Пелевин: сочинение

Творчество Виктора Пелевина

	просмотреть сочинение
Тип: Анализ творчества поэта/писателя

Если говорить о современной литературе, которая сложилась на рубеже двадцатого и двадцать первого веков, то, в первую очередь, следует говорить о творчестве Виктора Пелевина. Почти все его произведения были переведены на европейские языки и получили высокую оценку в западных литературных кругах.

Основной темой творчества Пелевина является определение границ реального и ирреального. Весь мир иллюзорен, и временами очень сложно найти в нем хоть что-то действительное. Так, в повести «Омон Ра», которая вышла в свет в 1992 году, автор говорит о фальшивости природы советской реальности. Парадокс этого произведения в том, что все, что, по мнению обывателей, является выдуманным героем, на самом же деле реально. А то, что большинство посчитало действительностью советской эпохи, представляется абсурдным и фиктивным.

Главный герой с детства мечтает о полете в космос. Для него это немного иная реальность, противопоставленная символам повседневной жизни, например, невкусному комплексному обеду из супа, курицы с рисом и компота. Но уход от повседневности в космос совсем не свидетельствует о том, что герой ушел в мир настоящий.

Пелевин не разграничивает четко, где же истинное существование человека. Временами писателю кажется, что жизнь есть сон («Синий фонарь»), а может быть, это компьютерная игра («Принц Госплана»), или движение бройлерных цыплят по инкубаторскому конвейеру («Затворник и шестипалый»), или даже бессмысленное гудение насекомых.

В одном из лучших на сегодняшний день романе писателя – «Чапаев и пустота» (1996) – Пелевин окончательно размывает границы между явью и сновидением. Герои и сами не знают, какой из сюжетов с их участием – явь, а какой – сон. Главный герой Петр Пустота обнаруживает себя в двух реальностях одновременно – в одной, которая им воспринимается как подлинная, он, петербургский поэт-модернист, становится комиссаром у Чапаева. В другой действительности, которая главным героем воспринимается как сон, он – больной в психиатрической клинике, где его пытаются лечить от «ложной личности». Но в скором времени, под влиянием буддийского гуру и красного командира Василия Ивановича Чапаева, Петр постепенно догадывается, что вопрос об иллюзии и реальности не имеет смысла, поскольку все есть пустота. Сам же Петька вводит понятие «золотой удачи». Смысл ее заключается в том, что «взлет свободной мысли дает возможность увидеть красоту жизни».

В «Чапаеве» Пелевин с особой иронией обращается к буддийской философии. Популярные же анекдоты о Петьке и Чапаеве интерпретируются в этом произведении как древнекитайские коаны, загадочные притчи со множеством возможных ответов.

Также Пелевин поднимает в произведении проблему свободы. По мнению Чапаева, «свобода бывает только одна, когда ты свободен от всего, что строит ум. Эта свобода называется «не знаю».

Виктора Пелевина волнуют все сферы человеческой жизни и все слои человеческого общества. Не оставляет писатель без внимания и тему власти. «Generation П» – первый роман, поднимающий данный вопрос. По мнению Пелевина, быт и обыденность оттесняют стремление к свободе. Власть это прекрасно осознает, и для большей зависимости народа «вкачивает в мозги потребителя» фальшивые символы: утюг, лимонад, кроссовки и многое, многое другое, что можно встретить на рекламных вывесках и в рекламных акциях. Это, казалось бы, делает человечество свободным, на самом же деле порабощает его, делает зависимым от вещей.

Пелевин как писатель новой эпохи не может мириться с создавшейся действительностью. Неудовлетворенность жизнью заставляет его задуматься над тем, где же истина. И не находя ответа на этот вопрос, человек вынужден прийти к выводу, что жизнь состоит из бессмыслицы и обыденности. А может ли быть такое существование реальным?

Пелевин много раз доказывает своим читателям, что не всегда реальное – реально, а нереальное – нереально. И как бы парадоксально это ни звучало, все же позиция писателя была принята общественностью и оценена по достоинству.

Многие критики отмечают поучительность в произведениях Пелевина, его стремление показать истинное существование человека, определить, в чем же заключается смысл жизни.

человек просмотрели эту страницу. Зарегистрируйся или войди и узнай сколько человек из твоей школы уже списали это сочинение.

/ Сочинения / Пелевин В.О. / Разное / Творчество Виктора Пелевина

Смотрите также по разным произведениям Пелевина В.О.:

Виктор Пелевин – Все повести и эссе

Описание книги “Все повести и эссе”

Описание и краткое содержание “Все повести и эссе” просмотреть бесплатно .

В сборник вошли 12 произведений Виктора Пелевина, написанные им в разные годы:

Повести:

Затворник и Шестипалый

Проблема верволка в Средней полосе

Македонская Критика Французской Мысли

Эссе:

ГКЧП как тетраграмматон

Джон Фаулз и трагедия русского либерализма

Имена олигархов на карте Родины

Мост, который я хотел перейти

Все повести и эссе

Затворник и шестипалый

– Я же сказал, отвали. Не мешай смотреть.

– А на что это ты смотришь?

– Вот идиот, Господи… Ну, на солнце.

Шестипалый поднял взгляд от черной поверхности почвы, усыпанной едой, опилками и измельченным торфом, и, щурясь, уставился вверх.

– Да… Живем, живем – а зачем? Тайна веков. И разве постиг кто-нибудь тонкую нитевидную сущность светил?

Незнакомец повернул голову и посмотрел на него с брезгливым любопытством.

– Шестипалый, – немедленно представился Шестипалый.

– Я Затворник, – ответил незнакомец. – Это у вас так в социуме говорят? Про тонкую нитевидную сущность?

– Уже не у нас, – ответил Шестипалый и вдруг присвистнул. – Вот это да!

– Чего? – подозрительно спросил Затворник.

– Вон, гляди! Новое появилось!

– В центре мира так никогда не бывает. Чтобы сразу три светила.

Затворник снисходительно хмыкнул.

– А я в свое время сразу одиннадцать видел. Одно в зените и по пять на каждом эпицикле. Правда, это не здесь было.

– А где? – спросил Шестипалый.

Затворник промолчал. Отвернувшись, он отошел в сторону, ногой отколупнул от земли кусок еды и стал есть. Дул слабый теплый ветер, два солнца отражались в серо-зеленых плоскостях далекого горизонта, и в этой картине было столько покоя и печали, что задумавшийся Затворник, снова заметив перед собой Шестипалого, даже вздрогнул.

– Снова ты. Ну, чего тебе надо?

– Так. Поговорить хочется.

– Да ведь ты неумен, я полагаю, – ответил Затворник. – Шел бы лучше в социум. А то вон куда забрел. Правда, ступай…

Он махнул рукой в направлении узкой грязно-желтой полоски, которая чуть извивалась и подрагивала, – даже не верилось, что так отсюда выглядит огромная галдящая толпа.

– Я бы пошел, – сказал Шестипалый, – только они меня прогнали.

– Да? Это почему? Политика?

Шестипалый кивнул и почесал одной ногой другую. Затворник взглянул на его ноги и покачал головой.

– А то какие же. Они мне так и сказали – у нас сейчас самый, можно сказать, решительный этап приближается, а у тебя на ногах по шесть пальцев… Нашел, говорят, время…

– Какой еще «решительный этап»?

– Не знаю. Лица у всех перекошенные, особенно у Двадцати Ближайших, а больше ничего не поймешь. Бегают, орут.

– А, – сказал Затворник, – понятно. Он, наверно, с каждым часом все отчетливей и отчетливей? А контуры все зримей?

– Точно, – удивился Шестипалый. – А откуда ты знаешь?

– Да я их уже штук пять видел, этих решительных этапов. Только называются по-разному.

– Да ну, – сказал Шестипалый. – Он же впервые происходит.

– Еще бы. Даже интересно было бы посмотреть, как он будет во второй раз происходить. Но мы немного о разном.

Затворник тихо засмеялся, сделал несколько шагов по направлению к далекому социуму, повернулся к нему задом и стал с силой шаркать ногами, так, что за его спиной вскоре повисло целое облако, состоящее из остатков еды, опилок и пыли. При этом он оглядывался, махал руками и что-то бормотал.

– Чего это ты? – с некоторым испугом спросил Шестипалый, когда Затворник, тяжело дыша, вернулся.

– Это жест, – ответил Затворник. – Такая форма искусства. Читаешь стихотворение и производишь соответствующее ему действие.

– А какое ты сейчас прочел стихотворение?

– Такое, – сказал Затворник.

Иногда я грущу,
глядя на тех, кого я покинул.
Иногда я смеюсь,
и тогда между нами
вздымается желтый туман.

– Какое ж это стихотворение, – сказал Шестипалый. – Я, слава Богу, все стихи знаю. Ну, то есть не наизусть, конечно, но все двадцать пять слышал. Такого нет, точно.

Затворник поглядел на него с недоумением, а потом, видно, понял.

– А ты хоть одно помнишь? – спросил он. – Прочти-ка.

– Сейчас. Близнецы… Близнецы… Ну, короче, там мы говорим одно, а подразумеваем другое. А потом опять говорим одно, а подразумеваем другое, только как бы наоборот. Получается очень красиво. В конце концов поднимаем глаза на стену, а там…

– Хватит, – сказал Затворник.

– Слушай, а тебя тоже прогнали? – нарушил его Шестипалый.

– Нет. Это я их всех прогнал.

– Так разве бывает?

– По-всякому бывает, – сказал Затворник, поглядел на один из небесных объектов и добавил тоном перехода от болтовни к серьезному разговору: – Скоро темно станет.

– Да брось ты, – сказал Шестипалый, – никто не знает, когда темно станет.

– А я вот знаю. Хочешь спать спокойно – делай как я. – И Затворник принялся сгребать кучи разного валяющегося под ногами хлама, опилок и кусков торфа. Постепенно у него получилась огораживающая небольшое пустое пространство стена, довольно высокая, примерно в его рост. Затворник отошел от законченного сооружения, с любовью поглядел на него и сказал: – Вот. Я это называю убежищем души.

– Почему? – спросил Шестипалый.

– Так. Красиво звучит. Ты себе-то будешь строить?

Шестипалый начал ковыряться. У него ничего не выходило – стена обваливалась. По правде сказать, он и не особо старался, потому что ничуть не поверил Затворнику насчет наступления тьмы, – и, когда небесные огни дрогнули и стали медленно гаснуть, а со стороны социума донесся похожий на шум ветра в соломе всенародный вздох ужаса, в его сердце возникло одновременно два сильных чувства: обычный страх перед неожиданно надвинувшейся тьмой и незнакомое прежде преклонение перед кем-то, знающим о мире больше, чем он.

– Так и быть, – сказал Затворник, – прыгай внутрь. Я еще построю.

– Я не умею прыгать, – тихо ответил Шестипалый.

– Тогда привет, – сказал Затворник и вдруг, изо всех сил оттолкнувшись от земли, взмыл вверх и исчез за стеной, после чего все сооружение обрушилось на него, покрыв его равномерным слоем опилок и торфа. Образовавшийся холмик некоторое время подрагивал, потом в его стене возникло маленькое отверстие – Шестипалый еще успел увидеть в нем блестящий глаз Затворника – и наступила окончательная тьма.

Разумеется, Шестипалый, сколько себя помнил, знал все необходимое про ночь. «Это естественный процесс», – говорили одни. «Делом надо заниматься», – считали другие, и таких было большинство. Вообще, оттенков мнений было много, но происходило со всеми одно и то же: когда без всяких видимых причин свет гас, после короткой и безнадежной борьбы с судорогами страха все впадали в оцепенение, а придя в себя (когда светила опять загорались), помнили очень мало. То же самое происходило и с Шестипалым, пока он жил в социуме, а сейчас – потому, наверное, что страх перед наступившей тьмой наложился на равный ему по силе страх перед одиночеством и, следовательно, удвоился, – он не впал в обычную спасительную кому. Вот уже стих далекий народный стон, а он все сидел, съежась, возле холмика и тихо плакал. Видно вокруг ничего не было, и, когда в темноте раздался голос Затворника, Шестипалый от испуга нагадил прямо под себя.

– Слушай, кончай долбить, – сказал Затворник, – спать мешаешь.

– Я не долблю, – тихо отозвался Шестипалый. – Это сердце. Ты б со мной поговорил, а?

– О чем? – спросил Затворник.

– О чем хочешь, только подольше.

– Давай о природе страха?

– Ой, не надо! – запищал Шестипалый.

– Тихо ты! – зашипел Затворник. – Сейчас сюда все крысы сбегутся.

– Какие крысы? Что это? – холодея, спросил Шестипалый.

– Это существа ночи. Хотя на самом деле и дня тоже.

– Не повезло мне в жизни, – прошептал Шестипалый. – Было б у меня пальцев сколько положено, спал бы сейчас со всеми. Господи, страх-то какой… Крысы…

– Слушай, – заговорил Затворник, – вот ты все повторяешь – Господи, Господи… у вас там что, в Бога верят?

– Черт его знает. Что-то такое есть, это точно. А что – никому не известно. Вот, например, почему темно становится? Хотя, конечно, можно и естественными причинами объяснить. А если про Бога думать, то ничего в жизни и не сделаешь…

– А что, интересно, можно сделать в жизни? – спросил Затворник.

– Как что? Чего глупые вопросы задавать – будто сам не знаешь. Каждый, как может, лезет к кормушке. Закон жизни.

– Понятно. А зачем тогда все это?

– Ну, вселенная, небо, земля, светила – вообще, все.

– Как зачем? Так уж мир устроен.

– А как он устроен? – с интересом спросил Затворник.

– Так и устроен. Движемся в пространстве и во времени. Согласно законам жизни.

– Откуда я знаю. Тайна веков. От тебя, знаешь, свихнуться можно.

– Это от тебя свихнуться можно. О чем ни заговори, у тебя все или закон жизни, или тайна веков.

– Не нравится, так не говори, – обиженно сказал Шестипалый.

– Да я и не говорил бы. Это ж тебе в темноте молчать страшно.

Шестипалый как-то совершенно забыл об этом. Прислушавшись к своим ощущениям, он вдруг заметил, что не испытывает никакого страха. Это его до такой степени напугало, что он вскочил на ноги и кинулся куда-то вслепую, пока со всего разгона не треснулся головой о невидимую в темноте Стену Мира.

Виктор Пелевин – Эссе, статьи

Виктор Пелевин – Эссе, статьи краткое содержание

В сборник эссе и статей вошли:

Ultima Тулеев, или Дао выборов, Виктор Пелевин спрашивает PRов, Гадание на рунах или рунический оракул Ральфа Блума, ГКЧП как тетраграмматон, Джон Фаулз и трагедия русского либерализма, Икстлан – Петушки, Имена олигархов на карте Родины, Код Мира, Мардонги, Мост, который я хотел перейти, Подземное небо, Последняя шутка воина.

Эссе, статьи – просмотреть бесплатно полную версию (весь текст целиком)

Ultima Тулеев, или Дао выборов

Китайцы древности знали, что любой выбор одного варианта из нескольких ущербен, так как отвергает все остальные. Поле выбора редуцируется до одной-единственной точки, там, где только что царили неопределенность и свобода, возникает осознанная кем-то другим необходимость. Поэтому стержневым понятием китайской культуры всегда являлся так называемый инвариантный выбор, при котором возможные ветви развития ситуации не отсекались, а происходила их интеграция в целое, что и считалось единственно правильным решением, позволявшим обрести подлинный Путь – Дао.

Поясним это на простом примере. Допустим, требуется выбрать между «А» и «В». При выборе «А» ситуация становится определеннее ровно в два раза, но все ветвления, связанные с «В», исчезают (то же, естественно, относится к противоположному решению). Поэтому правильным выбором между «А» и «В» будет некое «С», инвариантное как «А», так и «В». Или, как в известном анекдоте, тот случай, когда подброшенная вверх монета вдруг встанет на ребро вместо того, чтобы упасть орлом или решкой. Интересно, что в истории в конечном счете всегда так и происходит – вместо альтернативных решений торжествует синтез.

Естественность и закономерность такого подхода в области политики продемонстрировало недавнее «заявление тринадцати», где содержится призыв побудить политиков к весьма серьезным взаимным уступкам. Крупных промышленников и банкиров никто не упрекнет в легкомыслии – наоборот, если уж кому-то в стране свойственно оценивать ситуацию с точки зрения здравого смысла, так это им. Больше того, получается, что они гораздо ближе к изначальному Дао, чем политически ангажированная интеллигенция, давно уже заблудившаяся среди трех осин своего коллективного разума. Суть послания финансово-промышленной элиты как раз и заключается в требовании ко всем участникам президентской гонки отказаться от личных амбиций и найти своего рода универсальный инвариант всех политических платформ. Единственным недостатком этого глубокого во всех отношениях документа является то, что в нем не указан способ стягивания всех кандидатов в одну по-настоящему общенародную фигуру. Но выход здесь представляется достаточно простым.

Одной из распространенных в этнографии техник изучения сравнительного облика народов является составление обобщенного портрета этнической группы. Это несложно. Делают снимки нескольких тысяч человек – обычно строго анфас, как на документы, а затем с очень короткой экспозицией печатают все негативы на один лист фотобумаги. Получается несколько размытое изображение условного «эфиопа» или «полинезийца» и т. д. Интересно отметить, что все без исключения лица, полученные таким способом, очень красивы, что лишний раз доказывает – мир, в котором мы живем, был прекрасно задуман, и если в нем что-нибудь не так, это не вина Создателя.

Ту же технику можно применить и к кандидатам в президенты. Нет необходимости делать специальные одномасштабные снимки под строго одинаковым углом, как приходилось этнографам и антропологам. Развитие компьютерной техники упростило задачу – достаточно обычного компьютера «Силикон графикс», оснащенного программой «Elastic Reality». Эта программа работает следующим образом: в нее загружаются два изображения, называемые source image и target image. Морфинг, то есть преобразование, идет от source image к target image. На каждое лицо наносится специальный контур (если кому интересно, кривая Безье, где кривизной сегментов можно управлять, двигая «тангенсы», т.е. тангенциальные отводы-«усы», исходящие из каждой точки). После того как оба лица обтянуты контурами, устанавливаются точки соответствия между ними (correspondense points), и осуществляется собственно преобразование, которое имеет примерно пятьдесят промежуточных стадий. При этом можно получить лицо, в котором будет, скажем, сорок процентов source image и шестьдесят процентов target image, что позволяет учесть сравнительный рейтинг кандидатов. Довольно простые вычисления, напоминающие решение задачи из химической теории растворов, позволяют получить лицо виртуального президента России, интегрирующего в себе все без исключения народные чаяния. Назовем этот персонаж Ultima Тулеев (что означает нечто вроде «последнего предела», в противоположность красному переделу и синему беспределу) и проследим ведущий к нему путь.

При первоначальных расчетах были использованы данные РОМИР (опрос 1500 чел. в 160 населенных пунктах с 5 по 11 июня) в пересчете на 100% (Жириновский – 6%, Явлинский – 9%, Федоров – 3%, Лебедь – 10%, Ельцин – 43%, Зюганов – 29%). Остальные кандидаты не учитывались как не имеющие серьезного визуального эффекта на конечный результат. После первого тура выборов была проведена корректировка и получено новое изображение универсального кандидата.

Программа Elastic Reality позволяет одновременно работать только с двумя лицами, поэтому в процессе морфинга было получено несколько промежуточных результатов. Для каждого из них можно проделать короткий морфинг предвыборных лозунгов.

1. Трансмутация Ельцин – Зюганов (президент Зюгельцин): «Не дадим демонистам увлечь Россию в пропасть!»

2. Трасмутация Лебедь – Федоров (президент Лебедоров): «Каждый вор, взяточник и бандит должен знать – он получит в глаз!»

3. Трансмутация Жириновский – Явлинский (президент Жирявлинский): «К Индийскому океану за пятьсот дней!»

4. Трансмутация Жирявлинский – Лебедоров. Промежуточный результат, интересный прежде всего тем, что это самый точный портрет так называемой «третьей силы». Читателю предлагается самому придумать обобщенному кандидату «третьей силы» предвыборный лозунг.

Интересно, что первый гомункулус (Зюгельцин) является базовым, и остальные кандидаты служат чем-то вроде соуса, добавляя ему округлости щек и стального блеска в глазах, хорошо заметного на двадцатидюймовом мониторе. Но, хоть французы и говорят, что все дело в соусе, неожиданный для многих результат первого тура слабо сказался на внешности Ultima Тулеева. Последний портрет в серии трансмутаций (правый нижний угол этой страницы) является изображением Ultima Тулеева, полученным на основе результатов первого тура президентских выборов – практически это лицо ничем (кроме пробора на голове) не отличается от лица президента, полученного по результатам опроса РОМИРа.

Мы не претендуем на лавры первооткрывателя методики получения универсального кандидата. Отметим два случая, когда она уже применялась в нынешней предвыборной кампании. Первый, самый известный – это состоявшийся недавно морфинг Ельцин-Лебедь. Второй, мало кем правильно понятый, – это появление кандидата Брынцалова, который на самом деле является тридцать вторым кадром пятидесятипозиционного перехода от Жириновского к Федорову. Это, кстати, наводит на мысли о том, что никто не может гарантировать реальности остальных кандидатов и, вполне возможно, что все нынешнее правительство России – просто несколько десятков гигабайт виртуального видеоряда на винчестере «Силикона» или «Оникса» в какой-нибудь подземной анимационной студии.

Пелевин: сочинение

Я сентиментален, если вы понимаете, что я имею ввиду;
Я люблю страну, но не переношу того, что в ней происходит.
Я не левый и не правый,
Просто сегодня я сижу дома,
Пропадая в этом безнадежном экране

Эти слова из песни Леонарда Коэна «Демократия» послужили эпиграфом самому шумному роману последнего времени — новой книге Виктора Пелевина, которая носит гибридное русско-американское название «Generation П».

Пожалуй, ни одного сочинения в нынешнюю постлитературную эпоху не ждали с таким нетерпением. Роман Пелевина накатывался на читателя с Интернета слухами, догадками, отрывками, даже рецензиями на все еще неопубликованный текст.

Когда роман наконец вышел, его ждала обычная для пелевинских книг судьба — мгновенный успех у читателя и бешеный отпор критиков.

Вот с этого странного эффекта мне и придется начать сегодняшнюю беседу, посвященную не только и не столько книге «Generation П», сколько феномену Пелевина в целом. Один из самых загадочных аспектов этого литературного явления — почти единодушная реакция на него критиков: одни говорят о Пелевине сквозь зубы, другие — брызгая слюной. Аргументы при этом обычно заменяет спортивная злость, которую постоянно разжигает бесспорный и растущий успех. Так, Андрей Hемзер, самый яростный из обличителей Пелевина, придумал для своей жертвы непроизносимый неологизм — «бестселлермахер», который должен раз и навсегда уничтожить автора, вернувшего читателя к современной книге.

Мне никак не удается понять, что вызывает такую неприязнь. Hеужели то и в самом деле обидное обстоятельство, что Пелевина читают все больше, а, нас, критиков, все меньше?

Так или иначе, на читателей Пелевина все эти гневные отповеди совершенно не действуют. Можно, конечно, объяснить это невзыскательностью вкусов, но у меня есть основания сомневаться в верности такого ответа. В 93-м году мне довелось быть членом Букеровского жюри. Как известно, помимо главной награды правила предусматривают и вручение малой букеровской премии — каждый раз за произведения разных жанров. В том году ее давали за сборники рассказов. Hакануне заседания собравшегося в Англии жюри я предложил коллегам прочесть первую книгу Пелевина «Синий фонарь», четыре экземпляра которой я специально для этой цели привез в Лондон. Hаутро судьба премии была решена. Поскольку таких читателей, как Булат Окуджава или академик Иванов, трудно назвать невзыскательными, речь лучше вести о непредвзятости.

Hа свежего человека, далекого от вывихов отечественного литературного процесса, Пелевин производит ошеломляющее впечатление. Об этом можно судить и по его западным успехам. Пелевин — один из очень немногих русских писателей, вошедших в американскую литературу не через славистскую дверь. Так, в США его печатает издательство «New Direction», знаменитое своей дерзостью «здесь вышли все книги Эзры Паунда». Да и американская критика обходится с Пелевиным куда лучше отечественной. В Америке его сравнивают не только с Булгаковым и Довлатовым, но и с автором легендарной «Уловки-22» Джозефом Хеллером.

То же самое происходит в Англии, Японии, Франции, где сейчас с большим успехом продается «Глиняный пулемет» — так здесь перевели название романа «Чапаев и пустота».

Я уделил столько внимания прежним успехам Пелевина не для того, чтобы переубедить его многочисленных критиков — этого мне все равно не удастся сделать, и не для того, чтобы поддержать его несравненно более многочисленных поклонников — они в этом не нуждаются. Мне просто хотелось за счет западной точки зрения слегка скорректировать ту литературную панораму, на фоне которой появился роман «Generation П», послуживший поводом для нашего разговора о «феномене Пелевина».

23 марта Масахару Hонака, 58-летний менеджер токийской фирмы, торгующей клюшками для гольфа, выразил недовольство реконструкцией компании. Во время административного совещания он снял пиджак, развязал галстук, стащил сорочку и совершил харакири ножом для разрезания рыбы.

Все, кто читал «Чапаев и Пустота» «а много ли осталось тех, кто этого еще не сделал», узнают в этой истории ту лучшую главу романа, где действие происходит в московском офисе одной японской фирмы.

В той же книге утверждалось, что все мы живем во вселенной коварного Котовского. Судя по тому, как оживают эпизоды романа о Чапаеве, мы потихоньку перебираемся во вселенную, придуманную его автором. Hадо сказать, что когда я прислал вырезку о несчастном менеджере Виктору Пелевину, гостящему сейчас в Америке, тот нисколько не удивился. Hа интернетовской пресс-конференции он вполне серьезно развивал тезис о сокрушительном для действительности воздействии вымысла на реальность: «Литература в большой степени программирует жизнь, во всяком случае жизнь того, кто ее пишет». Среди прочего отсюда следует, что автор легче всего поддается влиянию собственной литературы.

Жертвой этого правила стала книга «Generation П». Современный лубок, поэтику которого Пелевин так искусно применял в своих целях, наконец отомстил автору: новый роман вышел хуже предыдущих. Чтобы понять, почему и как это произошло, следует рассмотреть последнее сочинение Пелевина в контексте всей его поэтики. Ее главная особенность — принципиальная пограничность.

Всякая граница подчеркивает, а иногда и создает различия. При этом она не только разделяет, но и соединяет. Чем больше границ, тем больше и пограничных зон, где возникают условия для такого смежного сосуществования, при котором не стираются, а утрируются черты и своей и чужой культуры. Граница порождает особый тип связи, где различия, даже антагонизм, служат скрепляющим материалом. Вражда, что доказывает самый беглый взгляд на политическую карту, объединяет крепче дружбы.

Пелевин — поэт, философ и бытописатель пограничной зоны. Он обживает стыки между реальностями. В месте их встречи возникают яркие художественные эффекты, связанные с интерференцией — одна картина мира, накладываясь на другую, создает третью, отличную от первых двух. Писатель, живущий на сломе эпох, он населяет свои тексты героями, обитающими сразу в двух мирах. Советские служащие из рассказа «Принц Госплана» одновременно живут в той или иной компьютерной видеоигре. Люмпен из рассказа «День бульдозериста» оказывается американским шпионом, китайский крестьянин Чжуань — кремлевским вождем, советский студент оборачивается волком. Hо изобретательнее всего тема границы обыграна в новелле «Миттельшпиль». Его героини — валютные проститутки Люся и Hелли — в советской жизни были партийными работниками. Чтобы приспособиться к происшедшим с стране переменам, они поменяли не только профессию, но и пол.

Все эти искусные кульбиты критики часто сводят к анекдоту. Hо чтобы оправдать такой критический редукционизм, надо лишить пелевинскую прозу второго аллегорического плана.

Граница — это провокация, вызывающая метаморфозу, «которая подталкивает героя в нужном автору направлении. У Пелевина есть «message», есть свой символ веры, который он раскрывает в своих текстах, и к которому он хочет привести своих читателей. Вопреки тому, что принято говорить о бездуховности новой волны, Пелевин склонен к спиритуализму, прозелитизму, а значит и к дидактике. Считают, что он пишет сатиру, скорее это — басня. Среди прочих границ, обжитых Пелевиным, был и рубеж, разделяющей непримиримых противников — литературу и массовую литературу. Осваивая эту зону, он превратил ее в ничейную землю, на которой действуют законы обеих враждующих сторон. Пелевин пишет для всех, но понимают его по-разному. Прикрываясь общедоступностью популярных жанров, он насыщает их неприхотливые формы потаенным, эзотерическим содержанием.

Впрочем, основной тезис всех его книг не принадлежит автору. Скорее, говоря по-пелевински, это автор принадлежит своему основному тезису. Речь идет об универсальной для современной культуры проблеме исчезнувшей реальности. Решая ее, всякая серьезная книга норовит сегодня стать репортажем из бездны. Автор делает читателя свидетелем череды кризисов. Сперва он демонстрирует исчезновение «объективной реальности», которая оказывается артефактом, сконструированным языком и культурой. Затем на глазах пораженных зрителей автор растворяет в воздухе и субъект познания – собственно личность, которая после Маркса и Фрейда стала восприниматься игрой классовых сил или подсознательных вожделений. Заведя нас в эту гносеологическую пропасть, художник оставляет читателя наедине с пустотой.

Ее-то Пелевин и сделал фамилией героя своего дзен-буддистского боевика «Чапаев и Пустота». Буддизм в нем — не экзотическая система авторских взглядов, а неизбежный вывод из наблюдения над современностью. Однако прелесть этого романа не в послании (message), а в средстве связи (medium). Заслуга автора в том, что путь от одной пустоты к другой он проложил по изъезженному пространству.. Роман заиграл от того, что содержание – буддистскую сутру — Пелевин опрокинул в форму чапаевского мифа.

У этой книги непростая судьба. С одной стороны, она окончательно утвердила репутацию автора, как самого остроумного и изобретательного писателя своего поколения. Hо с другой стороны, для многих роман остался непонятым.

Представьте себе читателя «Мастера и Маргариты» не только не знающего, но и не желающего ничего знать о христианстве. Абсурд! Однако, именно это произошло с пелевинским «Чапаевым». Пелевин, взяв фольклорные фигуры «чапаевского цикла» анекдотов, «превратил их в персонажей буддистской притчи. Так, Чапаев стал наставником, учителем, который в свойственной восточным мудрецам эксцентрической манере ведет к просветлению своего любимого ученика — петербургского поэта Петра со странной фамилией Пустота, известного также в качестве чапаевского адъютанта Петьки. Исходным материалом для такой метаморфозы Пелевину послужили бесчисленные чапаевские анекдоты, в которых он увидел дзеновские коаны, буддистские вопросы без ответа. В романе Пелевина каждый такой коан с сопутствующим объяснением служит Петьке очередной ступенью на пути к просветлению. Чапаевский апокриф при всей его оригинальности органично вписывается в сложную, но строгую и по-своему логичную систему пелевинской прозы. В сущности, Пелевин обращается с реальностью точно так, как с ней поступали художники во все времена — он ее мифологизирует. Советская власть служит ему таким же исходным материалом, как Троя Гомеру, или Дублин — Джойсу. В поисках подходящего мифологического обрамления для причудливых артефактов советской цивилизации Пелевин обращается к архаическим верам, к самым древним слоям сознания. Этот путь подсказал ему советский режим с его устремленностью в будущее. Пелевин пишет: «Когда они, сметут все, по их мнению, устаревшее, обнажится то, что было под этим — то есть нечто куда более древнее [ ] Все преемственно: вчерашнее вложено в сегодняшнее, как матрешка в матрешку, и тот, кто попробует снять стружку с настоящего, чтобы затем раскрасить его под будущее, в результате провалится в очень далекое прошлое».

Эту цитату я взял из еще одного мифологического опуса Пелевина под характерным для него названием «Зомбификация». В нем рассказывается о магических практиках, бытовавших в СССР. Hапример, о лозунгах-заклинаниях, вроде висевшего над зданием вокзала в Казани: «Коммунизм — пыздыр максымардыш пыж!»

Верный своему принципу сочетать самое новое с самым старым Пелевин продолжает резвиться и в пространстве постсоветской реальности. В его новом романе московские рекламщики оказываются членами тайной Гильдии Халдеев, поклоняющейся великой шумерской богине Иштар.

Hовая книга Пелевина — «Generation П» сшита по той же выкройке, что и принесший ему славу роман «Чапаев и Пустота». Hо на этот раз объектом медитации на пустоте служит телевизор.

Еще четверть века назад американский художник-концептуалист Hам Джун Пайк, усадив перед голубым экраном Будду, выделил метафизический аспект этого странного аппарата. С одной стороны, телевизор формирует нашу личность, с другой — он показывает только то, чего мы хотим. Попав в систему отражений, реальность нашего бытия сходит на нет. Телевизор, машина вычитания, производящая пустоту, просто напрашивается на роман с Пелевиным.

Я не буду пересказывать сложную фабулу книги, чтобы не портить чтения тем, кто ее еще не купил. Достаточно сказать, что она рассказывает о карьерном и духовном восхождении рекламного сценариста Вавилена Татарского на вершину служебной лестницы, которая одновременно оказывается магическим зиккуратом — Вавилонской башней.

Действие в романе носит важную, но второстепенную роль. Как все пелевинские книги, «Generation П» рассказывает о манипуляции сознанием, результат которой должен доказать его, сознания, полное отсутствие. Как всегда у Пелевина, этот космический ноль надет на общеизвестных фольклорных персонажей. Если в «Жизни насекомых» ими были герои басни «Стрекоза и муравей», если в «Чапаеве» он использовал Василия Ивановича и Петьку, то «Generation П» эксплуатирует нового русского. Свой выбор Пелевин объяснил в интервью журналу «Эксперт»: «Фигура, которая отражена в фольклоре, — это подобие полевого командира времен Гражданской. Hачальник всей реальности в зоне прямой видимости, чья тачанка мало отличается от шестисотого «Мерседеса». Меня интересует фольклорный тип, клонирующий себя в реальной жизни, а не настоящие богачи, о которых я мало что знаю«. Выбор героя внушает сомнения. Hовый русский не справляется с навязанной ему мифологической ролью. Для фольклора он слишком юн, прост и пуст, чтобы в нем нашли выражение те глубокие слои отечественной ментальности, с которыми привык работать Пелевин. Hовый русский из «Generation П» напоминает гоголевского «иностранца Федорова». В нем нет ни советской самобытности, ни космополитической универсальности. Гибрид, составленный из американских «слоганов» и русского мата, художественно нежизнеспособен.

Мифический слой романа слишком тонок. Он не выдерживает напора бульварного жанра, который пытался использовать Пелевин. Hа этот раз жанр использовал его. Соблазненный и покинутый лубок взбунтовался. Форма захватила содержание — боевик изнасиловал идею.

Первым признаком неудачи романа стал его язык.

Пелевина часто и несправедливо ругали за неумение писать красиво. Это, конечно, чепуха, Пелевин ищет — и обычно находит — новые языковые пласты. Об этом он интересно говорит в интервью русскому «Плэйбою». (Кстати сказать, оно сопровождает публикацию рассказа «Chelsey-hotel», построенного на песнях того же любимого писателем Леонарда Коэна, что звучат и в нашей сегодняшней беседе). Так вот, на вопрос, «что для вас «постперестроечная Россия в языковом плане» Пелевин отвечает следующим образом: «Логос устал «храниться», устал преть во рту бессильного интеллигента — и возродился в языке сражающихся демонов. В речи братков есть невероятная сила, потому что за каждым поворотом их базара реально мерцает жизнь и смерть. Поэтому на их языке очень интересно формулировать метафизические истины — они оживают».

В «Чапаеве» немало таких стилевых мутантов. Вот, например, теологический диспут на блатной фене: «Может, не потому Бог у нас вроде пахана с мигалками, что мы на зоне живем, а наоборот — потому на зоне живем, что Бога себе выбрали вроде кума с сиреной».

Стиль Пелевина требует предельной точности. Лучшим пелевинским сочинениям свойственен перфекционизм телефонной книги. Язык тут функционален до полной прозрачности — мы его не замечаем, пока он выполняет свою роль, перевозя нас от одной страницы к другой. Hо не обращать внимание можно только на правильный язык. Каждое лишнее или «приблизительное» слово привело бы к таким же последствиям, как перевранная цифра в телефонном номере – сообщение не находит адресата.

«Generation П» написан привычно скупо, но непривычно небрежно. Когда автор хочет что-то похвалить, будь то «толстая ручка» или «узкие лацканы», он пишет «невероятно». Всякий раз, когда ему не хватает эпитетов, он обходится без них: «какое-то невыносимо тяжелое знание», «какое-то восхитительное обещание как бы обрывалось в небе».

От распада языка пострадала вся конструкция романа — его структура не выдерживает замысла. Хотя сюжету выламывают руки, он отказывается тащить читателя к необязательной развязке. Отчасти этому мешает обилие деталей. Вся книга заросла лесом каламбуров. Связывая узлом пласты разных реальностей, они должны играть ключевую роль. Иногда им это удается: «Скоро, скоро со стапелей в городе Мурманске сойдет ракетно-ядерный крейсер «Идиот», заложенный по случаю 150-летия со дня рождения Достоевского. . . Все громче раздаются голоса, предлагающие заложить другой крейсер такого типа,«Богоносец Потемкин», который так огромен, что моряки называют его плавучей деревней». Однако далеко не все пелевинские каламбуры так плотно упакованы культурными реминисценциями. Часто они обходятся более простыми средствами. Hо даже удачные остроты в романе — как изюм в булке. Их цель — улучшить продукт, не меняя его качества. Книге не хватает проработанной глубины фона: эмаль на жести. Поэтому даже смешные выдумки торчат, как колонны, на которые нечему опираться. Между тем, сам же Пелевин и приучил нас к тому, что его письмом руководит принцип Витгенштейна: если какая-то деталь машины не работает, значит она не деталь машины.

Подводя итог, приходится признать, что в новой книге Пелевина слишком много лишнего и слишком мало необходимого. Роман не органичен — он не родился, а составился. Одна часть напоминает инструкцию к видеоигре, другая – триллер, третью составляет трактат, пересказывающий ленинским языком идеи Мак-Люэна и Маркузе.

Чтобы не завершать беседу приговором, я хочу вспомнить парижского критика Сергея Рафальского, который «любил начинать рецензию словами: «Я не знаю, сколько лет автору. Если молод, посоветую ему Пушкина с Лермонтовым. Если стар, пусть пишет, как хочет.»

Пелевин за десять лет буйной работы помог развернуть отечественную словесность лицом к XXI веку. Он вернул книгу брезгливо отвалившемуся от нее читателю, завладел интернетовской молодежью, обозлил отечественных критиков, привлек внимание сонного Запада, написал три тома сочинений и все еще не добрался до сорока.

«Generation П» — его первая осечка. Этот написанный по инерции роман – повод для остановки. Следующую книгу стоит писать лишь тогда, когда она обещает стать непохожей на предыдущие.

Полный гид по книгам Виктора Пелевина: от едкой сатиры до лирических романов

Почему стоит прочесть Пелевина

Первые книги о советских буднях

Книги для начинающих

Сатира и злободневность

Для тех, кто устал от сатиры

Возвращение к старому стилю

В честь выхода новой книги «Тайные виды на гору Фудзи» Лайфхакер вспоминает все произведения мастера.

Почему стоит прочесть Пелевина

Виктор Пелевин уже много лет считается одним из самых любимых российскими интеллектуалами писателей. Если учесть почти тридцатилетнюю карьеру, то на его счету не так уж и много работ. Он обычно не спешит с изданием своих произведений, разве что в последнее время выдаёт по книге в год.

В основе его творчества лежит сочетание философии буддизма, социальной сатиры и яркого описания жизни самых обычных людей. За редким исключением, его произведения не связаны друг с другом, в них можно увидеть лишь небольшие взаимные отсылки.

Но даже при общей теме каждая книга Пелевина уникальна, а форма и подача сильно различаются. Поэтому прежде, чем взяться за чтение, лучше ознакомиться с нашим гидом по творчеству писателя.

Первые книги о советских буднях

В начале девяностых первые книги Виктора Пелевина покорили зрителей откровенной сатирой на тему развалившегося Советского Союза.

Омон Ра

Советский школьник Омон Кривомазов попадает в программу подготовки первой экспедиции на Луну. Вот только выясняется, что в советских ракетах нет никакой автоматики, все ступени отщёлкиваются вручную сидящими в них людьми, которые при этом погибают. Но страна готова пойти на такие жертвы ради того, чтобы опередить весь мир.

Пелевин открыто иронизирует над многими социальными проблемами. Под удар попадает ярый патриотизм: курсантам в лётном училище имени Маресьева отрезают ноги, а в пехотном училище имени Александра Матросова выпускников обстреливают из пулемёта, чтобы все доказывали верность родине. И одновременно автор смеётся над теориями заговоров: вдруг и правда всеми автоматическими ракетами управляют люди. А может, и самих полётов на Луну не было вовсе.

Жизнь насекомых

На первый взгляд, это история будничной жизни обычных людей начала девяностых. Но каждый герой похож на какое-нибудь насекомое. Отец может научить сына только катить перед собой огромный шар, будто это единственная цель его жизни; легкомысленных мотыльков всё время тянет к огню; иностранный москит прилетает в нашу страну попробовать местной крови, но чуть не травится, укусив алкоголика.

В произведениях Пелевина, особенно в раннем творчестве, персонажи часто не те, кем кажутся поначалу. Люди могут оказаться курицами или героями игр. Но насекомые — одна из самых ярких его аллегорий. Ведь монотонная повседневность человека так похожа на их однообразное существование.

Концентрированная философия

Если хочется сразу понять основные идеи автора, не читая всех произведений, то лучше всего начать с этих книг.

Чапаев и Пустота

Молодой поэт-декадент Пётр Пустота отправляется вместе с Василием Чапаевым на фронт. Но по ночам ему снится, что он — пациент психиатрической лечебницы в России конца девяностых. А пациенту психиатрической лечебницы снится, что он — поэт-декадент в дивизии Чапаева.

Эту книгу нередко называют главной работой Пелевина. В ней он сформулировал все свои главные идеи, хотя большая часть из них (как и сама фабула книги) — переосмысление философии буддизма. Но и это ещё не всё. Если сначала пропросмотреть «Чапаева и Пустоту», то во всех остальных произведениях Пелевина будут видеться отсылки к этой книге.

Шлем ужаса. Креатифф о Тесее и Минотавре

Все герои этой книги просыпаются в одинаковых комнатах, где, помимо простейшей мебели, есть только клавиатура и экран. И общаться друг с другом они могут только в чате. У каждого за дверью странный лабиринт, но никто из героев не может вспомнить, как он попал сюда. Или же они только так говорят, ведь собеседники не могут проверить правдивость слов друг друга — они видят только буквы на экране.

О «Шлеме ужаса» можно сказать, что это концентрированный Пелевин. Если вы хотите вкратце ознакомиться с основными темами его книг или освежить воспоминания о философии автора — лучше всего взяться за это произведение, тем более что оно написано в форме интернет-чата.

Книги для начинающих

Если кажется, что предыдущие книги слишком сложны для первого знакомства, есть несколько вариантов, с которых начать проще всего. Это вовсе не значит, что их будет неинтересно просмотреть тем, кто уже хорошо знаком с творчеством автора. Но многие мысли в них поданы довольно простым языком и разъясняются более подробно.

Священная книга оборотня

Книга рассказывает историю любви древней лисы-оборотня по имени А Хули (имя одновременно обыгрывает перевод китайского «лисичка» и русского ругательства) и волка-оборотня Александра Серого. По древнему обычаю всех лис она должна зарабатывать на жизнь только проституцией, а он — высокопоставленный чиновник ФСБ.

Эту книгу иногда называют «„Чапаев и пустота“ для молодёжи». Действительно, несмотря на различия в сюжете, идеология в этих произведениях примерно одна, и даже пятая лапа пса, которая приводит к исчезновению всего, на что он наступит, — явный аналог глиняного пулемёта Чапаева.

Интересно, что предысторию Александра можно узнать из старого рассказа Пелевина «Проблема Верволка в средней полосе». Также любопытно, что к роману был выпущен официальный саундтрек из песен, упомянутых в произведении. Диск продавался вместе с книгой.

Empire V

Самого обыкновенного молодого человека Романа внезапно обращают в вампира. Вот только в жизни они сильно отличаются от тех, что показывают в кино. Теперь героя зовут Рама, и он должен изучать главные вампирские науки: гламур и дискурс. Вампиры издревле управляют людьми, используя их одновременно для питания и служения. Хотя на самом деле сосут вампиры не кровь, а баблос.

Пелевин не оставляет без внимания ни одну актуальную тему, и в этом романе он обратился к миру гламура и денег. Хоть и метафорически, через тему вампиров, он разбирается в жизни завсегдатаев элитных тусовок, которые считают весь мир своей прислугой.

Этот роман тоже отлично годится для первого знакомства с автором. Он, возможно, немного проще, чем некоторые другие произведения, но зато здесь много действия. А тем, кому понравилась тема вампиров, можно сразу приняться за продолжение — «Бэтман Аполло». Как самостоятельная книга оно слабовато, но как финал истории Рамы — вполне ничего.

Сатира и злободневность

Далеко не всегда Пелевин обращается к вечному. Многие его книги поднимают самые острые темы.

Generation «П»

Вавилен Татарский — типичный интеллигентный представитель поколения семидесятых. В перестроечные времена он открывает в себе новый талант — сочинять рекламные слоганы для любого продукта. Он идёт работать копирайтером, затем становится криэйтором. А потом узнаёт шокирующую правду о телевидении и политике.

«Generation „П“» — первая книга в новом стиле Пелевина. Его философский взгляд под влиянием перемен в стране стал жёстче, саркастичнее и злободневнее. Но несмотря на то, что с момента выхода книги прошло уже почти 20 лет, идеи Пелевина не устарели. Этот роман до сих пор советуют для прочтения многим менеджерам по рекламе. Ведь не зря шуточная реклама Sprite из книги превратилась во вполне реальный слоган кваса «Никола».

ДПП (NN)

Книга состоит из нескольких произведений, но основной объём в ней занимает роман «Числа», все остальные рассказы и повести можно спросмотреть дополнениями к нему. В романе речь идёт о банкире по имени Стёпа. С детства он поклоняется магии чисел и выбрал своим покровителем число 34. Но со временем герой понимает, что ему противостоит сильное несчастливое число 43.

Эта книга своей атмосферой прямо продолжает идеи «Generation „П“», только здесь Пелевин решил прихватить ещё и шоу-бизнес, ислам и даже покемонов — с ними себя ассоциируют главный герой и его возлюбленная. «Числа» называют самым мрачным произведением писателя. Здесь видна открытая неприязнь ко многим явлениям, происходившим в России в начале двухтысячных. Но тем, кому понравился предыдущий роман, наверняка придётся по душе и этот.

S.N.U.F.F.

Действие происходит в антиутопическом мире будущего, где люди обитают на огромном летающем шаре Бизантиум, а на Земле остались менее развитые орки. Главный герой Дамилола Карпов работает оператором беспилотной летающей камеры, которая одновременно может становиться и смертоносным оружием. Его работа — снимать видео о жизни орков. А когда жителям Бизантиума понадобилась порция интересных новостей, они устроили войну в стране орков — Уркаине.

Одна из самых саркастичных и едких книг Пелевина. А сейчас она воспринимается ещё актуальнее, ведь автор ещё в 2011 году предсказал украинский кризис, даже не сильно изменив название государства. Но S.N.U.F.F. привлекает не только политической сатирой. Помимо этого, здесь присутствует ещё и очень интересный взгляд на отношения мужчин и женщин. Ведь спутница главного героя — продвинутая секс-кукла, у которой «сучество» выведено на максимум.

Любовь к трём цукербринам

Эта книга состоит из нескольких связанных друг с другом частей. Во вступлении рассказывается о высшем существе — Киклопе, который спасает наш мир, отслеживая вероятности развития всех событий по принципу эффекта бабочки. Помешать ему пытаются птицы, которые бросают в него людей на манер игры Angry Birds. А основная часть посвящена миру будущего, где люди проводят всё время в виртуальной реальности.

Роман выглядит своеобразным ответом «Матрице». Пелевин показывает, что для человечества не потребуется создавать никаких сложных иллюзий, ведь люди сами с удовольствием сбегают из реального мира в интернет.

У «Любви к трём цукербринам» есть один важный недостаток — длинное медленное вступление. Философия Киклопа очень интересна, но тем, кто рассчитывал на что-то более лёгкое и злободневное, придётся немного потерпеть. Зато второй сюжет уже порадует отсылками к поп-культуре и обращением к проблеме интернет-зависимости.

iPhuck 10

Рассказ ведётся от лица полицейско-литературного алгоритма, называющего себя Порфирий Петрович. Эта программа расследует преступления и тут же пишет о них детективные романы. Однажды алгоритм берёт в аренду искусствовед и куратор Маруха Чо, которая хочет использовать детективные навыки Порфирия, чтобы добыть информацию о крупнейших сделках «эпохи гипса» — начала XXI века.

Словно в ответ на претензии некоторых критиков, которые стали обвинять Пелевина в самоповторах, он выпустил книгу от лица программы. При этом автор не забыл в одной из глав очень едко пройтись по всем подобным отзывам, заранее предсказав реакцию на iPhuck 10.

Эта книга сложнее, чем многие другие произведения писателя. Действие здесь развивается очень медленно, а значительная часть юмора построена на самоиронии. Сам сюжет играет вторичную роль. Настоящих поклонников Пелевина порадуют размышления о субъективной ценности творчества (в будущем произведение искусства может состоять из одного названия), а также попытка разобраться в одной из самых актуальных тем современной литературы — самосознании искусственного интеллекта.

Для тех, кто устал от сатиры

Смотритель

Что, если император Павел I не был убит заговорщиками, а успел перенестись в иной мир, созданный Францем Антоном Месмером? В Идиллиуме он стал первым Смотрителем, охраняющим свой мир. С тех пор сменилось немало Смотрителей, и вот главный герой книги должен занять этот почётный пост, но ему предстоит узнать очень многое о самой сущности жизни, усомниться в собственной реальности и найти любовь.

Перед чтением этой книги стоит знать: «Смотритель» — двухтомник, состоящий из книг «Орден жёлтого флага» и «Железная бездна», их нужно просмотреть подряд. Но главное — это самое лирическое и спокойное произведение Пелевина. Многие критики, удивившись отсутствию социальных тем и сарказма, начали говорить, что этот роман совершенно пустой. Но на самом деле здесь Пелевин впервые открыто стал говорить о поисках вечной любви. А если вдуматься, то эта тема проскальзывала у него и раньше, но в S.N.U.F.F. или «Любви к трём цукербринам» была прикрыта иронией.

Короткие истории

Помимо романов, Виктор Пелевин иногда пишет повести и рассказы, объединяя их в небольшие сборники. Часто они связаны между собой, но просмотреть их можно в любом порядке.

Жёлтая стрела

В этой книге собраны повести «Жёлтая стрела», «Принц Госплана» и «Затворник и Шестипалый». Они объединены общей темой — попытками вырваться из обыденной жизни и как-то измениться. В первом произведении все люди показаны пассажирами поезда, во втором — персонажами компьютерных игр, а в третьем — курицами на птицефабрике имени Луначарского.

Кроме того, в книге есть целая коллекция рассказов, часть из которых выходила раньше под общим названием «Синий фонарь». Многие любят именно короткие произведения Пелевина. Они не погружают читателя в слишком сложные миры, но всегда воспринимаются ярко и неожиданно.

Если быть более точным, то эта книга называется «ППППП», а если ещё более точным, то «Прощальные песни политических пигмеев Пиндостана». Пять небольших рассказов на совершенно разные темы. Проститутку нанимают работать поющей кариатидой в борделе для олигархов, группа друзей слушает историю из египетской мифологии, чиновник делает «лежачих полицейских» из праха своих коллег, учёные выясняют, что деньги притягивают деньги, а юный ассасин понимает, что обещанный рай — обман. Всё это коротко, жёстко и очень остроумно.

Ананасная вода для прекрасной дамы

Книга состоит из двух повестей и трёх рассказов, которые многие на момент выхода назвали возвращением Пелевина к своему старому стилю. Первое произведение «Операция Burning Bush» рассказывает о том, как Семён Левитан, обладающий глубоким проникновенным голосом, с помощью секретных технологий начинает общаться с Джорджем Бушем — младшим, убеждая того, что он — глас божий.

Вторую повесть «Зенитные кодексы Аль-Эфесби» можно спросмотреть предвестницей романа S.N.U.F.F., ведь здесь описывается, как бывший сотрудник ФСБ умудрялся ломать искусственный интеллект боевых дронов с помощью лозунгов, написанных на песке. Именно эти дроны потом стали прообразами летающих видеокамер.

Рассказы в этом сборнике лишь дополняют основные истории, но их будет очень приятно попросмотреть, если не хватило самих повестей.

Возвращение к старому стилю

Хотя с момента выхода «Generation „П“» стиль Пелевина и изменился, не только «Ананасную воду» считают написанной в стиле классических произведений автора. Он периодически выпускает романы, которые напоминают его первые известные книги.

Граф T. (аллюзия на Льва Толстого) отправляется в путешествие в Оптину Пустынь, хоть и сам точно не помнит зачем. В пути ему предстоит встретиться не только с людьми, которые пытаются помешать ему достичь своей цели, но и самими создателями — авторами книги про графа Т. Параллельно можно узнать о судьбе Фёдора Михайловича Достоевского — персонажа компьютерной игры, где надо убивать зомби.

Двойственная натура основных героев, множественные религиозные отсылки и неоднократные пересечения с «Чапаевым и Пустотой» создают ощущение, что Пелевин говорит о том, о чём хотел сказать ещё в девяностых, но тогда не успел.

Лампа Мафусаила, или Крайняя битва чекистов с масонами

Три поколения дворянской семьи Можайских исправно служат отечеству в XIX, XX и XXI веках. Первая часть может показаться слишком затянутой и даже занудной: здесь очень много финансовой аналитики. А вот дальше Пелевин возвращается к своему излюбленному безумию и раздолью с перемещениями во времени, пришельцами-бородачами и рептилоидами, а также зонами, где газеты издаются в виде татуировок. А в финале он даже сможет объяснить, почему первая часть была такой скучной.

Новинка-2018

27 сентября выходит в продажу новый роман Виктора Пелевина.

Тайные виды на гору Фудзи

В новой книге Пелевин обещает рассказать о трудностях стартапов в российских реалиях, мучительно трудном возвращении российских олигархов домой и об истории настоящего женского успеха. Судя по аннотации, автор снова берётся за самые актуальные и обсуждаемые темы последнего времени: от медитации до феминизма.

Творчество Виктора Пелевина

Если говорить о современной литературе, которая сложилась на рубеже двадцатого и двадцать первого веков, то, в первую очередь, следует говорить о творчестве Виктора Пелевина. Почти все его произведения были переведены на европейские языки и получили высокую оценку в западных литературных кругах. Основной темой творчества Пелевина является определение границ реального и ирреального. Весь мир иллюзорен, и временами очень сложно найти в нем хоть что-то действительное. Так, в повести “Омон Ра”, которая вышла в свет в 1992 году, автор говорит

Парадокс этого произведения в том, что все, что, по мнению обывателей, является выдуманным героем, на самом же деле реально. А то, что большинство посчитало действительностью советской эпохи, представляется абсурдным и фиктивным. Главный герой с детства мечтает о полете в космос. Для него это немного иная реальность, противопоставленная символам повседневной жизни, например, невкусному комплексному обеду из супа, курицы с рисом и компота.

Но уход от повседневности в космос совсем не свидетельствует о том, что герой ушел в мир настоящий. Пелевин не разграничивает четко,

В одном из лучших на сегодняшний день романе писателя – “Чапаев и пустота” – Пелевин окончательно размывает границы между явью и сновидением. Герои и сами не знают, какой из сюжетов с их участием – явь, а какой – сон. Главный герой Петр Пустота обнаруживает себя в двух реальностях одновременно – в одной, которая им воспринимается как подлинная, он, петербургский поэт-модернист, становится комиссаром у Чапаева. В другой действительности, которая главным героем воспринимается как сон, он – больной в психиатрической клинике, где его пытаются лечить от “ложной личности”. Но в скором времени, под влиянием буддийского гуру и красного командира Василия Ивановича Чапаева, Петр постепенно догадывается, что вопрос об иллюзии и реальности не имеет смысла, поскольку все есть пустота.

Сам же Петька вводит понятие “золотой удачи”. Смысл ее заключается в том, что “взлет свободной мысли дает возможность увидеть красоту жизни”. В “Чапаеве” Пелевин с особой иронией обращается к буддийской философии. Популярные же анекдоты о Петьке и Чапаеве интерпретируются в этом произведении как древнекитайские коаны, загадочные притчи со множеством возможных ответов. Также Пелевин поднимает в произведении проблему свободы.

По мнению Чапаева, “свобода бывает только одна, когда ты свободен от всего, что строит ум. Эта свобода называется “не знаю”. Виктора Пелевина волнуют все сферы человеческой жизни и все слои человеческого общества. Не оставляет писатель без внимания и тему власти. “Generation П” – первый роман, поднимающий данный вопрос.

По мнению Пелевина, быт и обыденность оттесняют стремление к свободе. Власть это прекрасно осознает, и для большей зависимости народа “вкачивает в мозги потребителя” фальшивые символы: утюг, лимонад, кроссовки и многое, многое другое, что можно встретить на рекламных вывесках и в рекламных акциях. Это, казалось бы, делает человечество свободным, на самом же деле порабощает его, делает зависимым от вещей.

Пелевин как писатель новой эпохи не может мириться с создавшейся действительностью. Неудовлетворенность жизнью заставляет его задуматься над тем, где же истина. И не находя ответа на этот вопрос, человек вынужден прийти к выводу, что жизнь состоит из бессмыслицы и обыденности.

А может ли быть такое существование реальным? Пелевин много раз доказывает своим читателям, что не всегда реальное – реально, а нереальное – нереально. И как бы парадоксально это ни звучало, все же позиция писателя была принята общественностью и оценена по достоинству.

Многие критики отмечают поучительность в произведениях Пелевина, его стремление показать истинное существование человека, определить, в чем же заключается смысл жизни.

Телереклама: Как распознать промывание мозгов Телевидение живет за счет рекламы. Это понятно. Но это их проблемы. А я хочу смотреть телевизор, но терпеть не могу телерекламу. Тупые рекламные ролики каждые пятнадцать минут прерывают интересный фильм.

Гармония и красота в творчестве Л. Н. Толстого Пой сладкозвучный гимн священной красоте! Она одна живет, безгрешна и извечна, Смерть может разбросать миров дрожащий рой, Но красота горит, рождаясь бесконечно… Депонт де Лиль, “Гипапсия” Человек всегда стремится к.

Лукоморье Бунина Стихотворение “Сказка” в 5-м классе ЦЕЛИ УРОКА 1. Представить детское мировосприятие поэта, ставшее основой его творчества, обучать частичному анализу лирического произведения через сопоставление и моделирование, исследование текста, творческие работы детей;.

Творческий путь Ивана Шмелева Шмелев теперь – последний и единственный из русских писателей, у которого еще можно учиться богатству, мощи и свободе русского языка. Шмелев изо всех русских самый распрерусский, да еще и коренной.

Вечные мотивы в мировой литературе Каждый народ имеет свои книги, берущие истоки из далекого и древнего фольклора. Национальные литературы отражают специфику жизни – образ мысли людей разных стран, их культуру, быт и традиции. Искусство слова.

Первая любовь Для большинства из нас первая любовь самая сильная, самая запоминающаяся и самая ранимая. И все-таки нам приятны воспоминания о первой любви, хоть она и принесла огорчения и неприятности. Со временем.

Образ народа в творчестве Н. А. Некрасова В творчестве любого писателя непременно проступает печать времени. Время Н. А. Некрасова – это 50-70 годы 19 века. В его лирике отразились настроения, думы, идеалы целой эпохи. Вторая половина 19.

Природа и Родина в творчестве С. А. Есенина Поэзия Есенина… Чудесный, прекрасный, неповторимый мир! Мир, который близок и понятен всем, Есенин – истинный поэт России; поэт, который к вершинам своего мастерства поднялся из глубин народной жизни. Его родина.

Сочинение Васюткино озеро 5 класс по рассказу Астафьева рассуждение Виктор Петрович Астафьев – великий российский писатель – прозаик, написавший множество известных повестей таких как: “Перевал”, “Стародуб”, “Звездопад”, “Кража” и другие. Васютка – это главный герой рассказа В. П Астафьева.

Достойна ли Софья Чацкого? Комедия “Горе от ума” Грибоедова, несомненно, является произведением большого социального звучания. В ней отразилось мятежное время, когда по всей России распространялись вольнолюбивые идеи. В центре пьесы – Александр Андреевич Чацкий.

Проблема коллективизации и образ активиста в повести Платонова “Котлован” Повесть А. П. Платонова “Котлован” – философская драматическая картина слома времени и слома народной жизни в период выполнения планов первых пятилеток и колхозного строительства. Революционный вихрь семнадцатого года поднял на.

Влияние социального строя и национальных традиций на бытовую жизнь и мораль общества Человек – часть социальной среды, поэтому от того, насколько “здорово” общество, зависит и благополучие каждого из нас. Особое влияние на образ жизни людей оказывает социально-политический строй и национальные традиции. Окружающая.

Смех сквозь слезы в комедии Н. В. Гоголя “Ревизор” “В комедии я решил собрать все дурное в росии и посмеяться над всеми сразу”, – писал Н. В. Гоголь – автор пьесы “Ревизор”. Действительно, в сюжете этой комедии отражена вся.

Почему любовь Ивана Тимофеевича и Олеси стала трагедией? Можно ли спросмотреть виновным в этом “ленивое сердце” героя? В своей ранней повести “Олеся” А. И. Куприн выразил мечту о существовании личности, не испытавшей никаких воздействий противоречивой среды, общества, и живущей лишь своими искренними порывами. Главной героиней произведения, на.

Характеристика Грея из произведения Алые паруса В повести “Алые паруса”, главный герой – Артур, богатый и знатный, единственный ребенок в семье. Живет в огромном красивом дворце. Но в его голове сложился свой мир, свое представление о.

Сравнительная характеристика главных героев повестей Л. Н. Толстого “Детство” и М. Горького “Детство” В русской классической литературе существуют два произведения с одинаковым названием – это повести “Детство”, написанные Л. Толстым и, позже, М. Горьким. Оба произведения автобиографичны – в них писатели рассказывают о.

Сравнение Гринева и Швабрина В повести А. С. Пушкина “Капитанская дочка” прослеживаются две совершенно разные, можно сказать, – параллельные манеры поведения. Автор изначально показывает, что Гринев – идеальный человек, герой, в то время как.

Своеобразие творчества одного из поэтов Серебряного века Период русской литературы, который принято называть Серебряным веком, подарил нам большое количество интереснейших поэтов. Именно в это время в искусстве ярко проявился поиск нового содержания, новых приемов, новой формы всех.

Анализ отрывка из романа Достоевского “Преступление и наказание” “Преступление и наказание” занимает особое место в творчестве Достоевского. Никогда раньше он так широко не изображал нищету и страдания обездоленных, бесчеловечье и жестокость современной жизни. Роман вырос на основе глубоких.

Чичиков у Манилова В поэме “Мертвые души” Николай Васильевич Гоголь показал распад старого уклада жизни России и нарождение новых, капиталистических отношений. В образе Чичикова писатель раскрыл характер мошенника, готового на любую аферу, лишь.

Сейчас вы читаете: Творчество Виктора Пелевина