Анализ рассказа В. М. Шукшина Выбираю деревню на жительство: сочинение

Анализ рассказа В.М. Шукшина «Выбираю деревню на жительство»

Скачать сочинение
Тип: Идейно-художественный анализ произведения

Рассказ начинается с лаконичной, но очень емкой фразы, в которой заключается, по сути, вся жизнь главного героя: «Некто Кузовников Николай Григорьевич вполне нормально и хорошо прожил». Мы узнаем об этом человеке, что в молодости, еще в тридцатые годы, он переехал из деревни в город. Всю жизнь прожил там, приноровившись к городскому существованию.
Николай Григорьевич с поистине деревенской смекалкой, хитростью, оборотистостью подошел к вопросу своей работы. Всю жизнь герой проработал кладовщиком. Нельзя сказать, что не воровал, но воровал в меру, лишнего не брал. И оправдывал себя тем, что толковать о совести с «голым задом» – неправильно. Гораздо спокойнее, когда у тебя за душой что-то имеется на «черный» день. Да и потом, через руки Николая Григорьевича столько добра проходило, что назвать то, что он брал, воровством, ни у кого и в голову не приходило. Кроме, «какого-нибудь сопляка с высшим юридическим образованием».
И все в жизни героя было спокойно и благополучно, но в последнее время, под старость лет, появилась у него странная прихоть. По субботам, когда можно было бы провести день с женой, под вечер Кузовников уходил на вокзал. Там он находил «курилку» – место общения деревенских мужиков, приезжавших в город по своим делам. И вот среди них герой начинал странные разговоры. Якобы он выбирает себе деревню на жительство – хочет вернуться к своим корням и советуется с мужичками, куда лучше податься.
Советчиков всегда находилось великое множество. Каждый старался представить свою деревню повыгодней. Начиналось обсуждение бытовых вопросов «житья-бытья» в деревне: сколько стоит дом, какая где природа, как обстоят дела с работой и так далее.
Постепенно разговоры перетекали в другое русло – начиналось обсуждение людей, городских и деревенских. И всегда оказывалось, что городские проигрывали: они были более непорядочными, злыми, невоспитанными, хамоватыми. Именно в этой части разговора Николай Григорьевич превращался из слушателя в активного участника: «- Ведь почему и уехать-то хочу. Вот потому и хочу-то – терпенья больше нет никакого». И мы понимаем, что истинная причина ежесубботних походов героя крылась именно в этом – ему необходимо было просто излить душу, почувствовать другое общение, более теплое и душевное, исходившее от деревенских мужиков.
Автор говорит нам, что и сам Кузовников на работе вел себя зло и по-хамски. Но его душа требовала другого: теплоты, участия, доброты, беззлобности. Того, чего так не хватает в городе, где в погоне за красивой жизнью люди забывают о своей душе. Но человеческая сущность требует любви и тепла. И в условиях города эта потребность может «выливаться» вот в такие «прихоти», как у Кузовникова.
Мне кажется, что его походы превратились в некий смысл жизни для героя – он их совершал бы, несмотря ни на какие запреты, тайком. Потому что ничего другого, по сути, в жизни Николая Григорьевича, и не было.
Все творчество Шукшина основано на изображении граней не только человеческого характера, но и контраста деревенской и городской жизни. Исходя из названия данного рассказа, мы понимаем, что писатель находится на стороне деревни. «Выбираю деревню на жительство» – это не только процесс, но уже и результат. Между городом и деревней, между городским и деревенским мировоззрением, философией, человеком автор и его герой выбирают деревню как оплот жизни, основу, корни человеческого существования вообще.

человек просмотрели эту страницу. Зарегистрируйся или войди и узнай сколько человек из твоей школы уже списали это сочинение.

/ Сочинения / Шукшин В.М. / Выбираю деревню на жительство / Анализ рассказа В.М. Шукшина «Выбираю деревню на жительство»

Смотрите также по произведению “Выбираю деревню на жительство”:

Анализ рассказа В. М. Шукшина «Выбираю деревню на жительство»

Рассказ начинается с лаконичной, но очень емкой фразы, в которой заключается, по сути, вся жизнь главного героя: «Некто Кузовников Николай Григорьевич вполне нормально и хорошо прожил». Мы узнаем об этом человеке, что в молодости, еще в тридцатые годы, он переехал из деревни в город. Всю жизнь прожил там, приноровившись к городскому существованию. Николай Григорьевич с поистине деревенской смекалкой, хитростью, оборотистостью подошел к вопросу своей работы. Всю жизнь герой проработал кладовщиком.

Нельзя сказать, что не воровал, но воровал в меру, лишнего не брал. И оправдывал себя тем, что толковать о совести с «голым задом» — неправильно. Гораздо спокойнее, когда у тебя за душой что-то имеется на «черный» день. Да и потом, через руки Николая Григорьевича столько добра проходило, что назвать то, что он брал, воровством, ни у кого и в голову не приходило. Кроме, «какого-нибудь сопляка с высшим юридическим образованием».

И все в жизни героя было спокойно и благополучно, но в последнее время, под старость лет, появилась у него странная прихоть. По субботам, когда можно было бы провести день с женой, под вечер Кузовников уходил на вокзал. Там он находил «курилку» — место общения деревенских мужиков, приезжавших в город по своим делам.

И вот среди них герой начинал странные разговоры. Якобы он выбирает себе деревню на жительство — хочет вернуться к своим корням и советуется с мужичками, куда лучше податься. Советчиков всегда находилось великое множество.

Каждый старался представить свою деревню повыгодней. Начиналось обсуждение бытовых вопросов «житья-бытья» в деревне: сколько стоит дом, какая где природа, как обстоят дела с работой и так далее. Постепенно разговоры перетекали в другое русло — начиналось обсуждение людей, городских и деревенских.

И всегда оказывалось, что городские проигрывали: они были более непорядочными, злыми, невоспитанными, хамоватыми. Именно в этой части разговора Николай Григорьевич превращался из слушателя в активного участника: «- Ведь почему и уехать-то хочу. Вот потому и хочу-то — терпенья больше нет никакого». И мы понимаем, что истинная причина ежесубботних походов героя крылась именно в этом — ему необходимо было просто излить душу, почувствовать другое общение, более теплое и душевное, исходившее от деревенских мужиков.

Автор говорит нам, что и сам Кузовников на работе вел себя зло и по-хамски. Но его душа требовала другого: теплоты, участия, доброты, беззлобности. Того, чего так не хватает в городе, где в погоне за красивой жизнью люди забывают о своей душе. Но человеческая сущность требует любви и тепла.

И в условиях города эта потребность может «выливаться» вот в такие «прихоти», как у Кузовникова. Мне кажется, что его походы превратились в некий смысл жизни для героя — он их совершал бы, несмотря ни на какие запреты, тайком. Потому что ничего другого, по сути, в жизни Николая Григорьевича, и не было.

Все творчество Шукшина основано на изображении граней не только человеческого характера, но и контраста деревенской и городской жизни. Исходя из названия данного рассказа, мы понимаем, что писатель находится на стороне деревни. «Выбираю деревню на жительство» — это не только процесс, но уже и результат. Между городом и деревней, между городским и деревенским мировоззрением, философией, человеком автор и его герой выбирают деревню как оплот жизни, основу, корни человеческого существования вообще.

Анализ рассказа В. М. Шукшина «Выбираю деревню на жительство»

Другие сочинения по теме:

«Сельские жители», анализ рассказа Шукшина Жанровые особенности Рассказ «Сельские жители», оставаясь «рассказом-анекдотом», тяготеет к новелле. Неожиданный конец, в котором читатель узнает о том, что сын.

Анализ рассказа В. М. Шукшина «Чудик» Шукшин искал своих героев среди простого народа. Его привлекали обычные люди с необычными характерами. Такие образы всегда сложны для понимания.

«Чудик», анализ рассказа Шукшина Жанровые особенности Рассказ «Чудик», по классификации Шукшина, относится к типу «рассказ-судьба». Чудик — это определенный образ, который вызывал интерес Шукшина-писателя.

«Алеша Бесконвойный», анализ рассказа Шукшина Жанровые особенности По классификации Шукшина, «Алеша Бесконвойный» — «рассказ-характер». В странных поведении и мыслях героя читатель должен увидеть мотивы его.

«Критики», анализ рассказа Шукшина Жанровые особенности Рассказ «Критики», по классификации самого Шукшина, относится к рассказам-характерам. Столкновение характеров выявляет слабые стороны героев-родственников: деда, его сына.

«Обида», анализ рассказа Шукшина Жанровые особенности Рассказ «Обида» можно отнести к «рассказам-анекдотам». Обиженный человек не смог преодолеть «стенку из людей» — общество, несправедливо его.

«Сапожки», анализ рассказа Шукшина Жанровые особенности Рассказ «Сапожки» — рассказ-характер, как определял сам Шукшин. Главное в нем — не сюжет, он прост. Главное —.

«Охота жить», анализ рассказа Шукшина Жанровые особенности Зрелый рассказ Шукшина «Охота жить» — это, по классификации писателя, «рассказ-судьба» с элементами «рассказа-исповеди». Произведение построено на контрасте.

«Экзамен», анализ рассказа Шукшина Жанровые особенности Рассказ Шукшина «Экзамен» написан в форме диалога, через который раскрываются характеры обоих героев. По классификации Шукшина это «рассказ-характер».

«Солнце, старик и девушка», анализ рассказа Шукшина Жанровые особенности Рассказ Шукшина «Солнце, старик и девушка» можно отнести к жанровой разновидности «рассказ-судьба», потому что перед глазами читателя проносится.

«Стенька Разин», анализ рассказа Шукшина Жанровые особенности Этот ранний рассказ, опубликованный в 1962 г., открывает галерею портретов и образов Степана Разина в творчестве Шукшина и.

«Мастер», анализ рассказа Шукшина Жанровые особенности По шукшинской классификации рассказ можно отнести к жанровой разновидности «рассказ-характер», поскольку в нем описан необычный человек. Сюжет и.

Конспект урока для 2 класса «Путешествие в деревню» Муниципальное бюджетное дошкольное образовательное учреждение № 105 города Мурманска Конспект урока для 2 класса «Путешествие в деревню» Подготовила Воспитатель Шлейник.

Краткое содержание рассказа Шукшина «Срезал» К старухе Агафье Журавлевой приехал сын Константин Иванович. С женой и дочкой. Проведать, отдохнуть. Подкатил на такси, и они всей.

Конспект урока «Едем в деревню Сказкино» Конспект урока «Едем в деревню Сказкино» Конспект музыкально-театрализованного занятия. Старший дошкольный возраст Г. Казань 2015 г. Программное содержание Вызвать положительные.

Краткое содержание рассказа Шукшина «Волки!» Нудный старик Наум Кречетов приходит к зятю, чтобы вместе дровами запасаться. Зять, Иван Дягтирев, ворчит, но все-же собирается, и они.

Краткое содержание рассказа Шукшина «Критики» Семидесятитрехлетний дед Тимофей вместе с тринадцатилетним внуком Петькой очень любят ходить в кино, хотя на билеты уходит половина дедовой пенсии.

Краткое содержание рассказа Шукшина «Микроскоп» Андрей Ерин, столяр маленькой мастерской, решился. Придя домой, он рассказывает жене Зое, что потерял деньги — сто двадцать рублей, на.

Краткое содержание рассказа Шукшина «Обида» Сашку Ермолаева обидели. В субботу утром он собрал пустые бутылки из-под молока и сказал маленькой дочери: «Маша, пойдешь со мной?».

«Микроскоп» краткое содержание рассказа Шукшина Столяр из маленькой мастерской Андрей Ерин решается сделать важное признание. Вернувшись домой с работы, он рассказывает жене Зое о том.

«Выбираю деревню на жительство» (1973)

Некто Кузовников Николай Григорьевич вполне нормально и хорошо прожил. Когда-то, в начале тридцатых годов, великая сила, которая тогда передвигала народы, взяла и увела его из деревни. Он сперва тосковал в городе, потом присмотрелся и понял: если немного смекалки, хитрости и если особенно не залупаться, то и не обязательно эти котлованы рыть, можно прожить легче. И он пошел по складскому делу — стал кладовщиком и всю жизнь был кладовщиком, даже в войну. И теперь он жил в большом городе в хорошей квартире (отдельно от детей, которые тоже вышли в люди), старел, собирался на пенсию. Воровал ли он со складов? Как вам сказать. С точки зрения какого-нибудь сопляка с высшим юридическим образованием — да, воровал, с точки зрения человека рассудительного, трезвого — это не воровство: брал ровно столько, сколько требовалось, чтобы не испытывать ни в чем недостатка, причем, если учесть — окинуть взором — сколько добра прошло через его руки, то сама мысль о воровстве станет смешной. Разве так воруют! Он брал, но никогда не забывался, никогда не показывал, что живет лучше других. Потому-то ни один из этих, с университетскими значками, ни разу не поймал его за руку. С совестью Николай Григорьевич был в ладах: она его не тревожила. И не потому, что он был бессовестный человек, нет, просто это так изначально повелось: при чем тут совесть! Сумей только аккуратно сделать, не психуй и не жадничай и не будь идиотом, а совесть — это. знаете. Когда есть в загашнике, можно и про совесть поговорить, но все же спится тогда спокойней, когда ты все досконально продумал, все взвесил, проверил, свел концы с концами — тогда пусть у кого-нибудь другого совесть болит. А это — сверкать голым задом да про совесть трещать, — это, знаете, неумно.

Словом, все было хорошо и нормально. Николай Григорьевич прошел свою тропку жизни почти всю. В минуту добрую, задумчивую говорил себе: «Молодец: и в тюрьме не сидел, и в войну не укокошили».

Но была одна странность у Николая Григорьевича, которую он сам себе не сумел бы объяснить, наверно, если б даже захотел. Но он и не хотел объяснять и особенно не вдумывался, а подчинялся этой прихоти (надо еще понять, прихоть это или что другое), как многому в жизни подчинялся.

Вот что он делал последние лет пять-шесть.

В субботу, когда работа кончалась, когда дома, в тепле, ждала жена, когда все в порядке и на душе хорошо и мирно, он выпивал стаканчик водки и ехал в трамвае на вокзал. Вокзал в городе огромный, вечно набит людьми. И есть там место, где курят, возле туалета. Там всегда — днем и ночью — полно, дым коромыслом, и галдеж стоит непрерывный. Туда-то и шел прямиком Николай Григорьевич. И там вступал в разговоры.

— Мужики, — прямо обращался он, — кто из деревни?

Таких всегда было много. Они-то в основном и толклись там — деревенские.

— Ну. — спрашивали его. — А что тебе?

— Хочу деревню подобрать на жительство. Нигде, может, кто в курсе, не требуются опытные складские работники? Я тридцать четыре года проработал в этой системе. — и Николай Григорьевич доверчиво, просто, с удовольствием и подробно рассказывал, что он сам — деревенский, давно оттуда уехал, работал всю жизнь на складах, а теперь, под старость, потянуло опять в деревню. И тут-то начиналось. Его как-то сразу прекрасно понимали с его тоской, соглашались, что да, сколько по городам ни околачивайся, а если ты деревенский, то рано или поздно в деревню снова потянет. Начинали предлагать деревни на выбор. Николай Григорьевич только успевал записывать адреса. Начинали шуметь. Спорили.

— Да уж ты со своей Вязовкой.

— А ты знаешь ее? Чего ты сразу руками-то замахал?! Ты хоть раз бывал там?

— Вязовку-то? Да я ее как облупленную знаю, вашу Вязовку! Господи, Вязовка. У человека — к старости, желательно, чтоб природа.

— А при чем тут природа-то? — вступали другие. — Надо не от природы отталкиваться, а от работы. Я не знаю вашей Вязовки, но склад-то там есть? Человек же прежде всего насчет работы спрашивает.

— Нет, — говорил Николай Григорьевич, — желательно, чтоб и природа, конечно.

— Да в том-то и дело! Что он тебе, склад?! Склад, он и есть склад, теперь они везде есть. И если, например.

— Ну, вы тоже рассудили, — говорил какой-нибудь степенный, — только поорать. Ну — склад, они действительно везде теперь, а как, например, с жильем? У нас вон — и склад, и река, и озеро, а постройки страшно дорогие.

— Ну, сколь так? — вникал в подробности Николай Григорьевич.

— Это смотря что требуется.

— Ну, например, пятистенок. Добрый еще.

— Ну да, баня, сарай для дров. Ну, навес какой-нибудь, завозня там — я построгать люблю в свободное время.

— Если, допустим, хороший пятистенок, — начинал соображать мужик, — банешка.

— Не развалюха, конечно, хорошая баня.

— Хорошая баня, сарай из горбыля, у нас в основном все сараи из горбыля идут, из отлета.

— Пилорама в деревне?

— Не в самой деревне, а на отделении.

— Если все честь по чести, огород нормальный.

— Огород нам со старухой большой не надо.

— Ну, нормальный, их теперь больших-то и нету — нормальный, если все честь по чести, то будет так — три, три с половиной.

— Тыщи?! — изумлялся кто-нибудь.

— Нет, рубля, — огрызнулся степенный.

— Ну, это уж ты загнул. Таких и цен-то нету, — сомневались.

Степенный вмиг утрачивал свою степенность.

— А чего ради загибать-то перед вами? Что я, свой дом, что ли, навяливаю? Я говорю как есть. Человек же спрашивает.

— А чего так? Несусветные какие-то цены. Что у вас там такое?

— Дак а чего дорого-то? С ума, что ли, сошли там?

— Мы не сошли, сошли там, где постройки, я слыхал, на дрова пускают. Вот там-то сошли. Это уж я тоже не понимаю.

Читайте также:  Образы гремяченских активистов в романе М. Шолохова Поднятая целина: сочинение

— Это я слыхал тоже. Рублей за триста, говорят, можно хороший дом взять.

— Ну, за триста не за триста.

— А как твоя деревня называется? — записывал Николай Григорьевич.

— Завалиха. Не деревня, село,

— А вот, если сейчас ехать. — и мужик подробно объяснял, где его село, как ехать туда.

— Райцентр, что ли?

— Был раньше райцентр, а потом, когда укрупняли районы, мы отошли к Красногорскому району, а у нас стала центральная усадьба.

— Ну, есть, наверно, перевалочная база? — допрашивал Николай Григорьевич.

Мужик послушно, очень подробно рассказывал. И был как будто рад, что его село заинтересовало человека больше, чем другие села и деревни. Со стороны наблюдали и испытывали нечто вроде ревности. И находили возможность подпортить важную минуту.

— Это ж что ж это за цены такие! Леса, наверно, нет близко?

— А у вас какие? — нервничал мужик из дорогого села. — Ну скажи, сколько у вас добрый пятистенок станет? Только не ври.

— Чего мне врать-то? Добрый пятистенок у нас. с постройками, со всем, с огородом — тыщи полторы-две.

— Где это? — поворачивался в ту сторону Николай Григорьевич.

И тогда тот, что перехватил интерес, начинал тоже подробно, долго объяснять, где его село, как называется река, почем у них мясо осенью.

— У меня вот свояк приезжал. как раз осенью тоже. Посмотрел. «Ну-у, — говорит, — у вас-то жить можно! Это, — говорит, — ты у нас иди сунься».

— За Уралом. Город Златоуст.

— Что ж ты город-то суешь? Мы про сельскую жизнь говорим.

— Он не из самого города, а близко к этому городу.

— Да зачем же там где-то брать, человек про наши места интересуется! Это я тебе могу насказать: у меня свояк в Магадане вон.

— Ну, едрена мать! Ты еще скажи — в Америке.

— А при чем тут Америка-то?

— А при чем Магадан?

— Да при том, что — речь идет про сельскую местность, а ты куда-то в Златоуст полез! Чего ты в Златоуст-то полез?!

— Тихо, тихо, — успокаивал Николай Григорьевич горячих селян. Странно, он становился здесь неким хозяином — на манер какого-нибудь вербовщика-работодателя в толпе ищущих. — Спокойно, мужики, — говорил Николай Григорьевич, — мы же не на базаре. Меня теперь интересует: сколько над уровнем моря твое село? — это вопрос к тому, в чьем селе дом-пятистенок стоит дешевле.

Тот не знал. И никто не знал, сколько над уровнем моря их деревни и села.

— Это очень важно, — пояснил Николай Григорьевич. — Для сердечно-сосудистой системы необходимо. Если место немного возвышенное — тоже нельзя: сразу скажется нехватка кислорода.

— Не замечали, — признавались мужики.

Но это — так, это Николай Григорьевич подпускал для пущей важности. Больше говорили про цены на постройки, на продукты, есть ли река в деревне или, может, озеро, далеко или близко лес. Потом переходили на людей — какие люди хорошие в деревне: приветливые, спокойные, не воруют, не кляузничают. И тут — незаметно для себя — начинали слегка врать друг другу. Это как-то само собой случалось, никто не преследовал никакой посторонней цели: один кто-нибудь начинал про своих людей, и уж тут другие не могли тоже умолчать, тоже рассказывали, но так, чтобы получалось, что у них — лучше.

— А у нас. обрати внимание: у нас, если баба пошла по воду, она никогда дом не запирает — зачем? Приткнет дверь палочкой, и все: сроду никто не зайдет. Уж на что цыганы — у нас их полно — и то не зайдут: мы их так приучили.

— Да кого. Вы вот возьмите: у нас один вор есть.

— Вор! Мы все про него знаем, что он вор, он уже раз пять сидел за это дело. А у нас одна заслуженная учительница живет, орден имеет. И этот вор натурально пришел к ней и говорит: «Пусти пожить недели две». А он у нее учился когда-то. в первом классе, что ли. Он вообще-то детдомовский, а она, видно, работала там. Да. «Пусти, — говорит, — пару недель пожить, пока не определюсь куда-нибудь».

— Пустила! Ну, думаем, и обчистит же он ее. Жалели даже старушку.

— Дело в том, что у них такой закон есть: где живешь, там не воруй.

— Не! Ни-ни, ни волоска не взял. Сдержался.

— Нет, это уж такой закон. Вот если бы взял. если бы он ее все же обокрал, ему бы там свои за это дело.

— Это странно все же. Плевали они на эти законы! Закон. У меня прошлый год стожок сена увезли, змеи ползучие.

— Ну-у это такие, что ли! Это уж. наш брат кто-нибудь, свои. На кой ему черт сено, урке?

Смеялись. Вспоминали еще случаи. Курили и курили без конца — накурено бывало так, что глаза слезились. А время, слава богу, шло: глядишь, и подойдет час ехать. Ждать на вокзале — это не самое милое из того, что нам приходится делать.

— А я как-то еду из района, — встревал в минуту затишья какой-нибудь расторопный, — гляжу, стоит бабка. ну, лет так восемьдесят — восемьдесят пять. Подняла руку, я остановился. «До Красного, сынок». До Красного шестьдесят пять километров. «Платить-то, — говорю, — есть чем?» — «Есть, ми-лай, есть». Ну, везу. — и рассказчик заранее поблескивает глазом. — Доехали до Красного. «Все, — говорю, — бабка, приехали. Плати». Она мне достает откуда-то из сумки. пять штук яиц!

Смех. Рассказчик доволен.

— «А раньше, — говорит, — брали. Мы, — говорит, — всегда яйцами расплачивались». — «Ладно, — говорю, — иди, бабка».

Рассказчик непременно еще повторял не один раз, как он ей сказал, старухе: «Иди, — говорю, — бабка, иди. Иди, чего с тебя взять». Это надо понимать, что — вот и он тоже добрый человек. Вообще добрых, простодушных, бесхитростных, бескорыстных, как выяснялось на этих собеседованиях, по деревням и селам — навалом, прохода нет от бесхитростных и бескорыстных. Да все такие, чего там! А если встречаются иногда склочные, злые, жадные, то это так — придурки.

Николай Григорьевич уже не записывал адреса, а слушал, поворачивался в разные стороны, смеялся тоже. И оттого, что он так охотно и радостно слушал, рассказывали — с радостью тоже — новые истории, где раскрывалось удивительное человеческое бескорыстие. Правда, нечаянно проскакивали случаи, где высовывалась вдруг морда какого-нибудь завистника или обманщика, но это — пропускали, это не суть дела, это чепуха. Все молча соглашались, что это — чепуха, а миром движет разум и добро.

— Я седня гляжу: пиво продают. Отстоял в очереди — она мне наливает. А наливает — вот так вот не долила. Сунула под кран — и дальше. Я отошел и думаю: «У нас бы ей за такие дела спасибо не сказали».

Тут же соглашались, что — да, конечно. Люди торопятся, людей много, она этим пользуется, бесстыдница. Но, если так-то подумать — ну сколько уж она там не долила! Конечно, ей копейка так и набегает, но ведь, правда, и не умер же ты, что не допил там глоток-другой. А у ней тоже небось — семья.

Но вот уж чего не понимали деревенские в городе — это хамства. Это уж черт знает что, этому и объяснения-то как-то нету. Кричат друг на друга, злятся. Продавщицу не спроси ни о чем, в конторах тоже, если чего не понял, лучше не переспрашивай: так глянут, так тебе ответят, что дай бог ноги. Тут, как наезжали на эту тему, мужики дружно галдели — не понимали, изумлялись. И Николай Григорьевич тоже со всеми вместе не понимал и изумлялся. Прижимал кого-нибудь к стене туалета и громко втолковывал и объяснял:

— Ведь почему и уехать-то хочу. Вот потому и хочу-то — терпенья больше нет никакого. Ты думаешь, я плохо живу?! Я живу, дай бог каждому! У меня двухкомнатная секция, мы только двое со старухой. Но — невмоготу больше! Душу всю выворачивает такая жизнь. — Николай Григорьевич в эту минуту, когда кричал в лицо мужику, страдал вполне искренне, бил себя кулаком в грудь, только что не плакал. Но — и это поразительно — он вполне искренне забывал, что сам много кричит на складе, сам тоже ругается вовсю на шоферов, на грузчиков, к самому тоже не подступись с вопросом каким. Это все как-то вдруг забывалось, а жила в душе обида, что хамят много, ругаются, кричат и оскорбляют. И отчетливо ясно было, что это не жизнь, пропади она пропадом такая жизнь, и двухкомнатная секция, лучше купить избу в деревне и дожить спокойно свои дни, дожить их достойно, по-человечески. Не хочется же оскотинеть здесь со всеми вместе, нельзя просто, мы ж люди! И дорого это было Николаю Григорьевичу вот эти слова про достоинство человеческое и про покой, и нужно, и больно, и сладко было кричать их. Иногда даже замолкали вокруг, а он один — в дыму этом, в запахах — говорил и кричал. Ему искренне сочувствовали, хотели помочь.

Так, выговорившись, с адресами в кармане Николай Григорьевич шел домой. Шел с вокзала всегда пешком — это четыре остановки. Отходил после большого волнения. Тихонько еще ныла душа, чувствовалась усталость. К концу пути Николай Григорьевич всегда сильно хотел есть.

Никуда он не собирался ехать, ни в какую деревню, ничего подобного в голове не держал, но не ходить на вокзал он уже не мог теперь — это стало потребностью. Пристыди его кто-нибудь, ну, старший сын, например, запрети ходить туда, запрети записывать эти адреса, говорить с мужиками. Да нет, как запретишь? Он бы крадучись стал ходить. Он теперь не мог без этого.

Изображение жизни русской деревни: глубина и цельность духовного мира русского человека.

Говорить в наше время о Шукшине – это значит говорить о тех жизненных ценностях, которые взращивала и лелеяла вся русская литература. В.М. Шукшин – человек с великой русской душой.

Он на протяжении всего своего творчества не выходит за рамки деревенской темы. Шукшин близок русским писателям, современникам и предшественникам, своей душевной болью за Россию, в которой происходит варварское разорение деревень.

Шукшин выразил народное представление о труде, который осуществляется ради жизни, но не ради богатства. Никогда не уважались народом люди, погнавшиеся за рублем. А потому больно старику Байкалову, герою рассказа Шукшина «Игнаха приехал», что сын его, Игнатий, растрачивает свою богатырскую силу в городе на пустое увеселение публики. Не может русский крестьянин уважать такой труд. Горько отцу, что сын привязан теперь к материальным благам – квартире, деньгам… Не радуют стариков богатые подарки сына, бросившего деревню.

Любовь к родной земле, к ее людям, верность им до конца – вот что главное для Шукшина и его героев. Всю свою жизнь писатель рвался на родину, в родной дом, на Алтай. Родная деревня, сам уклад жизни в ней, простая и теплая атмосфера родительского дома, атмосфера любви, понимания, уважения, строй и лад во всем – вот о чем вспоминал он в своих рассказах.

С образом родной земли связан у Шукшина и образ женщины. Это, прежде всего, мать. Писатель не был склонен к преувеличению или преуменьшению национальных достоинств русского человека. Шукшин писал лишь о том, что видел и к чему привык с детских лет. Писатель говорил, что вряд ли кто вынесет столько, сколько выносит русская женщина.

Автор в своих рассказах описывает судьбы героев, их жизни. Так, в рассказе про мужика Алешу Бесконвойного («Алеша Бесконвойный»), который, вопреки всему, каждую субботу топит баню, фактически нет событий. Он весь – описание, раскрытие будничных обстоятельств. Но сколько в этом произведении рассказано и про время, и про жизнь, и про неистребимое упорство крестьянина, и про его душевную щедрость, доброту.

Рассказ «Осенью» – драма загубленной жизни трех людей. В строках этого рассказа много пронзительной и щемящей боли о несостоявшейся любви, осознание которой происходит уже за гробом любимой женщины, когда уже ничего не исправить и не изменить. Теперь все прошло, времена стали другие, а любовь осталась.

Человек в деревне, на земле, за привычной работой, в привычном быту, отягченный заботами и лишениями – это образный арсенал рассказов Шукшина. Постоянно чувство симпатии автора к этим тихим и незаметным труженикам, хотя среди них попадаются и не совсем кроткие люди, и не совсем добрые характеры.

С появлением первых рассказов Шукшина в обиход вошло понятие «шукшинский герой». В пояснении говорили о «человеке в кирзовых сапогах», то есть жителе сельской глубинки, а также о «чудиках» с их разными странностями, описываемыми автором. Русский человек в рассказах писателя противоречив и непредсказуем. Это можно увидеть в рассказах «Дядя Ермолай» и «Степка».

В рассказе «Степка» молодой парень, которому осталось сидеть три месяца, сбежал и, не скрываясь, пришел домой в деревню. Знал, что непременно поймают, что будет досиживать уже не три месяца, а годы, но все равно сбежал. Потому что соскучился по дому. «Я теперь подкрепился. Теперь можно сидеть, – говорил Степка арестовавшему его милиционеру. – А то меня сны замучили – каждую ночь деревня снится… Хорошо у нас весной, верно?»

Следует обратить внимание на то, что отца Степки зовут Ермолай. У Шукшина переходят из рассказа в рассказ и имена, и фамилии – Байкаловы, Князевы. Это неслучайно. У Шукшина рассказы, повести, киносценарии, фильмы складываются в роман, в цельную панораму русской жизни, на которой изображены и сельские, и городские персонажи, причем здесь можно найти не только разные человеческие судьбы, но и разные времена.

Чем больше вчитываешься в рассказы Шукшина, тем острее ощущаешь, что их источник – раненое сердце писателя, его неспокойная совесть. Та самая неспокойная совесть, которая стала побудительным началом в творчестве многих предшественников и современников Шукшина: Некрасова, Салтыкова-Щедрина, Успенского, Твардовского, Солженицына и т.д. И русский народ всегда привлекал писателя именно своей «большой совестливостью».

В.М. Шукшин прожил недолгую жизнь. Но его книги, фильмы, сама незаурядная личность художника остались в памяти людей. Большинство рассказов Шукшина неожиданны по сюжету, изображают оригинальные характеры, острые жизненные положения. Для этого писателя важно было, прежде всего, показать красоту душ сельских жителей, гармонию общественных отношений, сформированных миром, условиями жизни на земле.

Анализ рассказа В.М. Шукшина “Чудик”

Талант Василия Макаровича Шукшина – выдающийся, сильно выделяющийся среди других талантов той эпохи. Он ищет своих героев среди простого народа. Его привлекают необычные судьбы, характеры неординарных людей, порою противоречивых в своих поступках. Такие образы всегда сложны для понимания, но, вместе с тем, близки каждому русскому человеку.

Именно такой характер Шукшин рисует в рассказе «Чудик». Чудиком называет главного героя жена. Он – типичный деревенский житель. Именно так явно заметная другим чудаковатость и становится его основной проблемой и бедой: «Чудик обладал одной особенностью: с ним постоянно что-нибудь случалось. Он не хотел этого, страдал, но то и дело влипал в какие-нибудь истории – мелкие, впрочем, но досадные».

Весь этот, довольно небольшой, по сути, рассказ – описание отпускной поездки Чудика к своему брату на Урал. Для героя это становится большим, так долго ожидаемым событием – как-никак с братом не виделись целых 12 лет. Первое происшествие случается еще по пути на Урал – в магазине в районном городе, где Чудик покупает гостинцы племянникам, он случайно замечает на полу пятидесятирублевую бумажку: «Этакая зеленая дурочка, лежит себе, никто ее не видит. Чудик даже задрожал от радости, глаза загорелись. Второпях, чтоб его не опередил кто-нибудь, стал быстро соображать, как бы повеселее, поостроумнее сказать этим, в очереди, про бумажку». А молча поднять ее у героя совести не хватает. Да и как он такое может сделать, когда даже «хулиганов и продавцов не уважал. Побаивался». Но, между тем, «уважал городских людей».

Природная честность, зачастую присущая всем сельским жителям, толкает Чудика на то, чтобы вновь неудачно пошутить (он совсем не умел острить, но ему ужасно хотелось). Герой обратил тем на себя внимание всех и оказаться непонятым – очередь молчала…

Чудик положил деньги на прилавок и ушел. Но по дороге он обнаруживает, что «бумажка»-то его была. Но герой стесняется вернуться и забрать ее, хотя эти деньги были сняты с книжки, а значит, довольно долго копились. Их потеря – большая потеря, настолько, что приходится вернуться домой. Чудик долго ругает себя вслух, когда идет по улице, тихо – когда едет в автобусе. «Да почему же я такой есть-то?» – недоумевает герой. Дома получил по голове от жены шумовкой, снял деньги снова и опять поехал к брату.

Читайте также:  Сюжет и герои одного из рассказов В.Шукшина («Алёша Бесконвойный»): сочинение

И вот уже Чудик едет в поезде. В тамбуре люди курят, рассказывают всякие интересные истории. Герой, в силу своей природной общительности, доброты, деревенской простоты, тоже решает поделиться любопытным случаем, произошедшим в их селе, да собеседник не обращает на него внимания. Этот интеллигентный человек в очках лишь спросил, не сам ли Чудик все это выдумал, и отвернулся, видно, посчитав попутчика невоспитанным.

Главному герою странна и непонятна та реакция, которую он вызывает почти у всех людей, встречающихся на его жизненном пути. Он ведет себя естественно, так, как он думает, надо вести себя. Но люди не привыкли к такой открытости и искренности, поэтому смотрят на него как на самого настоящего чудика.

Вот Чудик уже в самолете. Он немного побаивается, так как не совсем доверяет этому чуду техники. Пытается заговорить с новым соседом, да тому более интересна газета. Скоро приземление, стюардесса просит пристегнуть ремни. Хотя сосед и отнесся к Чудику с недоброжелательностью, тот все же, осторожно тронув его, говорит, что стоило бы пристегнуться. Не послушался самоуверенный «читатель с газетой», упал. И поблагодарить бы он должен заботливого Чудика за заботу о незнакомом человеке, но вместо этого накричал на него за то, что тот, помогая искать его вставную челюсть, потрогал ее руками (чем же еще?). Другой бы на месте героя обиделся – такая благодарность за заботу. А Чудик приглашает соседа к брату домой, чтобы прокипятить, продезинфицировать челюсть: «Читатель удивленно посмотрел на Чудика и перестал кричать».

В аэропорту Чудик пишет телеграмму жене: «Приземлились. Ветка сирени упала на грудь, милая Груша меня не забудь. Васятка». Телеграфистка переправляет текст на короткий «Долетели. Василий». И вновь Чудик не понимает, почему он не должен писать любимой жене подобного в телеграммах.

Знал Чудик, что есть у него брат, что есть племянники, а вот о том, что есть еще и сноха, и подумать не мог. Не мог также он и подумать, что невзлюбит она его с первого же дня знакомства. Но герой не обижается. А, желая сделать доброе дело, да такое, чтобы понравилось негостеприимной родственнице, на следующий день расписывает детскую коляску. А потом, довольный собою, идет покупать подарок племяннику.

За это сноха, которой не пришлись по душе художества родственника, и выгоняет его из дома. Ни ему самому, ни даже его брату Дмитрию непонятно, за что так зла Софья Ивановна на простых людей. Оба приходят к выводу, что она «помешалась на своих ответственных». Похоже, это удел всех городских людей. Должность, положение в обществе – вот мерила человеческого достоинства, а душевные качества – на последнем месте.

И далее: «Домой Чудик приехал, когда шел парной дождик. Чудик вышел из автобуса, снял новые ботинки, побежал по теплой мокрой земле – в одной руке чемодан, в другой ботинки. Подпрыгивал и пел громко: Тополя-а а, тополя а…».

И лишь в самом конце рассказа Шукшин говорит, что Чудика зовут Василий Егорыч Князев, что работает он киномехаником в селе, что обожает сыщиков и собак, что в детстве мечтал быть шпионом. Да и не так это важно… Важно то, что поступает этот герой так, как подсказывает ему сердце, ибо именно такое решение единственно правильное и искреннее.

Стоит заметить, что герои никогда не идеализируются Шукшиным. Он показывает человека таким, какой он есть. Герой взят из деревенской среды, потому что, считает автор, лишь простой человек из глубинки сохранил в себе все положительные качества, данные изначально человеку. Деревенский житель обладает той искренностью, добротой и наивностью, которой так не хватает современным городским людям, с характерами, порожденными прогрессом и критериями оценки человека, продиктованными деградирующим обществом.

Анализ рассказа В.М. Шукшина «Выбираю деревню на жительство»

Рассказ начинается с лаконичной, но очень емкой фразы, в которой заключается, по сути, вся жизнь главного героя: «Некто Кузовников Николай Григорьевич вполне нормально и хорошо прожил». Мы узнаем об этом человеке, что в молодости, еще в тридцатые годы, он переехал из деревни в город. Всю жизнь прожил там, приноровившись к городскому существованию.

Николай Григорьевич с поистине деревенской смекалкой, хитростью, оборотистостью подошел к вопросу своей работы. Всю жизнь герой проработал кладовщиком. Нельзя сказать, что не воровал, но воровал в меру, лишнего не брал. И оправдывал себя тем, что толковать о совести с «голым задом» – неправильно. Гораздо спокойнее, когда у тебя за душой что-то имеется на «черный» день. Да и потом, через руки Николая Григорьевича столько добра проходило, что назвать то, что он брал, воровством, ни у кого и в голову не приходило. Кроме, «какого-нибудь сопляка с высшим юридическим образованием».

И все в жизни героя было спокойно и благополучно, но в последнее время, под старость лет, появилась у него странная прихоть. По субботам, когда можно было бы провести день с женой, под вечер Кузовников уходил на вокзал. Там он находил «курилку» – место общения деревенских мужиков, приезжавших в город по своим делам. И вот среди них герой начинал странные разговоры. Якобы он выбирает себе деревню на жительство – хочет вернуться к своим корням и советуется с мужичками, куда лучше податься.

Советчиков всегда находилось великое множество. Каждый старался представить свою деревню повыгодней. Начиналось обсуждение бытовых вопросов «житья-бытья» в деревне: сколько стоит дом, какая где природа, как обстоят дела с работой и так далее.

Постепенно разговоры перетекали в другое русло – начиналось обсуждение людей, городских и деревенских. И всегда оказывалось, что городские проигрывали: они были более непорядочными, злыми, невоспитанными, хамоватыми. Именно в этой части разговора Николай Григорьевич превращался из слушателя в активного участника: «- Ведь почему и уехать-то хочу. Вот потому и хочу-то – терпенья больше нет никакого». И мы понимаем, что истинная причина ежесубботних походов героя крылась именно в этом – ему необходимо было просто излить душу, почувствовать другое общение, более теплое и душевное, исходившее от деревенских мужиков.

Автор говорит нам, что и сам Кузовников на работе вел себя зло и по-хамски. Но его душа требовала другого: теплоты, участия, доброты, беззлобности. Того, чего так не хватает в городе, где в погоне за красивой жизнью люди забывают о своей душе. Но человеческая сущность требует любви и тепла. И в условиях города эта потребность может «выливаться» вот в такие «прихоти», как у Кузовникова.

Мне кажется, что его походы превратились в некий смысл жизни для героя – он их совершал бы, несмотря ни на какие запреты, тайком. Потому что ничего другого, по сути, в жизни Николая Григорьевича, и не было.

Все творчество Шукшина основано на изображении граней не только человеческого характера, но и контраста деревенской и городской жизни. Исходя из названия данного рассказа, мы понимаем, что писатель находится на стороне деревни. «Выбираю деревню на жительство» – это не только процесс, но уже и результат. Между городом и деревней, между городским и деревенским мировоззрением, философией, человеком автор и его герой выбирают деревню как оплот жизни, основу, корни человеческого существования вообще.

Анализ рассказа В.М. Шукшина «Срезал»

Как много в нашей стране есть того, что можно воспевать в гимнах, песнях, стихах и рассказах! И многие посвящали жизнь прославлению нашей страны, многие умирали за её нетленную, завораживающую красоту. Так было в годы Великой Отечественной войны. Много книг было написано о красоте и долге перед этой красотой – нашей Родиной…

Но война прошла, и со временем стали заживать кровоточащие раны на теле нашей земли. Люди стали задумываться о других вещах, старались жить будущим. Так постепенно возвращаются повести и стихи о любви без войны, о жизни людей на мирной земле.

Потому в это время стала такой актуальной и близкой тема деревни. Со времен Ломоносова русская деревня посылала в город многих смекалистых, умных и деятельных, очень серьезно относящихся к жизни и к искусству детей своих. Множество писателей посвятили свои лучшие строки этой теме. Но мне особенно нравятся рассказы Василия Шукшина, который освещал в своих произведениях не столько внешнюю сторону жизни в деревне, её быт, сколько внутреннюю жизнь, внутренний мир, так сказать, подоплеку.

Писатель обращался, прежде всего, к характеру русского человека, пытался понять, почему он такой, и почему он так живет. Все герои его произведений – деревенские жители.

Рассказы Шукшина наполнены неподдельным юмором и, в то же время, грустью, которая так и сквозит в каждой ремарке автора. Поэтому подчас писатель смешно рассказывает нам печальную историю. Но, не смотря на это, его творчество наполнено здоровым, задиристым и захватывающим оптимизмом, который не может не заражать читателя. Потому творчество Шукшина популярно и по сей день, и я думаю, что никогда и не увянет.

В творчестве этого писателя так причудливо переплелась жизнь самого художника и создания его фантазии, что и не разобрать, кто взывает к человечности – писатель Шукшин или его герой Ванька Тепляшин. И дело тут не только в фактических совпадениях рассказов «Ванька Тепляшин» и «Кляуза». Когда материал взят из живой жизни, такие совпадения не редкость.

Дело в том, что за эпизодом из жизни героя и почти до мелочей совпадающим случаем из биографии самого Шукшина стоит одна личность, для которой правда жизни – главный критерий искусства.

Своеобразие творчества Шукшина, его поразительный художественный мир основаны, прежде всего, на неповторимой личности самого художника, выросшего на народной почве и сумевшего выразить целое направление жизни народа.

Василий Шукшин начинал с рассказов о земляках, как говорится, бесхитростных и безыскусных. Но, обратившись к близкому и знакомому, он нашел там неизвестное. И его желание рассказать о людях, которые близки, вылилось в рассказ обо всем народе. Это интересное исследование вошло в сборник «Сельские жители». Он стал началом не только творческого пути, но и большой темы – любви к деревне.

Для писателя деревня – это не столько географическое понятие, сколько социальное и нравственное. И потому писатель утверждал, что нет проблем «деревенских», а есть общечеловеческие.

Подробнее мне хотелось рассмотреть рассказ Шукшина «Срезал». Главный его герой – Глеб Капустин. На первый взгляд, он прост и ясен. В свободное время герой развлекался тем, что «осаживал», «срезал» деревенских выходцев, которые вырвались в город и там чего-то добились

Капустин – белобрысый мужик лет сорока, «начитанный и ехидный». Деревенские мужики специально водят его по гостям, чтобы получить удовольствие от того, что он «осаживает» очередного, якобы умного, гостя. Капустин сам объяснял свою особенность: «Не задирайся выше ватерлинии… а то слишком много на себя берут…»

«Срезал» он и очередного знатного гостя, некоего кандидата наук Журавлева. Вот как начинается их разговор. В качестве разминки Глеб бросает кандидату вопрос о первичности духа и материи. Журавлев поднимает перчатку:

«- Как всегда, – сказал он с улыбкой – Материя первична…

А дух – потом. А что?

Это входит в минимум? – Глеб тоже улыбался

Далее следуют вопросы один диковиннее другого. Глеб понимает, что Журавлев не отступит, потому что ему нельзя ударить в грязь лицом. Но кандидат никак не возьмет в толк, чего это Глеб будто «с цепи сорвался». В итоге Капустину не удалось загнать гостя в тупик, но выглядел он победителем.

Итак, «победа» на стороне Глеба, мужики довольны. Но в чем же его победа? А в том, что борьба умов была на равных, хотя кандидат просто посчитал Капустина дураком, с которым не нужно связываться.

А мораль этого рассказа можно выразить словами самого Капустина: «Можно сотни раз писать во всех статьях «народ», но знаний от этого не прибавится. Так что когда уж выезжаете в этот самый народ, то будьте немного собраннее. Подготовленней, что ли. А то легко можно в дурачках очутиться».

Вот такова она, шукшинская деревня. Смекалистая и задиристая, но, в то же время, серьезная и вдумчивая. И эту особенность деревенских жителей смог подчеркнуть и возвысить русский писатель Василий Шукшин.

Краткое содержание Шукшин Выбираю деревню на жительство

Николай Григорьевич Кузовников в 30-е годы вынужден был уехать из родной деревни и устроиться на работу в городе. Так он и стал кладовщиком и проработал на этой должности 34 года. Причем и в годы войны он так и продолжал работать на складе. Он давным-давно освоился в городе, стал вполне городским, жил, как положено, был таким же, как все, со спокойной совестью брал и нес домой со склада ровно столько, сколько ему было нужно, чтобы жить нормально, вовсе не считая это за воровство, и все было у него хорошо.

Николай Григорьевич гордился тем, что не сидел, и радовался тому, что выжил в войну. В общем, Николай Григорьевич был доволен и собой, и своей жизнью.

Однако, в последние 5-6 лет с ним стало происходить нечто, на первый взгляд, странное. Каждую субботу он проводил теперь так: к вечеру он выпивал стаканчик водки, затем садился в трамвай и отправлялся на вокзал.

На вокзале было особое место возле туалета, где мужики останавливались покурить. Николай Григорьевич направлялся туда, и, перекрикивая шум и гвалт, заводил с мужиками разговоры. Он интересовался, есть ли кто из деревни, говорил, что сам деревенский, хоть и пришлось ему много лет проработать в городе, что хотел бы переехать в деревню, и просил мужиков помочь ему подобрать себе подходящую.

Он выспрашивал у мужиков названия деревень и сел, где они жили, обязательно интересовался, есть ли там склад и найдется ли на этом складе ему работа, почем там жилье, красивая ли там природа, продаются ли там дома с огородами и т.д. А мужики охотно вступали в эти разговоры. Все наперебой старались подсказать Николаю Григорьевичу, куда ему стоило бы поехать и где купить дом. Так каждый раз вокруг Николая Григорьевича образовывался небольшой митинг.

И всегда, на каждом таком митинге, заходила речь о людях. Каждый ругал городских и хвалил деревенских. Городских ругали за хамство и бескультурье, а деревенских восхваляли за простоту, бесхитростность, щедрость и бескорыстие. Конечно, признавали, что иногда и среди деревенских могут попасться люди склочные, злые и жадные, но это так – мелочь, придурки, а миром в целом движет разум и добро.

Николай Григорьевич соглашался с тем, что в городе повсюду, особенно в магазинах, нарываешься на хамство, говорил, что потому и хочет уехать из города, что всю душу ему выворачивает такая жизнь. Он совершенно не вспоминал при этом, что и сам на складе вел себя точно так же по-хамски. Нет, в душе у него созрела просто великая обида на хамов. А хотелось бы ему жить хотя бы в старости в покое, достойно и по-человечески.

Наговорившись, отведя хоть немного душу, Николай Григорьевич всегда шел домой с вокзала пешком. В кармане у него лежали адреса. Уезжать он никуда, конечно, и не думал, но и обойтись без этих регулярных вылазок на вокзал он уже никак не мог.

Рассказ учит тому, что в каждом человеке есть хорошее и дурное и что надо учиться видеть, прежде всего, хорошие стороны, ценить и любить людей за то хорошее, что в них есть.

Можете использовать этот текст для читательского дневника

Шукшин. Все произведения

Выбираю деревню на жительство. Картинка к рассказу

Сейчас читают

Школьная учительница решила однажды организовать встречу учащихся своего класса с одним известным писателем. Раиса Ивановна – так звали учительницу – пригласила этого писателя в школу, и он принял приглашение.

Начало произведения представлено диалогом возвращавшегося из Фалера в город Аполлодора и Главкона о пире, состоявшемся у Агафона. Со слов Аполлодора, это было празднование победы в честь присвоения награды Агафону за трагедию

Приехал на границу служить молодой солдат. Ему в питомнике дали щенка и сказали дать ему кличку на букву «А». Каждый год кличка пса соответствовала определенной букве, в этом году это оказалась буква «А».

Грустный рассказ Горе повествует нам о токаре Григории Петрове. Будучи очень хорошим мастером своего дела, он одновременно считается самым плохоньким мужиком

Эвис Каннингем – дочь физика, который популярен в своих кругах. Она знакомится с Эрнестом Эвергардом, приверженцем социализма. Во время приема пищи он начинает осуждать современную систему, которая рушит общество

Читайте также:  Реализм в творчестве Шукшина: сочинение

Реферат: Выбираю деревню на жительство

Выбираю деревню на жительство

Автор: Шукшин В.М.

Некто Кузовников Николай Григорьевич вполне нормально и хорошо прожил. Когда-то, в начале тридцатых го, великая сила, которая тогда передвигала народы, взяла и увела его из деревни. Он сперва тосковал в городе, потом присмотрелся и понял: если немного смекалки, хитрости и если особенно не залупаться, то и не обязательно эти кот рыть, можно прожить легче. И он пошел по складскому делу — стал кладовщиком и всю жизнь был кладовщиком, даже в войну. И теперь он жил в большом городе в хорошей квартире (отдельно от детей, которые тоже вышли в люди), старел, собирался на пенсию. Воровал ли он со складов? Как вам сказать. С точки зрения какого-нибудь сопляка с высшим юридическим образованием — да, воро, с точки зрения человека рассудительного, трезвого — это не воровство: брал ровно столько, сколько требовалось, чтобы не испытывать ни в чем недостатка, причем, если учесть — окинуть взором — сколько добра прошло через его руки, то сама мысль о воровстве станет смешной. Разве так воруют! Он брал, но никогда не забывался, никогда не по, что живет лучше других. Потому-то ни один из этих, с университетскими значками, ни разу не поймал его за руку. С совестью Николай Григорьевич был в ладах: она его не тревожила. И не потому, что он был бессовестный че, нет, просто это так изначально повелось: при чем тут совесть! Сумей только аккуратно сделать, не психуй и не жадничай и не будь идиотом, а совесть — это. знаете. Ко есть в загашнике, можно и про совесть поговорить, но все же спится тогда спокойней, когда ты все досконально продумал, все взвесил, проверил, свел концы с концами — тогда пусть у кого-нибудь другого совесть болит. А это — сверкать голым задом да про совесть трещать, — это, знае, неумно.

Словом, все было хорошо и нормально. Николай Гри прошел свою

тропку жизни почти всю. В минуту добрую, задумчивую говорил себе: “Молодец: и в тюрьме не сидел, и в войну не укокошили”.

Но была одна странность у Николая Григорьевича, кото он сам себе не сумел бы объяснить, наверно, если б да захотел. Но он и не хотел объяснять и особенно не вду, а подчинялся этой прихоти (надо еще понять, прихоть это или что другое), как многому в жизни подчи.

Вот что он делал последние лет пять-шесть.

В субботу, когда работа кончалась, когда дома, в тепле, ждала жена, когда все в порядке и на душе хорошо и мирно, он выпивал стаканчик водки и ехал в трамвае на вокзал. Во в городе огромный, вечно набит людьми. И есть там ме, где курят, возле туалета. Там всегда — днем и ночью — полно, дым коромыслом, и галдеж стоит непрерывный. Ту-то и шел прямиком Николай Григорьевич. И там вступал в разговоры.

— Мужики, — прямо обращался он, — кто из деревни?

Таких всегда было много. Они-то в основном и толклись там — деревенские.

— Ну. — спрашивали его. — А что тебе?

— Хочу деревню подобрать на жительство. Нигде, может, кто в курсе, не требуются опытные складские работники? Я тридцать четыре года проработал в этой системе. — и Николай Григорьевич доверчиво, просто, с удовольствием и подробно рассказывал, что он сам — деревенский, давно от уехал, работал всю жизнь на складах, а теперь, под ста, потянуло опять в деревню. И тут-то начиналось. Его как-то сразу прекрасно понимали с его тоской, соглаша, что да, сколько по городам ни околачивайся, а если ты деревенский, то рано или поздно в деревню снова потянет. Начинали предлагать деревни на выбор. Николай Григорь только успевал записывать адреса. Начинали шуметь. Спорили.

— Да уж ты со своей Вязовкой.

— А ты знаешь ее? Чего ты сразу руками-то замахал?! Ты хоть раз бывал там?

— Вязовку-то? Да я ее как облупленную знаю, вашу Вязовку! Господи, Вязовка. У человека — к старости, жела, чтоб природа.

— А при чем тут природа-то? — вступали другие. — Надо не от природы отталкиваться, а от работы. Я не знаю вашей Вязовки, но склад-то там есть? Человек же прежде всего на работы спрашивает.

— Нет, — говорил Николай Григорьевич, — желательно, чтоб и природа, конечно.

— Да в том-то и дело! Что он тебе, склад?! Склад, он и есть склад, теперь они везде есть. И если, например.

— Ну, вы тоже рассудили, — говорил какой-нибудь сте, — только поорать. Ну — склад, они действительно везде теперь, а как, например, с жильем? У нас вон — и склад, и река, и озеро, а постройки страшно дорогие.

— Ну, сколь так? — вникал в подробности Николай Гри.

— Это смотря что требуется.

— Ну, например, пятистенок. Добрый еще.

— Ну да, баня, сарай для дров. Ну, навес какой-нибудь, завозня там — я построгать люблю в свободное время.

— Если, допустим, хороший пятистенок, — начинал соображать мужик, — банешка.

— Не развалюха, конечно, хорошая баня.

— Хорошая баня, сарай из горбыля, у нас в основном все сараи из горбыля идут, из отлета.

— Пилорама в деревне?

— Не в самой деревне, а на отделении.

— Если все честь по чести, огород нормальный.

— Огород нам со старухой большой не надо.

— Ну, нормальный, их теперь больших-то и нету — нор, если все честь по чести, то будет так — три, три с половиной.

— Тыщи?! — изумлялся кто-нибудь.

— Нет, рубля, — огрызнулся степенный.

— Ну, это уж ты загнул. Таких и цен-то нету, — сомне.

Степенный вмиг утрачивал свою степенность.

— А чего ради загибать-то перед вами? Что я, свой дом, что ли, навяливаю? Я говорю как есть. Человек же спраши.

— А чего так? Несусветные какие-то цены. Что у вас там такое?

— Дак а чего дорого-то? С ума, что ли, сошли там?

— Мы не сошли, сошли там, где постройки, я слыхал, на дрова пускают. Вот там-то сошли. Это уж я тоже не пони.

— Это я слыхал тоже. Рублей за триста, говорят, можно хороший дом взять.

— Ну, за триста не за триста.

— А как твоя деревня называется? — записывал Николай Григорьевич.

— Завалиха. Не деревня, село,

— А вот, если сейчас ехать. — и мужик подробно объяс, где его село, как ехать туда.

— Райцентр, что ли?

— Был раньше райцентр, а потом, когда укрупняли рай, мы отошли к Красногорскому району, а у нас стала центральная усадьба.

— Ну, есть, наверно, перевалочная база? — допрашивал Николай Григорьевич.

Мужик послушно, очень подробно рассказывал. И был как будто рад, что его село заинтересовало человека боль, чем другие села и деревни. Со стороны наблюдали и испытывали нечто вроде ревности. И находили возможность подпортить важную минуту.

— Это ж что ж это за цены такие! Леса, наверно, нет близко?

— А у вас какие? — нервничал мужик из дорогого села. — Ну скажи, сколько у вас добрый пятистенок станет? Только не ври.

— Чего мне врать-то? Добрый пятистенок у нас. с по, со

всем, с огородом — тыщи полторы-две.

— Где это? — поворачивался в ту сторону Николай Гри.

И тогда тот, что перехватил интерес, начинал тоже под, долго объяснять, где его село, как называется река, почем у них мясо осенью.

— У меня вот свояк приезжал. как раз осенью тоже. По. “Ну-у, — говорит, — у вас-то жить можно! Это, — говорит, — ты у нас иди сунься”.

— За Уралом. Город Златоуст.

— Что ж ты город-то суешь? Мы про сельскую жизнь го.

— Он не из самого города, а близко к этому городу.

— Да зачем же там где-то брать, человек про наши места интересуется! Это я тебе могу насказать: у меня свояк в Магадане вон.

— Ну, едрена мать! Ты еще скажи — в Америке.

— А при чем тут Америка-то?

— А при чем Магадан?

— Да при том, что — речь идет про сельскую местность, а ты куда-то в Златоуст полез! Чего ты в Златоуст-то полез?!

— Тихо, тихо, — успокаивал Николай Григорьевич горя селян. Странно, он становился здесь неким хозяином — на манер какого-нибудь вербовщика-работодателя в толпе ищущих. — Спокойно, мужики, — говорил Николай Гри, — мы же не на базаре. Меня теперь интересует: сколько над уровнем моря твое село? — это вопрос к тому, в чьем селе дом-пятистенок стоит дешевле.

Тот не знал. И никто не знал, сколько над уровнем моря их деревни и села.

— Это очень важно, — пояснил Николай Григорьевич. — Для сердечно-сосудистой системы необходимо. Если место немного возвышенное — тоже нельзя: сразу скажется нехватка кислорода.

— Не замечали, — признавались мужики.

Но это — так, это Николай Григорьевич подпускал для пущей важности. Больше говорили про цены на постройки, на продукты, есть ли река в деревне или, может, озеро, да или близко лес. Потом переходили на людей — какие люди хорошие в деревне: приветливые, спокойные, не во, не кляузничают. И тут — незаметно для себя — начи слегка врать друг другу. Это как-то само собой случа, никто не преследовал никакой посторонней цели: один кто-нибудь начинал про своих людей, и уж тут другие не могли тоже умолчать, тоже рассказывали, но так, чтобы получалось, что у них — лучше.

— А у нас. обрати внимание: у нас, если баба пошла по воду, она никогда дом не запирает — зачем? Приткнет дверь палочкой, и все: сроду никто не зайдет. Уж на что цыганы — у нас их полно — и то не зайдут: мы их так приучили.

— Да кого. Вы вот возьмите: у нас один вор есть.

— Вор! Мы все про него знаем, что он вор, он уже раз пять сидел за это дело. А у нас одна заслуженная учительни живет, орден имеет. И этот вор натурально пришел к ней и говорит: “Пусти пожить недели две”. А он у нее учил когда-то. в первом классе, что ли. Он вообще-то дет, а она, видно, работала там. Да. “Пусти, — гово, — пару недель пожить, пока не определюсь куда-ни”.

— Пустила! Ну, думаем, и обчистит же он ее. Жалели да старушку.

— Дело в том, что у них такой закон есть: где живешь, там не воруй.

— Не! Ни-ни, ни волоска не взял. Сдержался.

— Нет, это уж такой закон. Вот если бы взял. если бы он ее все же обокрал, ему бы там свои за это дело.

— Это странно все же. Плевали они на эти законы! За. У меня прошлый год стожок сена увезли, змеи ползу.

— Ну-у это такие, что ли! Это уж. наш брат кто-нибудь, свои. На кой ему черт сено, урке?

Смеялись. Вспоминали еще случаи. Курили и курили без конца — накурено бывало так, что глаза слезились. А время, слава богу, шло: глядишь, и подойдет час ехать. Ждать на вокзале — это не самое милое из того, что нам при делать.

— А я как-то еду из района, — встревал в минуту затишья какой-нибудь расторопный, — гляжу, стоит бабка. ну, лет так восемьдесят — восемьдесят пять. Подняла руку, я оста. “До Красного, сынок”. До Красного шестьдесят пять километров. “Платить-то, — говорю, — есть чем?” — “Есть, ми-лай, есть”. Ну, везу. — и рассказчик заранее по глазом. — Доехали до Красного. “Все, — говорю, — бабка, приехали. Плати”. Она мне достает откуда-то из сумки. пять штук яиц!

Смех. Рассказчик доволен.

— “А раньше, — говорит, — брали. Мы, — говорит, — всегда яйцами расплачивались”. — “Ладно, — говорю, — иди, бабка”.

Рассказчик непременно еще повторял не один раз, как он ей сказал, старухе: “Иди, — говорю, — бабка, иди. Иди, че с тебя взять”. Это надо понимать, что — вот и он тоже добрый человек. Вообще добрых, простодушных, бесхитро, бескорыстных, как выяснялось на этих собеседова, по деревням и селам — навалом, прохода нет от бес и бескорыстных. Да все такие, чего там! А если встречаются иногда склочные, злые, жадные, то это так — придурки.

Николай Григорьевич уже не записывал адреса, а слу, поворачивался в разные стороны, смеялся тоже. И от, что он так охотно и радостно слушал, рассказывали — с радостью тоже — новые истории, где раскрывалось удиви человеческое бескорыстие. Правда, нечаянно про­скакивал случаи, где высовывалась вдруг морда какого-ни завистника или обманщика, но это — пропускали, это не суть дела, это чепуха. Все молча соглашались, что это — чепуха, а миром движет разум и добро.

— Я седня гляжу: пиво продают. Отстоял в очереди — она мне наливает. А наливает — вот так вот не долила. Сунула под кран — и дальше. Я отошел и думаю: “У нас бы ей за та дела спасибо не сказали”.

Тут же соглашались, что — да, конечно. Люди торопят, людей много, она этим пользуется, бесстыдница. Но, ес так-то подумать — ну сколько уж она там не долила! Конечно, ей копейка так и набегает, но ведь, правда, и не умер же ты, что не допил там глоток-другой. А у ней тоже не — семья.

Но вот уж чего не понимали деревенские в городе — это хамства. Это уж черт знает что, этому и объяснения-то как-то нету. Кричат друг на друга, злятся. Продавщицу не спроси ни о чем, в конторах тоже, если чего не понял, луч не переспрашивай: так глянут, так тебе ответят, что дай бог ноги. Тут, как наезжали на эту тему, мужики дружно галдели — не понимали, изумлялись. И Николай Григорьевич тоже со всеми вместе не понимал и изумлялся. Прижимал кого-нибудь к стене туалета и громко втолковывал и объяс:

— Ведь почему и уехать-то хочу. Вот потому и хочу-то — терпенья больше нет никакого. Ты думаешь, я плохо живу?! Я живу, дай бог каждому! У меня двухкомнатная секция, мы только двое со старухой. Но — невмоготу больше! Душу всю выворачивает такая жизнь. — Николай Григорьевич в эту минуту, когда кричал в лицо мужику, страдал вполне ис, бил себя кулаком в грудь, только что не плакал. Но — и это поразительно — он вполне искренне забывал, что сам много кричит на складе, сам тоже ругается вовсю на шоферов, на грузчиков, к самому тоже не подступись с во­просо каким. Это все как-то вдруг забывалось, а жила в ду обида, что хамят много, ругаются, кричат и оскорбляют. И отчетливо ясно было, что это не жизнь, пропади она про такая жизнь, и двухкомнатная секция, лучше купить избу в деревне и дожить спокойно свои дни, дожить их достойно, по-человечески. Не хочется же оскотинеть здесь со всеми вместе, нельзя просто, мы ж люди! И дорого это было Николаю Григорьевичу вот эти слова про достоинст человеческое и про покой, и нужно, и больно, и сладко было кричать их. Иногда даже замолкали вокруг, а он один — в дыму этом, в запахах — говорил и кричал. Ему ис сочувствовали, хотели помочь.

Так, выговорившись, с адресами в кармане Николай Григорьевич шел домой. Шел с вокзала всегда пешком — это четыре остановки. Отходил после большого волнения. Тихонько еще ныла душа, чувствовалась усталость. К концу пути Николай Григорьевич всегда сильно хотел есть.

Никуда он не собирался ехать, ни в какую деревню, ниче подобного в голове не держал, но не ходить на вокзал он уже не мог теперь — это стало потребностью. Пристыди его кто-нибудь, ну, старший сын, например, запрети ходить ту, запрети записывать эти адреса, говорить с мужиками. Да нет, как запретишь? Он бы крадучись стал ходить. Он теперь не мог без этого.

Ссылка на основную публикацию
×
×
Название: Выбираю деревню на жительство
Раздел: Сочинения по литературе и русскому языку
Тип: реферат Добавлен 00:43:10 26 февраля 2011 Похожие работы
Просмотров: 24 Комментариев: 13 Оценило: 2 человек Средний балл: 5 Оценка: неизвестно Скачать