Победно-патриотические оды Гавриила Державина
В творчестве Державина нашла замечательное выражение героика его времени. Подобно Ломоносову, Державин был пылким патриотом; патриотизм, по словам Белинского, был его « господствующим чувством».
Державин стал свидетелем неслыханных дотоле успехов русского оружия: побед Румянцева во время первой турецкой войны при Лагре и Кагуле, морской победы при Чесме, взятия во время второй турецкой войны Суворовым, прославившим себя годом ранее победами при Фокшанах и Рымнике, крепости Измаил, побед Суворова в Польше, позднее – в Италии, небывалого в военной истории по героическому преодолению трудностей перехода русских войск под предводительством Суворова через Альпы.
Героическая мощь, ослепительные военные триумфы России наложили печать на все творчество Державина, подсказали ему звуки и слова, исполненные подобного же величия и силы. И в человеке превыше всего ценил он «великость» духа, величие гражданского и патриотического подвига. «Великость в человеке бог!» – восклицал он в одном из ранних своих стихотворений («Ода на великость»). И это качество проходит через всю его поэзию. Недаром Гоголь склонен был считать его «певцом величия» по преимуществу, – определение меткое и верное, хотя и не выражающее собой всей сложности державинского творчества. «Стоит пробежать его «Водопад», -пишет Гоголь, – где, кажется, как бы целая эпопея слилась в одну, стремящуюся оду. В «Водопаде» перед ним пигмеи – поэты. Природа там прекраснее окружающей нас природы, люди сильнее знакомых людей, а наша обыкновенная жизнь перед той величественной жизнью, «точно муравейник, который где-то далеко копошится вдали». «Все у него величаво, – продолжал Гоголь, – величав образ Катерины, величава Россия, созерцающая себя в осьми морях своих; его полководцы – орлы».
Самого восторженного и вдохновенного барда находят в Державине блестящие победы русского оружия. По поводу одной из победных од Державина – «На взятие
Измаила» – Екатерина ему заметила: «Я не знала по сие время, что труба ваша столь же громка, как и лира приятна». И в своих победных одах Державин действительно откладывает в сторону «гудок» и «лиру» – признанные орудия «русского Горация и Анакреона», как величали его современники, – и вооружается боевой «трубой». В победных одах он в значительной степени возвращается даже к столь решительно в свое время им отвергнутой поэтике «громозвучной» ломоносовской оды (ода «На взятие Измаила» начинается эпиграфом из Ломоносова). Торжественная приподнятость тона, патетика словаря и синтаксиса, грандиозность образов и метафор – таковы основные «ломоносовские» черты победных од Державина. С извержением вулкана, «с черно-багровой бурей», с концом мира – «последним днем природы» – сопоставляет поэт «победу смертных выше сил» – взятие русскими считавшейся неприступной крепости Измаил.
Подобные же образцы грандиозной батальной живописи дает Державин и в других своих победных одах. С огромным воодушевлением, широкой размашистой кистью рисует он мощные и величавые образы замечательных военных деятелей и полководцев эпохи во главе с «вождем бурь полночного народа» – великим, не ведавшим поражений Суворовым. «Кем он когда бывал побеждаем, все ты всегда везде превозмог!» – торжествующе восклицает поэт о Суворове. Длинный ряд державинских стихотворений, посвященных Суворову и упоминающих его: «На взятие Измаила», «На взятие Варшавы», «На победы в Италии», «На переход Альпийских гор», «На пребывание Суворова в Таврическом дворце», «Снегирь» и многие другие, – слагается как бы в целую блистательную поэму – грандиозный поэтический гимн беспримерной воинской славы величайшего из полководцев, того, «кто превосходней всех героев в свете был». С особенной любовью подчеркивает Державин в «князе славы» Суворове черты, роднящие его с народом: непритязательность в быту, простоту в обращении, живую связь взаимного доверия, дружбы и любви между полководцем и идущими за ним на все воинами:
«Друзья! – он говорит:
– Известно, Что россам мужество совместно,
Но нет теперь надежды вам.
Кто вере, чести друг неложно,
Умрем иль победить здесь должно».
«Умрем!» – клик вторит по горам.
В отчаянии, что «львиного сердца, крыльев орлиных нет уже с нами», Державин в стихах, вызванных смертью Суворова, горестно вопрошает:
Кто перед ратью будет, пылая,
Ездить на кляче, есть сухари,
В стуже и в зное меч закаляя,
Спать на соломе, бдеть до зари,
Тысячи воинств, стен и затворов
С горстью россиян все побеждать?
Художественно подчеркивая глубокую народность Суворова, Державин изображает его в характерном облике эпического «вихря-богатыря» русских народных сказок, при этом постоянно указывая на беспощадность и особую черту русского национального великодушия – милости к «малым сим», к слабым тростинкам.
Вообще, в своих победных одах Державин – и это замечательная их особенность – ограничивается воспеванием только великих вождей и полководцев. Вождям соответствуют их геройские рати – “русски храбрые солдаты, в свете первые бойцы”, первый тост в застольной воинской песне Державина «Заздравный Орел», написанной, как он сам поясняет, «в честь Румянцева и Суворова,, поэт провозглашает за русских солдат:
Вам, русские солдаты,
Что вы неустрашимы,
За здравье ваше пьем!
Больше того, в ряде стихов Державина из-за создаваемых им колоссальных образов полководцев: Репнина, Румянцева, Суворова – как бы выступают еще более безмерно могучие очертания «твердокаменного росса» – всего русского народа. Именно народ, народный дух и народные крепость и сила спасли страну в годины наиболее тяжких исторических испытаний: во времена монгольского ига, кровавых оборонительных войн XVII века.
Вот как, например, рисует Державин свержение монгольского ига, когда русский народ «три века» лежал один, всеми оставленный и покинутый, в страшном, близком к смерти сне:
Лежал он во своей печали,
Как темная в пустыне ночь;
Враги его рукоплескали,
Друзья не мыслили помочь,
Соседи грабежом алкали,
Князья, бояре в неге спали…
Где есть народ в краях вселенны,
Кто б столько сил в себе имел…
Не «князьям и боярам», а именно «всему русскому народу», как поясняет сам Державин в примечаниях к той же оде «На взятие Измаила», из которой заимствованы только что приведенные строфы, обязана своими величественными победами и современная поэту Россия. Державин не устает славить в своих стихах «великий дух» русского народа, необоримую, тверже скалы, грудь «росса», российскую доблесть и силу, которой «нет преград»:
«Чья Россов тверже добродетель? Где больше духа высоты?» – постоянно спрашивает себя поэт и рисуемыми им живыми картинами и образами русской доблести, исконного русского героизма отвечает: ничья и нигде. Вот русские воины, зная, что «слава тех не умирает, кто за отечество умрет», со спокойной твердостью и с «сияющей душой», молча и непреодолимо движутся на неприступные твердыни Измаила:
Идут в молчании глубоком,
Во мрачной страшной тишине –
Собой пренебрегают, роком.
Зарница только в вышине
По их оружию играет;
И только их душа сияет,
Когда на бой, на смерть идет.
Уж блещут молнии крылами,
Уж осыпаются громами,
Они молчат, – идут вперед.
Вот они же, ведомые Суворовым, победоносно переваливают через Альпийские льды и снега, через непроходимые горные потоки и крутые теснины, заполненные притаившимся смертоносным врагом: «Но Россу где и что преграда?».
Победы России – грозное предупреждение ее недругам. В стихах, посвященных победам 1807 года атамана донских казаков Платова и характерно озаглавленных «Атаману и войску Донскому», Державин, с законной национальной гордостью оглядываясь на славное прошлое русской земли, вопрошает:
Был враг Чипчак – и где Чипчаки?
Был недруг лях – и где те ляхи?
Был сей, был тот: их нет, а Русь.
Всяк знай мотай себе на ус
Последняя строка явно адресована Наполеону, неизбежное поражение которого, если он отважится вторгнуться в Россию, Державин проницательно предсказал еще за несколько лет до войны 1812 года. Уже в старческих своих стихах, посвященных Отечественной войне 1812 года, «Гимне лироэпическом на прогнание французов из Отечества», слабеющей рукою набрасывает Державин замечательную характеристику «доблественого» русского народа:
О Россодобльственный народ,
Великий, сильный, славой звучный,
Изящностью своих доброт!
По мышцам ты неутомимый,
По духу ты непобедимый,
По сердцу прост, по чувству добр,
Ты в счастья тих, в несчастьи бодр…
Еще Ломоносов в своих одах, как мы знаем, проводит резкую грань между войнами хищническими, вызванными стремлением к захвату чужих областей, к порабощению других народов, и войнами законными, оборонительными, являющимися «щитом», т. е. защитой своей страны. Историческую миссию России он видит в том, чтобы нести народам мир – “тишину”. Эта же ломоносовская нота настойчиво звучит и у Державина: в оде «На переход Альпийских гор» поэт, обращаясь к народам Европы, проникновенно восклицает: «Воюет Росс за обще благо, за свой, за ваш, за всех покой». Конкретно-политическая наполненность этого и подобных лозунгов и деклараций определена и ограничена условиями исторической действительности, классовой природой поэта, но Державин, как Ломоносов, сумел почувствовать и сформулировать здесь то, что составляет нашу существеннейшую национальную черту: бескорыстие и героическое великодушие нашего народа, не стремящегося к захватам и завоеваниям, но умеющего грудью стать на защиту родины.
«Победно патриотические оды Гавриила Державина»
В творчестве Державина нашла замечательное выражение героика его времени. Подобно Ломоносову, Державин был пылким патриотом; патриотизм, по словам Белинского, был его « господствующим чувством».
Державин стал свидетелем неслыханных дотоле успехов русского оружия: побед Румянцева во время первой турецкой войны при Лагре и Кагуле, морской победы при Чесме, взятия во время второй турецкой войны Суворовым, прославившим себя годом ранее победами при Фокшанах и Рымнике, крепости Измаил, побед Суворова в Польше, позднее – в Италии, небывалого в военной истории по героическому преодолению трудностей перехода русских войск под предводительством Суворова через Альпы.
Героическая мощь, ослепительные военные триумфы России наложили печать на все творчество Державина, подсказали ему звуки и слова, исполненные подобного же величия и силы. И в человеке превыше всего ценил он «великость» духа, величие гражданского и патриотического подвига. «Великость в человеке бог!» – восклицал он в одном из ранних своих стихотворений («Ода на великость»). И это качество проходит через всю его поэзию. Недаром Гоголь склонен был считать его «певцом величия» по преимуществу, – определение меткое и верное, хотя и не выражающее собой всей сложности державинского творчества. «Стоит пробежать его «Водопад», -пишет Гоголь, – где, кажется, как бы целая эпопея слилась в одну, стремящуюся оду. В «Водопаде» перед ним пигмеи – поэты. Природа там прекраснее окружающей нас природы, люди сильнее знакомых людей, а наша обыкновенная жизнь перед той величественной жизнью, «точно муравейник, который где-то далеко копошится вдали». «Все у него величаво, – продолжал Гоголь, – величав образ Катерины, величава Россия, созерцающая себя в осьми морях своих; его полководцы – орлы».
Самого восторженного и вдохновенного барда находят в Державине блестящие победы русского оружия. По поводу одной из победных од Державина – «На взятие
Измаила» – Екатерина ему заметила: «Я не знала по сие время, что труба ваша столь же громка, как и лира приятна». И в своих победных одах Державин действительно откладывает в сторону «гудок» и «лиру» – признанные орудия «русского Горация и Анакреона», как величали его современники, – и вооружается боевой «трубой». В победных одах он в значительной степени возвращается даже к столь решительно в свое время им отвергнутой поэтике «громозвучной» ломоносовской оды (ода «На взятие Измаила» начинается эпиграфом из Ломоносова). Торжественная приподнятость тона, патетика словаря и синтаксиса, грандиозность образов и метафор – таковы основные «ломоносовские» черты победных од Державина. С извержением вулкана, «с черно-багровой бурей», с концом мира – «последним днем природы» – сопоставляет поэт «победу смертных выше сил» – взятие русскими считавшейся неприступной крепости Измаил.
Подобные же образцы грандиозной батальной живописи дает Державин и в других своих победных одах. С огромным воодушевлением, широкой размашистой кистью рисует он мощные и величавые образы замечательных военных деятелей и полководцев эпохи во главе с «вождем бурь полночного народа» – великим, не ведавшим поражений Суворовым. «Кем он когда бывал побеждаем, все ты всегда везде превозмог!» – торжествующе восклицает поэт о Суворове. Длинный ряд державинских стихотворений, посвященных Суворову и упоминающих его: «На взятие Измаила», «На взятие Варшавы», «На победы в Италии», «На переход Альпийских гор», «На пребывание Суворова в Таврическом дворце», «Снегирь» и многие другие, – слагается как бы в целую блистательную поэму – грандиозный поэтический гимн беспримерной воинской славы величайшего из полководцев, того, «кто превосходней всех героев в свете был». С особенной любовью подчеркивает Державин в «князе славы» Суворове черты, роднящие его с народом: непритязательность в быту, простоту в обращении, живую связь взаимного доверия, дружбы и любви между полководцем и идущими за ним на все воинами:
«Друзья! – он говорит:
– Известно, Что россам мужество совместно,
Но нет теперь надежды вам.
Кто вере, чести друг неложно,
Умрем иль победить здесь должно».
«Умрем!» – клик вторит по горам.
В отчаянии, что «львиного сердца, крыльев орлиных нет уже с нами», Державин в стихах, вызванных смертью Суворова, горестно вопрошает:
Кто перед ратью будет, пылая,
Ездить на кляче, есть сухари,
В стуже и в зное меч закаляя,
Спать на соломе, бдеть до зари,
Тысячи воинств, стен и затворов
С горстью россиян все побеждать?
Художественно подчеркивая глубокую народность Суворова, Державин изображает его в характерном облике эпического «вихря-богатыря» русских народных сказок, при этом постоянно указывая на беспощадность и особую черту русского национального великодушия – милости к «малым сим», к слабым тростинкам.
Вообще, в своих победных одах Державин – и это замечательная их особенность – ограничивается воспеванием только великих вождей и полководцев. Вождям соответствуют их геройские рати – “русски храбрые солдаты, в свете первые бойцы”, первый тост в застольной воинской песне Державина «Заздравный Орел», написанной, как он сам поясняет, «в честь Румянцева и Суворова,, поэт провозглашает за русских солдат:
Вам, русские солдаты,
Что вы неустрашимы,
За здравье ваше пьем!
Больше того, в ряде стихов Державина из-за создаваемых им колоссальных образов полководцев: Репнина, Румянцева, Суворова – как бы выступают еще более безмерно могучие очертания «твердокаменного росса» – всего русского народа. Именно народ, народный дух и народные крепость и сила спасли страну в годины наиболее тяжких исторических испытаний: во времена монгольского ига, кровавых оборонительных войн XVII века.
Вот как, например, рисует Державин свержение монгольского ига, когда русский народ «три века» лежал один, всеми оставленный и покинутый, в страшном, близком к смерти сне:
Лежал он во своей печали,
Как темная в пустыне ночь;
Враги его рукоплескали,
Друзья не мыслили помочь,
Удали ЖЕЛТИЗНУ и НАЛЕТ за полчаса. Отбелите свои зубы дома!
Соседи грабежом алкали,
Князья, бояре в неге спали…
Где есть народ в краях вселенны,
Кто б столько сил в себе имел…
Не «князьям и боярам», а именно «всему русскому народу», как поясняет сам Державин в примечаниях к той же оде «На взятие Измаила», из которой заимствованы только что приведенные строфы, обязана своими величественными победами и современная поэту Россия. Державин не устает славить в своих стихах «великий дух» русского народа, необоримую, тверже скалы, грудь «росса», российскую доблесть и силу, которой «нет преград»:
«Чья Россов тверже добродетель? Где больше духа высоты?» – постоянно спрашивает себя поэт и рисуемыми им живыми картинами и образами русской доблести, исконного русского героизма отвечает: ничья и нигде. Вот русские воины, зная, что «слава тех не умирает, кто за отечество умрет», со спокойной твердостью и с «сияющей душой», молча и непреодолимо движутся на неприступные твердыни Измаила:
Идут в молчании глубоком,
Во мрачной страшной тишине –
Собой пренебрегают, роком.
Зарница только в вышине
По их оружию играет;
И только их душа сияет,
Когда на бой, на смерть идет.
Уж блещут молнии крылами,
Уж осыпаются громами,
Они молчат, – идут вперед.
Вот они же, ведомые Суворовым, победоносно переваливают через Альпийские льды и снега, через непроходимые горные потоки и крутые теснины, заполненные притаившимся смертоносным врагом: «Но Россу где и что преграда?».
Победы России – грозное предупреждение ее недругам. В стихах, посвященных победам 1807 года атамана донских казаков Платова и характерно озаглавленных «Атаману и войску Донскому», Державин, с законной национальной гордостью оглядываясь на славное прошлое русской земли, вопрошает:
Был враг Чипчак – и где Чипчаки?
Был недруг лях – и где те ляхи?
Был сей, был тот: их нет, а Русь.
Всяк знай мотай себе на ус
Последняя строка явно адресована Наполеону, неизбежное поражение которого, если он отважится вторгнуться в Россию, Державин проницательно предсказал еще за несколько лет до войны 1812 года. Уже в старческих своих стихах, посвященных Отечественной войне 1812 года, «Гимне лироэпическом на прогнание французов из Отечества», слабеющей рукою набрасывает Державин замечательную характеристику «доблественого» русского народа:
О Россодобльственный народ,
Великий, сильный, славой звучный,
Изящностью своих доброт!
По мышцам ты неутомимый,
По духу ты непобедимый,
По сердцу прост, по чувству добр,
Ты в счастья тих, в несчастьи бодр…
Еще Ломоносов в своих одах, как мы знаем, проводит резкую грань между войнами хищническими, вызванными стремлением к захвату чужих областей, к порабощению других народов, и войнами законными, оборонительными, являющимися «щитом», т. е. защитой своей страны. Историческую миссию России он видит в том, чтобы нести народам мир – “тишину”. Эта же ломоносовская нота настойчиво звучит и у Державина: в оде «На переход Альпийских гор» поэт, обращаясь к народам Европы, проникновенно восклицает: «Воюет Росс за обще благо, за свой, за ваш, за всех покой». Конкретно-политическая наполненность этого и подобных лозунгов и деклараций определена и ограничена условиями исторической действительности, классовой природой поэта, но Державин, как Ломоносов, сумел почувствовать и сформулировать здесь то, что составляет нашу существеннейшую национальную черту: бескорыстие и героическое великодушие нашего народа, не стремящегося к захватам и завоеваниям, но умеющего грудью стать на защиту родины.
Сочинение на тему: ГРАЖДАНСКИЕ ОДЫ Г. Р. ДЕРЖАВИНА
ГРАЖДАНСКИЕ ОДЫ Г. Р. ДЕРЖАВИНА
Поэтическое творчество Г. Р. Державина довольно обширно по тематике и жанрам. Здесь и религиозно-философская, и пейзажная лирика, и шуточные стихотворения, и элегические стихи о любви, и автобиографические произведения. Но особое место в его поэзии все же занимают оды: гражданские, победно-патриотические, философские и анакреонтические.
Поэт обладал высоким чувством гражданственности, которое удивительным образом соединялось в нем с невероятным жизнелюбием. Он внимательно наблюдал за всем происходящим вокруг и всегда живо откликался на общественные и политические события. При этом в своих стихах он оставался предельно правдивым и честным.
Правящему классу, царям, вельможам и до Державина, и после него посвящалось немало произведений. Но если в одах Тредиаковского, Ломоносова и некоторых других предшественников поэта преобладали хвалебные ноты в адрес правителей, то произведения Г. Р. Державина, адресованные лицам, наделенным политической властью, носили во многом обличительный характер. «Долг поэта в мир правду вещать», — заявлял он.
И именно неприкрытая правда является главным отличительным признаком его гражданских од. Причем их содержание и характер менялись в зависимости от того, как менялось мировоззрение самого поэта, его взгляды на жизнь и на царей.
Так, в одной из первых гражданских од Державина «Фелица», созданной в 1782 году, перед нами предстает образ царицы Екатерины II — «матери отечества», неутомимо трудящейся на благо своих подданных, свято соблюдающей законы государства:
Богоподобная царевна Киргиз-Кайсацкия орды!
Которой мудрость несравненна
Открыла верные следы Царевичу младому Хлору Взойти на ту высоку гору,
Где роза без шипов растет,
Где добродетель обитает:
Она мой дух и ум пленяет,
Подай найти ее совет.
Хотя царица — уже не «земная богиня», как в стихотворениях предшественников поэта, а «человек на троне», но этот человек показан автором безукоризненным образцом справедливости, чести, законности. В представлении Державина Екатерина резко отличается своей праведностью и скромностью от окружающих ее «мурз» — надменных, корыстных и порочных бездельников-вельмож.
По мере того как поэт узнавал нравы правящих кругов, в том числе императрицы, он все больше убеждался в ошибочности, иллюзорности своих первоначальных представлений. Он понял, что созданный в «Фелице» образ монархини резко расходится с действительностью, потому больше не мог слагать ей хвалебные стихи. Напротив, в его гражданских одах все больше усиливается обличительный пафос, все чаще появляются сатирические ноты. Теперь особое место в творчестве Державина занимают гражданско-обличительные стихи, одним из ярких примеров которых является ода «Вельможа», написанная в 1794 году.
В «Вельможе» хвалебная часть уже занимает очень незначительное место, а на первый план выводится обличение зла, которое несут вельможи, равнодушные к своему гражданскому долгу. Писатель возмущается положением народа, подданных, страдающих от преступного равнодушия царедворцев.
С небывалой художественной энергией громит поэт гордящуюся «гербами предков» «позлащенную грязь» — блещущих золотом орденов и мундиров «болванов».
В лицо всесильным екатерининским любимцам он бросает негодующие, презрительные слова: «Осел останется ослом, хотя осыпь его звездами…» Совершенно в ином свете представляется нам теперь и сама государыня:
Екатерина в низкой доле И не на царском бы престоле Была великою женой.
И впрямь, коль самолюбья лесть Не обуяла б ум надменный, — Что наше благородство, честь,
Как не изящности душевны?
Разоблачая низкие нравы, самолюбие и самовластие вельмож, автор утверждает истинные человеческие ценности, которые на самом деле возвеличивают человека:
Я князь — коль мой сияет дух;
Владелец — коль страстьми владею;
Болярин — коль за всех болею,
Царю, закону, церкви друг.
Поэт всегда боролся во имя закона. Но в этой борьбе он чувствовал себя одиноким: у него не было поддержки ни в обществе, ни в правительстве. Законы в государстве писались, и законы эти были правильными, но казалось, что исполняться они должны только до определенной степени и лишь по мере надобности. К тому же создавалось впечатление, что все эти законы издавались для низших сословий и совершенно не касались правящей верхушки.
Державину же неисполнение законов представлялось чем-то чудовищным. И он не собирался об этом молчать.
К гражданским одам поэта примыкает и написанное в 1780 году стихотворение «Властителям и судиям», в котором автор, устами Бога, гневно напоминает царям и судьям об их обязанностях перед народом:
Ваш долг есть: сохранять законы,
На лица сильных не взирать,
Без помощи, без обороны.
Сирот и вдов не оставлять.
Ваш долг: спасать от бед невинных, Несчастливым подать покров;
От сильных защищать бессильных,
Исторгнуть бедных из оков.
Поэт осуждает «земных богов», распространяющих на земле жестокость, несправедливость и насилие. Русский народ испытывает нечеловеческие страдания и мучения, терпит произвол и беззаконие вельмож. Но властители и судьи остаются глухи и слепы к страданиям народа: «Не внемлют! видят — и не знают! Покрыты мздою очеса…» Равнодушие и корыстолюбие власть имущих вызывают справедливый гнев автора, и он решительно требует наказать виновных. И в главные судьи призывает единственного по-настоящему справедливого и неподкупного судью — самого Бога:
Воскресни, Боже! Боже правых!
И их молению внемли:
Приди, суди, карай лукавых И будь един царем земли!
Таким образом, он призывает небесные громы на головы уже не только князей и вельмож, но и «неправедных и злых» царей.
Гражданской тематике поэт оставался верен до последних дней своей жизни. В одном из поздних, итоговых произведений, стихотворении «Памятник», он признает, что первым «дерзнул в забавном русском слоге о добродетелях Фелицы возгласить, …И истину царям с улыбкой говорить».
В своих обличительных одах Державин явился одним из родоначальников гражданской поэзии, непосредственным предшественником Радищева, Пушкина, поэтов-декабристов. Осознав еще в молодые годы, что неблагополучие страны непосредственно связано с формой правления, поэт усомнился в божественном происхождении государственной власти.
Из этого в его сознании возникла и прочно утвердилась мысль о том, что единственное основание царской власти — не рождение и не помазание, а народная любовь, которая возникает в ответ на заслуги и добродетели. Отсутствие же этих добродетелей превращает государя в тирана, который может и должен быть свергнут по воле народа. В этих мыслях, что нередко слышатся в его стихотворениях, чувствуется зарождение революционного движения, возникшего в стране позже. Не решаясь еще судить самодержавие, Державин, тем не менее, не отказывал себе в праве судить каждого отдельного самодержца. Основанием для такого суда он избрал истинные ценности человеческой души, которые называл «щедротами».
Именно об этом его свойстве впоследствии скажет поэт-декабрист К. Ф. Рылеев:
Он выше всех на свете благ Общественное благо ставил И в пламенных своих стихах Одну лишь добродетель славил.
Победно-патриотические оды Державина.
Значительное место в творчестве Державина занимает героико-патриотическая тема. Боевые подвиги русского народа поэт прославлял, начиная с 80-х годов, когда шла русско-турецкая война, и кончая победами на Наполеоном. Это такие стихотворения, как «Осень во время осады Очакова», «На взятие Измаила», «На возвращение графа Зубова из Персии», «На победы в Италии», «На переход Альпийских гор», «Снигирь», «Атаману и Войску», «Заздравный орел», надпись «Фельдмаршалу графу Александру Васильевичу Суворову», надгробие «На смерть графа Суворова» и др. Главным героем этого цикла является «росс» – обобщенный образ русского воинства. Следуя вначале в значительной степени ломоносовской традиции, Державин в эмоционально приподнятой манере, с использованием многих славянизмов рисует картины боя, в которых проявляет чудеса храбрости росс — “исполин”, “твердый и верный”, чья “твердокаменная грудь” смело противостоит врагу.
Связь с творчеством Ломоносова Державин при этом подчеркивает сам, взяв в качестве эпиграфа к стихотворению “На взятие Измаила” слова из оды своего предшественника. В нем Державин также изображает подвиги росса.
В раскрытии военно-патриотической темы поэт, однако, не ограничивается использованием традиционных средств. Процесс сближения творчества с жизнью находит отчетливое выражение и в этих произведениях Державина. Так, мотивы народной солдатской песни помогают ему создать в стихотворении ” Заздравный орел “(1791) предельно живые образы русских солдат.
Своеобразно стихотворение “Атаману и Войску Донскому” (1807), в котором доблесть атамана Платова и его войска воспета в былинном духе и ошутимо воздействие недавно изданного “Слова о полку Игореве”.
Но наиболее самостоятелен Державин при изображении Суворова, которого глубоко чтил как полководца и был с ним в дружеских отношениях. Поэт не боится снизить образ полководца, рисуя его человеческие черты — простоту, доступность, уважение к солдату, а порой показывая и чудачества. О спартанском образе жизни Суворова рассказывается в стихотворении “Фельдмаршалу графу Александру Васильевичу Суворову”.
Суворов как неповторимая человеческая личность раскрывается в лирическом стихотворении “Снигирь”. Несмотря на особенности жанра (“Снигирь”-эпитафия), Державин не побоялся показать человека, выглядевшего в глазах дворянского общества странным и даже смешным
Суворов – “вождь”, “богатырь”, привыкший “быть всегда первым в мужестве строгом” — неотделим от солдат. Таков он в названной эпитафии, таков он и в оде “На переход Альпийских гор”.
В 1787 году Турция начала войну против России, которая длилась до 1791 года. Очаков – турецкая крепость. Осада крепости русскими войсками длилась полтора года. Крепость была взята русскими войсками в лютый мороз в ходе кровопролитного штурма. Стихотворение написано в связи с осадой Очакова русскими войсками под предводительством Г. А. Потёмкина в 1788 году.
34.Обличительные мотивы в поэзии Державина. «Вельможа» и «Властителям и судьям»
Важное место в творчестве поэта занимают гражданско-обличительные стихотворения, адресованные лицам, наделенным большой политической властью. Торжественный стиль, пафос обличения, библейская образность — все это сознательно использовалось Державиным в его гражданской лирике для выражения собственных взглядов и убеждений. Особенно ярко среди таких стихотворений выделяется ода «Вельможа», в которой автор попытался нарисовать социальный портрет человека, стоящего близко к трону и назначенного выполнять волю государя. «Бичом вельмож» назовет впоследствии поэта А. С. Пушкин. И эта характеристика действительно точно и метко отражает сущность всей поэзии Державина. С небывалой до него художественной энергией громит автор «Вельможи» гордящуюся «гербами предков» «глыбу грязи позлащенной», обряженную в «мароккские ленты и звезды».
В стихотворении перед нами во всех красках, во всей своей неприкрытой сущности предстает царский любимец, откровенно грабящий страну и народ, заставляющий страдать ни в чем не повинных людей. Автор дает краткую, но исключительно меткую характеристику такого вельможи. Автору горько сознавать, что судьба возносит на недосягаемую высоту глупца, не имеющего никаких заслуг перед государством.
Державинская сатира исполнена гневного чувства. Облеченная в четырехстопные ямбы, которыми раньше писались оды, эта сатира приняла одическую выразительность и силу. Стремясь достучаться до спящего разума вельможи, показать ему настоящую жизнь, поэт использует повторы,
усиливающие гневный пафос произведения: «Там воды в протеках текут… там розы средь зимы цветут и в рощах нимфы воспевают». Но для чего все эти блага и красоты?
Обличительная характеристика царского любимца, забывшего о своем общественном долге, конкретизируется в двух контрастных картинах. Державин рисует роскошный быт «второго Сарданапала», мысли которого заняты лишь тем, «Чтоб пурпур, злато всюду взор В твоих чертогах восхищали Картины в зеркалах дышали, Мусия, мрамор и фарфор»…
Все желание и потребности таких людей ограничены тем, чтобы стол был заставлен изысканными яствами, чтобы Токай лил густое вино, а «Левант — со звездами кофе жирный».
На фоне этого великолепия и праздности особенно остро ощущается униженное положение людей, зависящих от высокопоставленного вельможи. Державин обращает к сибариту гневные слова и требование проснуться и внять голосу совести. Однако существует ли понятие совести для того, кто стремится «жить для себя лишь одного, лишь радостей уметь пить реки»? В представлении такого ничтожного человека стыд и совесть — это «слабых душ тревога», для него «нет добродетели», «нет Бога». Но поэт уверенно грозит злодею справедливым судом, он убежден в том, что придет час расправы, что грянет гром над головами равнодушных глупцов.
Вместе с осуждением вельмож в произведении звучит вера в то, что и для нашего государства наступит час, когда царь действительно будет главой, а вельможи — «здравы члены тела», которые «прилежно долг все правят свой». Однако когда наступит это время, поэт, как и любой другой его современник, предвидеть не мог.
Г. Р. Державин — крупнейший поэт XVIII века. Смысл и задачу своего поэтического творчества он видел в том, чтобы правдиво и в ярких красках изображать действительность: «В сердечной простоте беседовать о Боге и истину царям с улыбкой говорить».
Жизнь настоящего поэта, его творчество неотделимы от судьбы Родины. Система государственной власти в России, установившаяся в конце ХYIII – начале ХIХ века и отличавшаяся абсолютной монархией, полным равнодушием к судьбе народа, нашла отражение в творчестве многих поэтов того времени. Известный поэт Г.Р.Державин тоже не мог остаться в стороне от проблем власти и монархии. В своем стихотворении «Властителям и судиям» он и пытается пробудить в правителях совесть, заставить их исполнять свои обязанности, как подобает. Уже первые строки стихотворения как будто кричат, что дальше так жить
нельзя, даже всевышний не может больше смотреть на правление нынешних властителей: Люди, которые, по мнению автора, равны земным богам, давно забыли свой долг. Вместо помощи сиротам, вдовам и всем несчастным они «взирают на лица сильных», и вся их деятельность направлена на защиту «сильных». Родную землю «потрясают злодействы», а государственные чиновники не видят этого, власть слепа к участи простого народа. Царит произвол чиновников, не соблюдаются законы. Державин собрал в своем стихотворении все пороки государственной власти. Словами, полными отчаяния и разочарования, обращается он к ним. Такую монархию автор считает настоящей трагедией русского народа. Всем ясно, что стоящие у власти люди совсем не похожи на богов ни своей жизнью, ни своими поступками. В заключительных строках стихотворения Державин уже не взывает к чести и совести «властителей и судией», он больше не верит в исправление пороков власти. Единственный путь к спасению России – справедливый божий суд.
35. Картина русской жизни, Грацианские и анакреонтические мотивы в поэзии Г.Р. Державина («Приглашение к обеду», «Русские девушки»)
Державин не ограничился лишь одной новой разновидностью оды. Он преобразовывал, иногда до неузнаваемости, одический жанр по самым разным направлениям. Особенно интересны его опыты в одах, соединяющих в себе прямо противоположные начала: похвальное и сатирическое.
Небольшие по объему лирические стихотворения Державина пронизаны новаторским духом. В посланиях, элегиях, идиллиях и эклогах, в песнях и романсах, в этих более мелких, чем ода, лирических жанрах, поэт чувствует себя еще более освобожденным от строгих классицистических канонов. Впрочем, строгого деления на жанры Державин вообще не придерживался. Его лирическая поэзия – это некое единое целое. Оно держится уже не той жанровой логикой, не теми неукоснительными нормами, которыми предписывалось соблюдать соответствия: высокая тема – высокий жанр – высокая лексика; низкая тема – низкий жанр – низкая лексика.
В последние два десятилетия своей жизни поэт создает целый ряд лирических стихотворений в анакреонтическом духе. От жанра оды он постепенно отходит. Однако державинская “анакреонтика” мало похожа на ту, что мы встречали в лирике Ломоносова. Ломоносов спорил с древнегреческим поэтом, противопоставляя культу земных радостей и веселья свой идеал служения отечеству, гражданские добродетели и красоту женского самоотвержения во имя долга. Не таков Державин! Он ставит перед собой задачу выразить в стихах “самые нежнейшие чувствования” человека.
Державин восхищался гибкостью и богатством русской речи, так хорошо, по его мнению, приспособленной к передаче разнообразнейших оттенков чувства. Подготавливая в 1804 году к печати сборник своих “анакреонтических стихов”.
Не всегда опыты Державина были удачными. Он стремился охватить в единой поэтической концепции два разнородных начала: государственную политику и частную жизнь человека с ее повседневными интересами и заботами. Но поэт слишком хорошо знал, как устроена реальная жизнь. Трезвый взгляд на вещи и бескомпромиссность были отличительными свойствами его натуры. И потому в стихотворении “К морю” он уже подвергает сомнению, что в нынешнем “железном веке” Поэзия и Красота смогут одержать верх над победно распространяющейся жаждой богатства и наживы. Чтобы выстоять, человек в этом “железном веке” вынужден сделаться “тверже кремня”. Где уж тут “знаться” с Поэзией, с Лирой! И любовь к прекрасному современному человеку все более чужда:
Замечательные и самые разные по жанровым признакам, стилю, эмоциональному настроению стихотворения создает Державин в эти годы. “Ласточка” (1792), “Мой истукан” (1794), “Вельможа” (1794), “Приглашение к обеду” (1795), “Памятник” (1796), “Храповицкому” (1797), “Русские девушки” (1799), “Снегирь” (1800), “Лебедь” (1804), “Признание” (1807), “Евгению. Жизнь Званская” (1807), “Река времен…” (1816). А еще “Кружка”, “Соловей”, “На счастье” и много других.
Проанализируем некоторые из них, обращая внимание прежде всего на их поэтику, то есть тот самый, по выражению критика, “глубоко художественный элемент” творений Державина. Начнем с особенности, сразу же привлекающей к себе внимание: стихи поэта воздействуют на читателя красочно-зримой конкретностью. Державин – мастер живописных картин и описаний. Приведем несколько примеров.
В его стихотворении «Русские девушки» восхваляющий характер граничит с простотой быта. Он воспевает в нем русских молодиц. Для этого описывает он их во время традиционного танца, получившего в народе название «бычок».
Действия, описываемые в стихотворении происходят весной на лугу. Не зря выбрано это время года: все расцветает и приходит в движение. Этот период отлично дополняет картину, изображающую группу молодых и красивых девушек, в которых так и пылает юность и любовь. Происходит все это под звучание пастушьей свирели.
В первых строках произведения он обращается к греческому поэту с вопросом. А дальше он расписывает этот танец молодиц. Сначала говорится о их движениях. Они плавны и красивы. Использованное им при описании танца большое количество глаголов передает его ритм. Сами строки живы и динамичны. А движения девушек – красноречивы.
Затем Державин переходит к описанию внешних достоинств девиц. Они прекрасны. За их улыбками скрываются смелые и сильные души – «львины». Эти юные красавицы способны сразить любого мужчину.
Такими описывает поэт русских девушек. Он подчеркивает их достоинства и превосходство над другими. В конце произведения Державин вновь обращается к иностранному певцу со словами о том, что если бы он видел собственными глазами картину, которая представлена в этих строках, то навек забыл бы гречанок. Ведь русские девушки не только красивы, но и полны жизни.
За доказательствами превосходства русских женщин над другими, скрывается и другая мысль: превосходство русской культуры и духовности народа. Именно это и старается, так живописно расписав, доказать Державин в этом лирическом произведении.
Вот начало стихотворения “Приглашения к обеду” :
В большом стихотворении “Евгению. Жизнь Званская” Державин доведет прием живописной красочности образа до совершенства. Лирический герой находится “на покое”, он отошел от службы, от столичной суеты, от честолюбивых устремлений:
Так и кажется, что повеяло пушкинским стихом из “Евгения Онегина”: “Блажен, кто смолоду был молод…” Пушкин хорошо знал стихи Державина, учился у старшего поэта. Много параллелей найдем в их произведениях.
Красочность и зримость деталей “Евгению. Жизни Званской” поражают. Описание накрытого к обеду стола из “домашних, свежих, здравых припасов” так конкретно и натурально, что кажется, протяни руку и дотронься до них:
В исследовательской литературе о поэте существует даже определение “державинский натюрморт”. И все-таки свести разговор только к натуральности, естественности изображенных поэтом бытовых сцен и природных пейзажей было бы неверно. Державин часто прибегал и к таким художественным приемам как олицетворение, персонификация отвлеченных понятий и явлений (то есть придание им материальных признаков). Таким образом он добивался высокого мастерства художественной условности. Без нее поэту тоже не обойтись! Она укрупняет образ, делает его по-особому выразительным. В “Приглашении к обеду” находим такой персонифицированный образ – от него мурашки бегут по коже: “И Смерть к нам смотрит чрез забор”. А как очеловечена и узнаваема державинская Муза. Она “сквозь окошечко хрустально, склоча волосы, глядит”.
Красочные олицетворения встречаются уже у Ломоносова. Вспомним его строки:
Однако нельзя не заметить, что содержание персонифицированного образа здесь совсем иное. Образ Смерти у Ломоносова величественен, монументален, его лексическое оформление торжественно и высокопарно (“отверзает”, “простирает”). Смерть всевластна над строем воинов, над целыми полками войск. У Державина же Смерть уподоблена крестьянке, дожидающейся за забором соседа. Но именно из-за этой простоты и обыденности возникает ощущение трагического контраста. Драматизм ситуации достигается без высоких слов.
Державин в своих стихах разный. Его поэтическая палитра многоцветна и многомерна. Н.В. Гоголь упорно доискивался до истоков “гиперболического размаха” державинского творчества. В тридцать первой главе “Выбранных мест из переписки с друзьями”, которая называется “В чем же, наконец, существо русской поэзии и в чем ее особенность”, он пишет: “Все у него крупно. Слог у него так крупен, как ни у кого из наших поэтов. Разъяв анатомическим ножом, увидишь, что это происходит от необыкновенного соединения самых высоких слов с самыми низкими и простыми, на что бы никто не отважился, кроме Державина. Кто бы посмел, кроме его, выразиться так, как выразился он в одном месте о том же своем величественному муже, в ту минуту, когда он все уже исполнил, что нужно на земле:
Кто, кроме Державина, осмелился бы соединить такое дело, как ожиданье смерти, с таким ничтожным действием, каково крученье усов? Но как через это ощутительней видимость самого мужа, и какое меланхолически-глубокое чувство остается в душе!”.
Гоголь, несомненно, прав. Суть новаторской манеры Державина именно в том и заключается, что поэт вводит в свои произведения жизненную правду, как он ее понимает. В жизни высокое соседствует с низким, гордость – с чванливостью, искренность – с лицемерием, ум – с глупостью, а добродетель – с подлостью. Сама же жизнь соседствует со смертью.
Победно-патриотические оды Державина («Осень во время осады Очакова», «На взятие Измаила», «На переход Альпийских гор», «На победы в Италии», «Снегирь» и т.п.).
Во второй половине XVIII в. Россия прославила себя громкими военными победами. Среди них особенно примечательны покорение турецкого флота в Чесменской бухте, взятие Измаила, знаменитый переход через Альпийские горы. Выдвигаются талантливые полководцы: А. Г. Орлов, Г. А. Потемкин, П. А. Румянцев, А. В. Суворов. Слава русского оружия нашла свое отражение в таких патриотических одах Державина, как «Осень во время осады Очакова», «На взятие Измаила», «На победы в Италии», «На переход Альпийских гор». Они продолжали традицию знаменитой оды Ломоносова «На взятие Хотина» и в этом смысле последовательно классицистичны.
В них обычно два героя – полководец и русское воинство, персонифицированное в образе богатыря Росса (русский). Образная система обильно насыщена мифологическими именами и аллегориями. Так, например, в оде «Осень во время осады Очакова» в одной строфе представлены и бог войны Марс, и российский герб – орел, и луна как символ магометанства. В оде «На взятие Измаила» Державин широко пользуется художественными средствами Ломоносова-одописца, в том числе нагнетанием гиперболизированных образов, создающих напряженную картину боя. Военные действия сравниваются с извержением вулкана, с бурей и даже с апокалипсическим концом мира.
Одной из важнейших победно-патриотических од Державина является “На взятие Измаила” (1790), где рельефно выступает героический образ русского народа – величественного Росса, взявшего неприступную турецкую твердыню. Необъятная сила русского воина-исполина уподобляется могучим и страшным проявлениям грозных сил природы, описанным в начале оды: извержению вулкана, землетрясению, сиянию молний и раскатам грома, бурному волнению морской стихии. Таким же устрашающе-могущественным предстает и ратный подвиг воинов; весь образно-тематический ряд призван подчеркнуть стихийную, природную мощь русского богатыря. Но эта сила воинов действует не сама по себе, а послушна царю и полководцам, освящена верой, вдохновляется чувством патриотизма. Таким образом, здесь сделана попытка нарисовать собирательный образ русского воина и через него определить национальный характер русского народа, сочетающий в себе “лед и пламень”, стихийную мощь и величие души, способность совершать подвиги, превышающие силы обычных смертных.
Но отдавая дань поэзии Ломоносова, Державин и в военно-патриотической лирике сумел сказать новое слово. Одним из таких явлений было его стихотворение «Снигирь» (1800) – поэтический отклик на смерть А. В. Суворова, последовавшую 6(19) мая 1800 г. Державин познакомился с Суворовым в первой половине 70-х годов XVIII в. Знакомство перешло в дружбу, чему немало способствовало сходство характеров и убеждений. За несколько дней до кончины Суворов спросил у Державина: «Какую же ты мне напишешь эпитафию?» – «По-моему, много слов не нужно,- отвечал Державин,- довольно сказать: «Здесь лежит Суворов».- «Помилуй бог, как хорошо! – произнес герой с живостью» . Суворов был похоронен в Александро-Невской лавре в церкви Благовещения. Эпитафия, сочиненная Державиным, до сего времени сохранилась на могильной плите. Своей простотой и краткостью она резко выделяется среди других надгробных надписей, пространных и напыщенных, с длинным перечнем титулов и наград.
Стихотворение «Снигирь» было создано, по словам самого Державина, при следующих обстоятельствах. «У автора в клетке был снигирь, выученный петь одно колено военного марша; когда автор попреставлении своего героя (т. е. Суворова) возвратился в дом, то услыша, что сия птичка поет военную песню, написал сию оду в память столь славного мужа».
Хотя Державин и называет «Спигиря» одой, но это слово утрачивает у него свой жанровый смысл. Высокую гражданскую тему Державин воплощает и форму глубоко личного, интимного произведения, вследствие чего в стихотворение вводятся подробности частной жизни поэта. Вот он, Державин, вернулся домой под гнетущим впечатлением от кончины Суворова. А веселый снегирь встречает его, как всегда, военным маршем. Но как не подходит этот марш к скорбному настроению поэта! И именно поэтому Державин начинает свое стихотворение мягким укором:
Что ты заводишь песню военну
Флейте подобно, милый снигирь?
Сравнение голоса снегиря с флейтой не случайно: в XVIII в. флейта была одним из основных инструментов военного оркестра, и флейтист часто шел впереди воинской части. В победно-патриотических одах поэты не стремились обрисовать образ воспеваемого ими полководца. Традиционные уподобления «Марсу», «Орлу» стирали индивидуальный облик героя. В стихотворении «Снигирь» Державин поставил перед собой принципиально иную задачу. Он пытался создать неповторимый облик своего покойного друга, излагая подробности его жизни. Державина не смущает соседство в его стихотворении слов «вождь», «богатырь» с такими словами, как «кляча», «солома», «сухарь». Он руководствовался не отвлеченными признаками жанра, а фактами самой действительности. «Суворов,- писал он в «Объяснениях»,- воюя в Италии, в жаркие дни ездил в одной рубашке перед войском на казачьей лошади или кляче. был неприхотлив в кушаньи и часто едал сухари; в стуже и в зное. себя закаливал подобно стали, спал на соломе или на сене, вставал на заре. » Замечателен эпитет «быстрый» («быстрый Суворов»), передающий и живой, стремительный характер полководца, и его молниеносные, неожиданные для врага, решения, примером которых может послужить знаменитый переход через Альпы.
Не скрыл Державин и печального положения своего героя в самодержавной России: «Скиптры давая, зваться рабом». В этих словах – горькая ирония над участью русских полководцев, судьба которых полностью зависела от милости или гнева монарха. Гонения на Суворова со стороны Павла I – яркий тому пример.
Особого внимания заслуживает метрика «Снигиря». Вместо канонической десятистишной строфы, которую закрепил за одой Ломоносов, Державин пользуется шестистишной, им самим придуманной строфой. Первые четыре стиха имеют перекрестную рифмовку, два последних – рифмуются с аналогичными стихами следующей строфы. Вместо обычного для оды четырехстопного ямба в «Снигире» – четырехстопный дактиль. Полные дактилические стопы чередуются с усеченными. После второй, усеченной стопы образуется пауза, придающая речи поэта взволнованный характер.
Его ода «На переход Альпийских гор», написанная в ноябре — декабре 1799 года, основана на точных исторических фактах. Материалом поэту служили донесения Суворова, печатавшиеся в «Прибавлениях» к газете «Санкт-Петербургские ведомости».
Державин, выразив свою радость по поводу того, что ему вновь довелось говорить о славе Суворова, ставит себя на место участника похода и мощной кистью рисует картины альпийской природы и препятствия, которые приходилось преодолевать суворовским богатырям.
С большой верностью говорит он о единении Суворова с войском, о том, что, выступая в поход, полководец постарался довести боевую задачу до каждого солдата, обеспечив сознательное выполнение своих приказаний. Эта черта военной педагогики Суворова была присуща ему, как никому другому из русских военачальников XVIII века.
Организация стока поверхностных вод: Наибольшее количество влаги на земном шаре испаряется с поверхности морей и океанов (88‰).
Общие условия выбора системы дренажа: Система дренажа выбирается в зависимости от характера защищаемого.
Папиллярные узоры пальцев рук – маркер спортивных способностей: дерматоглифические признаки формируются на 3-5 месяце беременности, не изменяются в течение жизни.
Поперечные профили набережных и береговой полосы: На городских территориях берегоукрепление проектируют с учетом технических и экономических требований, но особое значение придают эстетическим.
Победно-патриотические оды Гавриила Державина
Державин стал свидетелем неслыханных дотоле успехов русского оружия: побед Румянцева во время первой турецкой войны при Лагре и Кагуле, морской победы при Чесме, взятия во время второй турецкой войны Суворовым, прославившим себя годом ранее победами при Фокшанах и Рымнике, крепости Измаил, побед Суворова в Польше, позднее – в Италии, небывалого в военной истории по героическому преодолению трудностей перехода русских войск под предводительством Суворова через Альпы.
Героическая мощь, ослепительные военные триумфы России наложили печать на все творчество Державина, подсказали ему звуки и слова, исполненные подобного же величия и силы. И в человеке превыше всего ценил он «великость» духа, величие гражданского и патриотического подвига. «Великость в человеке бог!» – восклицал он в одном из ранних своих стихотворений («Ода на великость»). И это качество проходит через всю его поэзию. Недаром Гоголь склонен был считать его «певцом величия» по преимуществу, – определение меткое и верное, хотя и не выражающее собой всей сложности державинского творчества. «Стоит пробежать его «Водопад», -пишет Гоголь, – где, кажется, как бы целая эпопея слилась в одну, стремящуюся оду. В «Водопаде» перед ним пигмеи – поэты. Природа там прекраснее окружающей нас природы, люди сильнее знакомых людей, а наша обыкновенная жизнь перед той величественной жизнью, «точно муравейник, который где-то далеко копошится вдали». «Все у него величаво, – продолжал Гоголь, – величав образ Катерины, величава Россия, созерцающая себя в осьми морях своих; его полководцы – орлы».
Измаила» – Екатерина ему заметила: «Я не знала по сие время, что труба ваша столь же громка, как и лира приятна». И в своих победных одах Державин действительно откладывает в сторону «гудок» и «лиру» – признанные орудия «русского Горация и Анакреона», как величали его современники, – и вооружается боевой «трубой». В победных одах он в значительной степени возвращается даже к столь решительно в свое время им отвергнутой поэтике «громозвучной» ломоносовской оды (ода «На взятие Измаила» начинается эпиграфом из Ломоносова). Торжественная приподнятость тона, патетика словаря и синтаксиса, грандиозность образов и метафор – таковы основные «ломоносовские» черты победных од Державина. С извержением вулкана, «с черно-багровой бурей», с концом мира – «последним днем природы» – сопоставляет поэт «победу смертных выше сил» – взятие русскими считавшейся неприступной крепости Измаил.
Подобные же образцы грандиозной батальной живописи дает Державин и в других своих победных одах. С огромным воодушевлением, широкой размашистой кистью рисует он мощные и величавые образы замечательных военных деятелей и полководцев эпохи во главе с «вождем бурь полночного народа» – великим, не ведавшим поражений Суворовым. «Кем он когда бывал побеждаем, все ты всегда везде превозмог!» – торжествующе восклицает поэт о Суворове. Длинный ряд державинских стихотворений, посвященных Суворову и упоминающих его: «На взятие Измаила», «На взятие Варшавы», «На победы в Италии», «На переход Альпийских гор», «На пребывание Суворова в Таврическом дворце», «Снегирь» и многие другие, – слагается как бы в целую блистательную поэму – грандиозный поэтический гимн беспримерной воинской славы величайшего из полководцев, того, «кто превосходней всех героев в свете был». С особенной любовью подчеркивает Державин в «князе славы» Суворове черты, роднящие его с народом: непритязательность в быту, простоту в обращении, живую связь взаимного доверия, дружбы и любви между полководцем и идущими за ним на все воинами:
«Друзья! – он говорит:
– Известно, Что россам мужество совместно,
Кто вере, чести друг неложно,
Умрем иль победить здесь должно».
«Умрем!» – клик вторит по горам.
В отчаянии, что «львиного сердца, крыльев орлиных нет уже с нами», Державин в стихах, вызванных смертью Суворова, горестно вопрошает:
Кто перед ратью будет, пылая,
Ездить на кляче, есть сухари,
В стуже и в зное меч закаляя,
Спать на соломе, бдеть до зари,
Тысячи воинств, стен и затворов
С горстью россиян все побеждать?
Художественно подчеркивая глубокую народность Суворова, Державин изображает его в характерном облике эпического «вихря-богатыря» русских народных сказок, при этом постоянно указывая на беспощадность и особую черту русского национального великодушия – милости к «малым сим», к слабым тростинкам.
“русски храбрые солдаты, в свете первые бойцы”, первый тост в застольной воинской песне Державина «Заздравный Орел», написанной, как он сам поясняет, «в честь Румянцева и Суворова,, поэт провозглашает за русских солдат:
За здравье ваше пьем!
Больше того, в ряде стихов Державина из-за создаваемых им колоссальных образов полководцев: Репнина, Румянцева, Суворова – как бы выступают еще более безмерно могучие очертания «твердокаменного росса» – всего русского народа. Именно народ, народный дух и народные крепость и сила спасли страну в годины наиболее тяжких исторических испытаний: во времена монгольского ига, кровавых оборонительных войн XVII века.
«три века» лежал один, всеми оставленный и покинутый, в страшном, близком к смерти сне:
Лежал он во своей печали,
Соседи грабежом алкали,
Князья, бояре в неге спали.
Где есть народ в краях вселенны,
Кто б столько сил в себе имел.
«князьям и боярам», а именно «всему русскому народу», как поясняет сам Державин в примечаниях к той же оде «На взятие Измаила», из которой заимствованы только что приведенные строфы, обязана своими величественными победами и современная поэту Россия. Державин не устает славить в своих стихах «великий дух» русского народа, необоримую, тверже скалы, грудь «росса», российскую доблесть и силу, которой «нет преград»:
«Чья Россов тверже добродетель? Где больше духа высоты?» – постоянно спрашивает себя поэт и рисуемыми им живыми картинами и образами русской доблести, исконного русского героизма отвечает: ничья и нигде. Вот русские воины, зная, что «слава тех не умирает, кто за отечество умрет», со спокойной твердостью и с «сияющей душой», молча и непреодолимо движутся на неприступные твердыни Измаила:
Идут в молчании глубоком,
Во мрачной страшной тишине –
Собой пренебрегают, роком.
Зарница только в вышине
И только их душа сияет,
Уж блещут молнии крылами,
Уж осыпаются громами,
Вот они же, ведомые Суворовым, победоносно переваливают через Альпийские льды и снега, через непроходимые горные потоки и крутые теснины, заполненные притаившимся смертоносным врагом: «Но Россу где и что преграда?».
Победы России – грозное предупреждение ее недругам. В стихах, посвященных победам 1807 года атамана донских казаков Платова и характерно озаглавленных «Атаману и войску Донскому», Державин, с законной национальной гордостью оглядываясь на славное прошлое русской земли, вопрошает:
Был враг Чипчак – и где Чипчаки?
Был сей, был тот: их нет, а Русь.
Всяк знай мотай себе на ус
Последняя строка явно адресована Наполеону, неизбежное поражение которого, если он отважится вторгнуться в Россию, Державин проницательно предсказал еще за несколько лет до войны 1812 года. Уже в старческих своих стихах, посвященных Отечественной войне 1812 года, «Гимне лироэпическом на прогнание французов из Отечества», слабеющей рукою набрасывает Державин замечательную характеристику «доблественого» русского народа:
(пока оценок нет)
Загрузка...