромой сверкали снеговые горы. Отклики часовых перемежались с шумом горячих ключей, спущенных на ночь. Порою топот коня раздавался по улице, сопровождаемый скрипом нагайской арбы и заунывным татарским припевом”.
Эти описания Лермонтова так пластичны, что становится понятно, почему современники называли его русским Гете: в изображении природы великий немецкий поэт считался непревзойденным. “На воздушном океане”, строки, не уступающие пантеистической лирике Гете, Лермонтов написал в двадцать четыре года. При всем том он умел одухотворять, оживлять природу: утес, тучи, дубовый листок, пальма, сосна, дружные волны наделены у него человеческими страстями – им ведомы радости встреч, горечь разлук, и свобода, и одиночество, и глубокая, неутолимая грусть.

Музыка сердца в произведениях М.Ю.Лермонтова

Страницы юношеских тетрадей Лермонтова напоминают стихотворный дневник, полный размышлений о жизни и смерти, о вечности, о добре и зле, о смысле бытия, о любви, о будущем и о прошлом.

Редеют бледные туманы

Над бездной смерти роковой,

И вновь стоят передо мной

Веков протекших великаны.

Историю протекших веков и все лучшее, накопленное русской и европейской культурой — поэзию, прозу, драматическую литературу, музыку, живопись, исторические и философские труды, — Лермонтов усваивал систематически, начиная с первого дня пребывания в пансионе при Московском университете и затем в годы студенчества.

Он владел французским, немецким, английским, читал по-латыни, впоследствии, на Кавказе, принялся изучать “татарский”, то есть азербайджанский, язык, в Грузии записывал слова грузинские и одной из своих поэм дал грузинское заглавие “Мцыри”. Он помнил тысячи строк из произведений поэтов великих и малых, иностранных и русских, но из обширного круга чтения двух авторов нужно выделить Байрона и — особенно — Пушкина. Еще ребенком Лермонтов постигал законы поэзии, переписывал в альбом их поэмы. Перед Пушкиным он благоговел всю свою жизнь. И больше всего любил “Евгения Онегина”. Об этом он сам говорил Белинскому. Он не просто читал — каждая книга для него становилась ступенью к самостоятельному пониманию назначения поэзии, каждая воспринималась критически.

Воображение уносило его на Кавказ, где он побывал в детстве, и в страны, где он никогда не бывал,— в Литву, Финляндию, Испанию, Италию, Шотландию, Грецию, в будущее и в прошлое и даже в мировое пространство, где летает печальный Демон:

Как часто силой мысли в краткий час

Я жил века и жизнию иной,

И о земле позабывал.

Его мысль находилась в непрестанном горении. Недаром Белинский сразу же отметил у Лермонтова “резко ощутительное присутствие мысли”, и не одни пластические изображения, заключающие в себе мысли поэта, но самая мысль, обретшая художественную форму, составляет силу множества его лучших вещей — “Не верь себе”, “Сказки для детей”, “Демон”, “Дума”:

И ненавидим мы, и любим мы случайно,

Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви,

И царствует в душе какой-то холод тайный,

Когда огонь кипит в крови.

Природа наделила его страстями. Трех лет он плакал на коленях у матери от песни, которую она напевала ему. И в память о рано угасшей матери и о песне он написал потом своего “Ангела”:

Он думу младую в объятиях нес

Для мира печали и слез;

И звук его песни в душе молодой

Остался — без слов, но живой.

Лермонтов был одарен удивительной музыкальностью — играл на скрипке, на фортепьяно, пел, сочинял музыку на собственные стихи. В последний год жизни он положил на музыку свою “Казачью колыбельную песню”. Были даже и ноты, но пропали и до нас не дошли. Однако, если бы мы даже не знали об этом, мы догадались бы о его музыкальности, читая его стихи и прозу. Не много было в мире поэтов, умевших передавать тончайшие душевные состояния, пластические образы и живой разговор посредством стиха и прозаической фразы, звучание которых составляет неизъяснимую прелесть, заключенную в музыкальности каждого слова и в самой поэтической интонации. Не много рождалось поэтов, которые бы так “слышали” мир и видели бы его так — динамично, объемно, красочно. В этом Лермонтову-поэту помогал его глаз художника. Не только с натуры, но и на память он мог воспроизводить на полотне, на бумаге фигуры, лица, пейзажи, кипение боя, скачку, преследование. И, обдумывая стихотворные строки, любил рисовать грозные профили и горячих, нетерпеливых коней. Если бы он профессионально занимался живописью, он мог бы стать настоящим художником.

Изображая в “Герое нашего времени” ночной Пятигорск, он сначала описывает то, что замечает в темноте глаз, а затем — слышит ухо: “Город спал, только в некоторых окнах мелькали огни. С трех сторон чернели гребни утесов, отроги Машука, на вершине которого лежало зловещее облачко; месяц поднимался на востоке; вдали серебряной бахромой сверкали снеговые горы. Отклики часовых перемежались с шумом горячих ключей, спущенных на ночь. Порою топот коня раздавался по улице, сопровождаемый скрипом нагайской арбы и заунывным татарским припевом”.

Эти описания Лермонтова так пластичны, что становится понятно, почему современники называли его русским Гете: в изображении природы великий немецкий поэт считался непревзойденным. “На воздушном океане”, строки, не уступающие пантеистической лирике Гете, Лермонтов написал в двадцать четыре года. При всем том он умел одухотворять, оживлять природу: утес, тучи, дубовый листок, пальма, сосна, дружные волны наделены у него человеческими страстями — им ведомы радости встреч, горечь разлук, и свобода, и одиночество, и глубокая, неутолимая грусть.

Лермонтов м. ю. – Музыка сердца в произведениях м. ю. лермонтова

Страницы юношеских тетрадей Лермонтова напоминают стихотворный дневник, полный размышлений о жизни и смерти, о вечности, о добре и зле, о смысле бытия, о любви, о будущем и о прошлом.
Редеют бледные туманы
Над бездной смерти роковой,
И вновь стоят передо мной
Веков протекших великаны.
Историю протекших веков и все лучшее, накопленное русской и европейской культурой – поэзию, прозу, драматическую литературу, музыку, живопись, исторические и философские труды, – Лермонтов усваивал систематически, начиная с первого дня пребывания в пансионе при Московском университете и затем в годы студенчества.
Он владел французским, немецким, английским, читал по-латыни, впоследствии, на Кавказе, принялся изучать “татарский”, то есть азербайджанский, язык, в Грузии записывал слова грузинские и одной из своих поэм дал грузинское заглавие “Мцыри”. Он помнил тысячи строк из произведений поэтов великих и малых, иностранных и русских, но из обширного круга чтения двух авторов нужно выделить Байрона и – особенно – Пушкина. Еще ребенком Лермонтов постигал законы поэзии, переписывал в альбом их поэмы. Перед Пушкиным он благоговел всю свою жизнь. И больше всего любил “Евгения Онегина”. Об этом он сам говорил Белинскому. Он не просто читал – каждая книга для него становилась ступенью к самостоятельному пониманию назначения поэзии, каждая воспринималась критически.
Воображение уносило его на Кавказ, где он побывал в детстве, и в страны, где он никогда не бывал,- в Литву, Финляндию, Испанию, Италию, Шотландию, Грецию, в будущее и в прошлое и даже в мировое пространство, где летает печальный Демон:
Как часто силой мысли в краткий час
Я жил века и жизнию иной,
И о земле позабывал.
Его мысль находилась в непрестанном горении. Недаром Белинский сразу же отметил у Лермонтова “резко ощутительное присутствие мысли”, и не одни пластические изображения, заключающие в себе мысли поэта, но самая мысль, обретшая художественную форму, составляет силу множества его лучших вешей – “Не верь себе”, “Сказки для детей”, “Демон”, “Дума”:
И ненавидим мы, и любим мы случайно,
Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви,
И царствует в душе какой-то холод тайный,
Когда огонь кипит в крови.
Природа наделила его страстями. Трех лет он плакал на коленях у матери от песни, которую она напевала ему. И в память о рано угасшей матери и о песне он написал потом своего “Ангела”:
Он думу младую в объятиях нес
Для мира печали и слез;
И звук его песни в душе молодой
Остался – без слов, но живой.
Лермонтов был одарен удивительной музыкальностью – играл на скрипке, на фортепьяно, пел, сочинял музыку на собственные стихи. В последний год жизни он положил на музыку свою “Казачью колыбельную песню”. Были даже и ноты, но пропали и до нас не дошли. Однако, если бы мы даже не знали об этом, мы догадались бы о его музыкальности, читая его стихи и прозу. Не много было в мире поэтов, умевших передавать тончайшие душевные состояния, пластические образы и живой разговор посредством стиха и прозаической фразы, звучание которых составляет неизъяснимую прелесть, заключенную в музыкальности каждого слова и в самой поэтической интонации. Не много рождалось поэтов, которые бы так “слышали” мир и видели бы его так – динамично, объемно, красочно. В этом Лермонтову-поэту помогал его глаз художника. Не только с натуры, но и на память он мог воспроизводить на полотне, на бумаге фигуры, лица, пейзажи, кипение боя, скачку, преследование. И, обдумывая стихотворные строки, любил рисовать грозные профили и горячих, нетерпеливых коней. Если бы он профессионально занимался живописью, он мог бы стать настоящим художником.
Изображая в “Герое нашего времени” ночной Пятигорск, он сначала описывает то, что замечает в темноте глаз, а затем – слышит ухо: “Город спал, только в некоторых окнах мелькали огни. С трех сторон чернели гребни утесов, отроги Машука, на вершине которого лежало зловещее облачко; месяц поднимался на востоке; вдали серебряной бахромой сверкали снеговые горы. Отклики часовых перемежались с шумом горячих ключей, спущенных на ночь. Порою топот коня раздавался по улице, сопровождаемый скрипом нагайской арбы и заунывным татарским припевом”.
Эти описания Лермонтова так пластичны, что становится понятно, почему современники называли его русским Гете: в изображении природы великий немецкий поэт считался непревзойденным. “На воздушном океане”, строки, не уступающие пантеистической лирике Гете, Лермонтов написал в двадцать четыре года. При всем том он умел одухотворять, оживлять природу: утес, тучи, дубовый листок, пальма, сосна, дружные волны наделены у него человеческими страстями – им ведомы радости встреч, горечь разлук, и свобода, и одиночество, и глубокая, неутолимая грусть.

Душевные мотивы в творчестве М. Ю. Лермонтова.

Страницы юношеских тетрадей Лермонтова напоминают стихотворный дневник, полный размышлений о жизни и смерти, о вечности, о добре и зле, о смысле бытия, о любви, о будущем и о прошлом.

Редеют бледные туманы

Над бездной смерти роковой,

И вновь стоят передо мной

Веков протекших великаны.

Историю протекших веков и все лучшее, накопленное русской и европейской культурой — поэзию, прозу, драматическую литературу, музыку, живопись, исторические и философские труды, — Лермонтов усваивал систематически, начиная с первого дня пребывания в пансионе при Московском университете и затем в годы студенчества.

Он владел французским, немецким, английским, читал по-латыни, впоследствии, на Кавказе, принялся изучать “татарский”, то есть азербайджанский, язык, в Грузии записывал слова грузинские и одной из своих поэм дал грузинское заглавие “Мцыри”. Он помнил тысячи строк из произведений поэтов великих и малых, иностранных и русских, но из обширного круга чтения двух авторов нужно выделить Байрона и — особенно — Пушкина. Еще ребенком Лермонтов постигал законы поэзии, переписывал в альбом их поэмы. Перед Пушкиным он благоговел всю свою жизнь. И больше всего любил “Евгения Онегина”. Об этом он сам говорил Белинскому. Он не просто читал — каждая книга для него становилась ступенью к самостоятельному пониманию назначения поэзии, каждая воспринималась критически.

Воображение уносило его на Кавказ, где он побывал в детстве, и в страны, где он никогда не бывал,— в Литву, Финляндию, Испанию, Италию, Шотландию, Грецию, в будущее и в прошлое и даже в мировое пространство, где летает печальный Демон:

Как часто силой мысли в краткий час

Я жил века и жизнию иной,

И о земле позабывал.

Его мысль находилась в непрестанном горении. Недаром Белинский сразу же отметил у Лермонтова “резко ощутительное присутствие мысли”, и не одни пластические изображения, заключающие в себе мысли поэта, но самая мысль, обретшая художественную форму, составляет силу множества его лучших вещей — “Не верь себе”, “Сказки для детей”, “Демон”, “Дума”:

И ненавидим мы, и любим мы случайно,

Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви,

И царствует в душе какой-то холод тайный,

Когда огонь кипит в крови.

Природа наделила его страстями. Трех лет он плакал на коленях у матери от песни, которую она напевала ему. И в память о рано угасшей матери и о песне он написал потом своего “Ангела”:

Он думу младую в объятиях нес

Для мира печали и слез;

И звук его песни в душе молодой

Остался — без слов, но живой.

Лермонтов был одарен удивительной музыкальностью — играл на скрипке, на фортепьяно, пел, сочинял музыку на собственные стихи. В последний год жизни он положил на музыку свою “Казачью колыбельную песню”. Были даже и ноты, но пропали и до нас не дошли. Однако, если бы мы даже не знали об этом, мы догадались бы о его музыкальности, читая его стихи и прозу. Не много было в мире поэтов, умевших передавать тончайшие душевные состояния, пластические образы и живой разговор посредством стиха и прозаической фразы, звучание которых составляет неизъяснимую прелесть, заключенную в музыкальности каждого слова и в самой поэтической интонации. Не много рождалось поэтов, которые бы так “слышали” мир и видели бы его так — динамично, объемно, красочно. В этом Лермонтову-поэту помогал его глаз художника. Не только с натуры, но и на память он мог воспроизводить на полотне, на бумаге фигуры, лица, пейзажи, кипение боя, скачку, преследование. И, обдумывая стихотворные строки, любил рисовать грозные профили и горячих, нетерпеливых коней. Если бы он профессионально занимался живописью, он мог бы стать настоящим художником.

Изображая в “Герое нашего времени” ночной Пятигорск, он сначала описывает то, что замечает в темноте глаз, а затем — слышит ухо: “Город спал, только в некоторых окнах мелькали огни. С трех сторон чернели гребни утесов, отроги Машука, на вершине которого лежало зловещее облачко; месяц поднимался на востоке; вдали серебряной бахромой сверкали снеговые горы. Отклики часовых перемежались с шумом горячих ключей, спущенных на ночь. Порою топот коня раздавался по улице, сопровождаемый скрипом нагайской арбы и заунывным татарским припевом”.

Эти описания Лермонтова так пластичны, что становится понятно, почему современники называли его русским Гете: в изображении природы великий немецкий поэт считался непревзойденным. “На воздушном океане”, строки, не уступающие пантеистической лирике Гете, Лермонтов написал в двадцать четыре года. При всем том он умел одухотворять, оживлять природу: утес, тучи, дубовый листок, пальма, сосна, дружные волны наделены у него человеческими страстями — им ведомы радости встреч, горечь разлук, и свобода, и одиночество, и глубокая, неутолимая грусть.